Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас
– Кто вы такие? – закричал Майда, поднимая руки и пятясь к стене.
– В гостиную, – прорычал ему Джонс, вскидывая пистолет. Майда оглянулся, скользнул спиной вдоль стены и попятился через порог в просторную отделанную бархатом гостиную с окном, выходящим на заснеженный двор «Висячих садов». Парр пошел затонировать окно в черный цвет.
– Послушайте, я дам вам денег… – начал Майда.
– Ты ведь помнишь меня, да? – прошипел Джонс, направляя пистолет в пах пузатого рожденца. – Ты меня кастрировал, помнишь?
– Я этого не делал! Это были те сумасшедшие протестующие, которые проникли на Завод… это не моих рук дело!
– Тогда откуда ты об этом знаешь? Они тебе рассказали. Злая была шутка, да?
– Чего вы хотите? Вы можете получить все что угодно! – Глаза профсоюзного лидера со страхом остановились на Парре, когда тот вытащил из-под своей куртки нечто странное. Предмет, который выглядел как три ружейных ствола, было развернут и собран в треногу. Сверху Парр прикрутил крошечную видеокамеру. Загорелся зеленый огонек, означающий, что съемка началась. Парр остался за камерой, и Майда снова перевел взгляд на Джонса, ожидая, что тот скажет.
Джонс колебался. Заранее отрепетированные реплики путались в голове, слова разлетелись осколками от бесшумного выстрела, которым он убил блондина. Убил человека… в третий раз. Все вышло у него естественно, будто навык был заложен в мозгу. Это походило на первобытный животный инстинкт – инстинкт выживания. Так почему же после он почувствовал такое… замешательство?
Его глаза забегали по комнате. Он никогда не бывал в подобном месте. Столы, выточенные из какого-то гладкого зеленого камня. Диваны и кресла белого цвета с серебристой кружевной вышивкой. Бар, голотанк. На стенах – скромная коллекция произведений искусства. На нескольких столах, полках и подставках – маленькие рамонские фигурки, вырезанные из переливающегося белого хрусталя. Животные и рамонский воин, выполненный с удивительной для такого материала детализацией – от его львиной головы до то ли копья, то ли алебарды, поднятой в ожидании нападения. Каждая вещица стоила, должно быть, целое состояние. А возле Завода стояли лагерем мужчины и женщины, умиравшие от голодовки протеста. А еще были те, кто голодал не по своей воле. И Джонсу вспомнилась женщина в огненном саване.
Его замешательство рассеялось. Пылающий взгляд снова уставился на перепуганного рожденца. Гнев в голосе не был какой-то там актерской фальшью, пусть даже слова сочинил кто-то другой.
– Я здесь, мистер Майда, чтобы заснять начало восстания и первый удар в войне, которая не прекратится, пока нам, клонам, не будут предоставлены те же права, что и вам, рожденным.
Немного раньше он пришел к выводу, что это умно – Завод избавился бы от шипа в своей львиной лапе, но ни закон, ни синдикат не смогли бы предъявить никаких обвинений. Нет, Эфраима Майду убил бы опасный беглец из взращенных, фанатик с грандиозными иллюзиями. И все же, размышлял Джонс, не вызовет ли это недоверие работников Завода, безработных за его пределами и подавляющего большинства населения ко всем взращенным подряд? Недоверие, которое приведет к протестам против их использования? Не повредит ли убийство самому существованию Завода? И все же заказчики больше него понимали в этом деле. В конце концов, он был всего лишь взращенным… которому дали знания капельница, разговоры работников-людей и радиопередачи, которые они слушали. Позже его воспитывала улица. А те люди сидели за огромными глянцевыми столами и принимали важные решения. Такое ему не по зубам. Самое большее, о чем он мог думать, – вознаграждение в пять тысяч мунитов… и Парр выдал половину этой суммы, когда Джонс забирался в его ховеркар сегодня вечером.
– Эй, – всхлипнул Майда, – о чем ты говоришь… Послушай… Пожалуйста! Послушай…
– Мы хотим жить так, как живете вы, – продолжал Джонс, импровизируя, поскольку нужные слова перемешались в его голове. Он подумал о своем собственном адском закутке и о крошечном черном сарае Эдгара. – Мы хотим…
– Эй! Стоять! – раздался окрик Парра.
Джонс резко повернул голову. Что происходит? Неужели из какой-то другой комнаты появился еще один телохранитель? Надо было сначала проверить все помещения… они должны были это сделать…
Парр направлял полицейский пистолет не на какого-то нового игрока, а на самого Джонса, и прежде чем тот успел вскинуть собственное оружие, Парр быстро выстрелил пять раз подряд. Из дула вырвались облачка газа и раскаленные молнии без грома, но они сбили Джонса с ног. Он почувствовал, как его сбоку по горлу полоснул огненный шар, несколько притушенный намотанным шарфом. В ключицу лягнула лошадь, а еще три пули кучно вошли в верхнюю часть груди слева. Джонс перевернулся на живот и увидел, что его кровь блестит на белом ковре поразительно крупными каплями росы. Красивые красные бусины, похожие на крошечные рубины, цеплялись за белый ворс. В таком месте даже насилие выглядело гламурно.
Майда подбежал и выбил у него из рук маленький серебристый пистолет. Внутренности Джонса свело судорогой, но тело даже не вздрогнуло. Он чуть приоткрыл веки и сквозь ресницы увидел, что Парр тоже придвинулся ближе. На мгновение показалось, что это совсем другой человек. После выстрелов из-за камеры, которая стояла вне поля зрения Джонса, Парр успел сбросить фальшивую форму полицейского и облачиться в уличную одежду.
– Мне показалось, я услышал здесь странный голос, мистер Майда! – выпалил Парр, тяжело дыша. – Я задремал в другой комнате… Мне так жаль! С вами все в порядке?
– Да, слава Богу. Он убил Бретта!
– Как же он сюда попал?
– Не знаю… Бретт пошел открывать дверь, и следующее, что я помню…
Теперь Джонс сообразил, что Парр работал не на Завод. Бедный тупой взращенный. Он проклинал себя. Улица ничему его не научила. Он остался ребенком. Пятилетним ребенком.
Парр работал на Эфраима Майду, профсоюзного лидера, друга синдиката. Майду, чьи доверчивые последователи убивали других и самих себя, борясь за работу, за хлеб и кров, пока сам он пользовался их голодом, гневом и страхом.
И видеозапись. Видеозапись нападения на народного героя клона-убийцы, вовремя остановленного верным телохранителем (в то время как другого верного телохранителя, беднягу Бретта, принесли в жертву). Один смертоносный предвестник гораздо большей угрозы, о чем сам Джонс и заявлял. Видеозапись, которая объединила бы общественность против взращенных, привела бы к протестам и требованиям отказаться от клонированных работников… к их массовому сожжению.
