Рю Мураками - Линии (Lignes)
— Ну так вот, он часто говорил мне: «Я не могу жениться на тебе, но мы будем вместе. Какая разница, женаты мы или нет, будем ли, прилетев на Гавайи, проходить контроль сообща или раздельно?» Может быть, дело только в этом и заключалось… Ведь живут же люди вместе, не расставаясь. Кажется, я понимаю, что он хотел сказать своим «будем вместе».
Когда Акеми умолкла, водитель сказал ей, что у него недавно умерла жена. На его глаза навернулись слезы. Акеми просто обожала такие моменты. Моменты, когда ложь перестает быть ложью. Сама Акеми лгала постоянно, но при этом она считала, что если слова производят эффект, если они пугают или волнуют, вопрос правды и лжи значения не имеет. Правды не было, а если бы она и существовала, то ничего б не стоила.
— Люди, живя вместе, вместе преодолевают многочисленные испытания и могут также жить воспоминаниями о них. Они будут стареть, прогуливаться и рассказывать друг другу о своих воспоминаниях. Он часто говорил мне об этом. Вам не хочется плакать после этих прекрасных слов?
С тем, кто говорил ей «будем вместе», Акеми познакомилась в клубе в районе Акасака. Он работал в издательстве, выпускавшем словари. Переспав с ним, она по сложившейся традиции попыталась шантажировать его, но оказалось, что этот тип также завязан с якудза. Дело обернулось против нее, и Акеми была вынуждена убраться из Акасака. Она вряд ли могла назвать точное количество своих любовников, но что касается этого кадра из издательства, то он был лучшим из всех. Один лишь раз они занимались любовью. Пару раз вместе обедали. Он считал ее «мифоманкой», говоря при этом: «Бедная девочка! Ты, наверно, должна сильно страдать, когда тебе лгут». Тогда Акеми очень разозлилась. Но теперь, если бы вдруг боги предложили ей вернуть все обратно, она выбрала бы этого парня из издательства, хотя и не смогла бы объяснить, почему она до сих пор любит его.
— Большое спасибо. Мне было так приятно поговорить с вами, — произнес таксист, открывая ей дверцу.
Как она и предполагала, ее «сестрица» еще не ложилась. Она сидела перед телевизором, поглощая чипсы с холодным чаем. «Скоро уже три недели, как она здесь. Значит, пора ее того…»- отметила про себя Акеми. Это была полноватая девушка, питавшая слабость к шляпам. Когда она впервые появилась в доме, Акеми обратила внимание на то, что весь ее багаж заключался в картонках, буквально набитых шляпами — дешевыми, дрянными уродцами. На ее лице застыло выражение глубокой печали, а глаза были как у побитой собаки. Акеми встретила ее в продуктовом отделе супермаркета. Сидя на скамейке, она собиралась проглотить кусок хлеба с изюмом, когда ее озадачил вопрос: «Хочешь жить со мной?» Барышня, которой не были чужды лесбийские наклонности, обрадовалась и согласилась без разговоров. Но в тот же день, как только она переступила порог квартиры Акеми, ей было сказано:
— Я чрезвычайно мягкий человек и к тебе отношусь очень хорошо. Но раз в день буду делать то, что тебя, конечно, удивит. Я буду хватать тебя за волосы и окунать лицом в воду. Ты спрашиваешь, за что? Полагаю, что детство у тебя было не слишком счастливое. Не правда ли? Ну вот, и у меня тоже. Понимаешь? Люди, терпевшие в детстве дурное обращение, испытывают потом гигантские затруднения, пытаясь принять себя такими, какие они есть на самом деле. Они ненавидят себя и бессознательно стараются себя наказать. Это очень тяжело. Но они могут облегчить свою участь при условии, что их будет наказывать человек, которому они хотели бы отдать все на свете. Ты поняла меня? Согласна? Так что за волосы — ив воду, каждый вечер, ясно? К концу недели ты изменишься, вот увидишь. На самом деле это был тайный обряд посвящения у древних инков.
Подбирая несчастных, потерявших надежду, некрасивых и нищих девушек, Акеми старалась защитить себя от несчастий. Будучи обласканными, некоторые из них в конце концов привыкали к ежедневным погружениям в воду, жженым волосам, веревкам на теле, медицинским иглам в собственной заднице. Большинство из них, родившихся в бедных семьях, были почти дурочками. До поры до времени Акеми держала их при себе, а потом выгоняла на улицу, предварительно дав девушке новое имя.
— Ну давай, вставай, — произнесла женщина и потянула ее за волосы. — С этого дня тебя зовут Акеми!
Ее лицо исказилось от гнева гораздо сильнее, чем обычно, и это напугало девушку. Она попыталась сосредоточиться на своем новом имени. «Да, меня зовут Акеми», — думала новоиспеченная Акеми. Женщина дотащила ее за волосы до ванны, а потом велела раздеться донага. Акеми исполнила и это желание. Она вообразила, что ее будут бить. Весь вечер она чувствовала, что что-то непоправимо изменилось. Не выпуская ее волос, женщина наполнила ванну и стала ее окунать. Такое происходило каждый день, десятки, сотни раз. Это было довольно-таки больно, но если она не оказывала сопротивления, женщина тотчас же становилась чрезвычайно нежной с ней. У нее было очень приятное лицо. Наверное, в клубе она была самой популярной, «номер один», так сказать. У нее было полно денег, шмоток, какие увидишь только в журналах… Девушке нравилось ловить на себе взгляды, когда они вместе ходили в «Лоусон» или в семейные рестораны.
К тому же, терпя все эти штуки, она полагала, что тем самым делает что-то чрезвычайно важное. У нее складывалось ощущение, что она совершает подвиг. И это не казалось уже таким противным. Но сегодня что-то изменилось… Акеми поняла, что женщина собирается выгнать ее… и что она не из тех, на кого можно подействовать слезами и мольбами. Акеми любила ее… И, хотя оказаться сейчас на улице ей совершенно не хотелось, она чувствовала, что не в силах больше сопротивляться. Испытывая страшные мучения, она смотрела, как женщина сжигает в ванне все ее шляпки. Но когда она рискнула вмешаться, женщина ответила, что все эти шляпы таят в себе несчастье, и сожгла их все до единой. Потом мучительница снова наполнила ванну и, схватив Акеми за волосы, окунула ее лицом в воду, где плавал пепел. На этот раз она продержала несчастную несколько дольше, чем обычно. Акеми показалось, что ее хотят утопить, что в данном случае было бы не так уж и плохо. А сверху все бубнил голос женщины, рассказывавшей ей про империю инков.
— Хоть ты и слишком глупа, чтобы понять, но во времена инков полагали, что человеческое имя незримо связано с его демоном. Поэтому смена имени — смена демона. А назвать свое имя означало довериться демону. Отныне тебя зовут Акеми. И ты будешь жить одна.
Акеми вышла, унося с собой коробки с пеплом от своих шляп. На ней были только сандалии, и она вся дрожала. Лишь у самого выхода женщина бросила ей платье. Акеми не знала, куда ей пойти. Ей было очень жаль своих шляп, но зато теперь она чувствовала, что дурная судьба покинула ее. Подумав, Акеми решила отправиться на вокзал Итабаси.
VIII — КАОРУ
Уходя все дальше от дома, Акеми беспрерывно оборачивалась. Она и надеялась, и одновременно опасалась, что женщина догонит ее. Путь ее пролегал через спальный район Ками-Итабаси. Неизвестно почему, но она вдруг подумала, что танцовщицы из баров жили именно в этом месте. Окна кое-где еще светились. Акеми показалось, что ей ничего не стоит очутиться в одной из этих квартир, что хозяин с радостью отопрет дверь, лишь бы она позволила макать ее лицом в ванну или жечь себе волосы. Не спеша, она подошла к дому, выкрашенному в кремовый цвет. Поскольку это здание не выглядело таким вычурным, как дом той красивой женщины, Акеми подумала, что здесь ее, возможно, не заставят выносить столь болезненные экзекуции… что она сможет еще с кем-нибудь пожить вместе. Она позвонила в квартиру на первом этаже.
— Кто там?
Из-за дверей показалась голова мужчины лет под пятьдесят. Лицо худое, с маленькими глазками… Брюки, темно-синий свитер…
— Здравствуйте, — вежливо ответила Акеми. — Можно я буду у вас спать? Но мне будет очень неприятно, если вы будете делать со мной какие-нибудь гадости.
— Так это ты младшая сестра Акияма?
Акияма. Раньше Акеми не слышала этого имени. Правда, та красивая женщина имела привычку изменять свое имя, и Акеми было засомневалась…
— Да, это я, — ответила она.
— Проблема в том, что в это время я могу уйти. Ты-то сама когда вышла? — Мужчина впустил ее, продолжая говорить.
Квартира выглядела жалко: узенькая кухонька и комната в шесть татами. Ничего похожего на мебель. Коробки с книгами и журналами стояли прямо на полу. В комнате пахло тестом: то ли рамен, то ли лапшой быстрого приготовления. Футон был задвинут в самый угол. Из приемника доносилась негромкая популярная мелодия.
— Однако я уже рассказал тебе по телефону, что было. Так что не стоило тебе так беспокоиться. Всего-то сломанные ребра. Конечно, если бы кость разорвала бы какой-нибудь внутренний орган, то все было бы куда серьезнее, а так — ерунда. Нужно время, чтобы перелом сросся как следует. Так что торопиться незачем. Тогда, конечно, все будет нормально… И еще я тебе говорил, что мы не платили взносов даже в службу соцобеспечения, поэтому, конечно, все это немного дерьмово. Организация такого рода могла бы выкинуть что-нибудь эдакое. А поскольку с ними уже были дела, мы рисковали остаться потом вообще без работы…
