Петр Воробьев - Горм, сын Хёрдакнута
– Вряд ли в Туле, хотя Грим Лысый старше моего отца лет на тридцать. Без Эгиля с Торольвом, вряд ли он хорошо управится с хозяйством. Сдается мне, Сын Лысого пошел прямиком на Альрексстадир, а то и на остров Хёрдле – поднять восстание против Берг-Энунда или разграбить вотчину самого Йормунрека.
Родульф рассмеялся:
– Я бы палец, нет, два пальца на правой руке отдал, чтоб примкнуть к этому налету. Стыдогундливый остров Хёрдле распердолить, как мамонт овцу…
– Сам знаешь, мы скованы цепью клятвы. А вот Эгиль… – Горм завистливо вздохнул. – Теперь он не только никому не должен, ему в общем-то и терять нечего.
– Не скажи. Асгерд.
– Тоже правда.
– Кто о чем, вшивый о бане, а вы все о девах? – на вершину холма въехал Кнур на белом осляке.
Кузнец окинул даль взором. У Ологита, Тегара текла с северо-востока на юго-запад. Ее устье открывалось в бухту, где легко могла бы затеряться тысяча кнорров. Город стоял на мысу, выступавшем из скалистого северного берега. В поверхности камня природа обозначила два уступа, словно подготовив место для замка на верхнем и для посада на окружавшем его кольцом нижнем. Замок был не гутанской, а более древней постройки, со стеной пониже и пошире окружавшей более высокую внутреннюю стену с прямоугольными башнями. Огромные камни кладки выветрились за века, так что полоски известки между ними выступили вперед. Внешняя стена вокруг посада была сильно новее и в целом не производила внушительного впечатления, хотя сдвоенная воротная башня, через которую шла главная дорога в город, возвышалась-таки на полтора десятка саженей. Точнее, этой высоты теперь достигала одна из башен-близнецов, а вторую на треть укоротил взрыв громовой бочки, пущенной из оксибела, стоявшего на холме, где собралась Гормова дружина.
– Им надо бы на этом холме тоже крепостцу поставить, – вслух сам себе сказал кузнец. – Тогда бы врасплох не застали.
– Все равно вышло бы врасплох, – возразил Скегги. – Кто же ждет нападения от собственного конунга? Так что ты в точности им велел, ярл?
– Я сказал городскому голове: «Йормунрек послал меня разграбить ваш город, потому что вы помогли его врагу бежать. Всем, кто до заката и безоружный выйдет через северные ворота, я сохраню жизнь. Каждый, кто выходит, может взять с собой только то добро, что унесет в руках или на спине.»
У ворот наметилось движение. Вереница жителей со скарбом на спинах медленной поступью двигалась по дороге.
– Мудро, – признал брат бесследно пропавшего Рандвера. – Йормунрекова воля, так что и их кровь будет на руках Йормунрека.
– Я надеюсь, много крови не прольется, но что мы делаем, за то и отвечаем, кто бы приказ ни отдал. – Горм покачал головой. – Жизнь моя в руках Норн, клятва моя в руках конунга, но мой дренгрскапр – только мой.
– Арр, – согласился Хан.
Впереди покидавших город шел Гундисальв, председатель совета купцов, управлявшего Ологитом. Называть его головой, как в Хроарскильде, или посадником, как в Альдейгье, было б не совсем правильно, поскольку председатель не выбирался тингом или вече, а по очереди назначался на два года из членов совета. Так или иначе, купец был простоволос, его голова посыпана в знак печали пеплом, за плечами – простой мешок из льняной частины. За ним шли две его жены, ведя за руки плачущих детей, за теми – другие торговцы с семьями. Плакали не только дети. Точили слезы и их матери, и даже матерые мужи без стыда рыдали.
– Ничего не скажешь, виноватят нас, хоть сквозь землю провались, – признал Кнур. – Гутаны, они все норовят сделать…
– Гутанисто, – подсказал Горм. – Одна беда, они так любят, чтоб все было красиво и зловеще, что решили, что и Йормунрек им чета. На Килее он в войско бондов с земли сгонял под страхом смерти, а здесь сами сотнями напрашиваются. Хотя тут еще помогает, что конунг горазд чужими руками жар грести. Ярлом в Толаборге посадил Птуо. Так глянешь, сын Реккаредов. По-другому повернешь, черномордый пришлец и отцеубийца. Тролио Маймуну Йормунрек просто подставил, чтоб все видели, как тот поджег чертог богов на Фергуни Хайлаг со всеми тулами и жрицами внутри. Теперь гутаны кого ненавидят? Не Йормунрека, а васмулонов и с ними всю красную державу. Когда Йормунрек разошлет ратную стрелу на Этлавагр идти, с Гуталанда к нему ему еще тысячи две карлов со справой соберутся, если не три.
– И то, – Скегги наморщил лоб. – Дал ему хитрости Свартспрут, глубин владыка, и власти над душами в этом круге. Умей Йормунрек еще висы складывать или петь, гутаны бы в своей простоте его вообще живым богом объявили.
– Чем обделен, ме, тем обделен, – признал до того молчавший Адальстейн, подобно Родульфу, стоявший в колеснице, правда, запряженной парой добрых караковых коней. – Чудное дело. Как заговорит, так любому глаза отвести может, будто из полого холма вышел. А вот со скальдическим складом – хуже, чем никак.
Энгульсейский ярл прикинул расстояние до дроттаров у оксибела – саженей сто, и продолжил, все равно убавив голос:
– Не верится мне, что Один – его покровитель. Один – хозяин меда Суттунга, про то сложено… Нертус мне в помощь… ме, не помню.
– Ме? – переспросил Хан.
Родульф помог:
– «Напиток достал онобманом у СуттунгаГуннлёд на го́ре[143].»
– Про что это они? – вполголоса справился у Горма Кнур.
– Один сперва сам хлебнул меда скальдического дара, отнятого им у великанов, а потом отдал кубок с этим медом нынешнему богу скальдов.
– Так вот почему того бога зовут то Боян, то Браги, а в чаше у него – мед Одина. Незадача, поди, выходит – Одинов первый радетель его же меда не пригубил. Верно Адальстейн заметил.
Кузнец одобрительно глянул на толстяка. Горм кивнул. Обжору и пьяницу Адальстейна легко было недооценить, на чем ленивый, но отнюдь не глупый ярл не раз довольно успешно выезжал. Например, Йормунрек не вешал на него никаких сомнительных заданий из разряда «А укради-ка мне эту корову.» С другой стороны, толстяк уже обеспечил себе место в памяти потомков, подарив Эгилю быстроходный пароходик, в благодарность за что скальд увековечил его такой похвальной драпой, что и про Сигварта или Скьефа никто лучше не складывал. Кроме того, обжора или нет, он вполне убедительно защитил Энгульсей от относительно недавнего набега с северо-востока – ни один из трех ярлов, возглавивших ту вылазку, не вернулся назад в Свитью или в Хёрдаланд. Стоившая жизни Торольву Гримссону разборка с альбингами тоже не повредила славе племянника Адальфлейд. Хёрдакнут не стал бы возражать против такого зятя, но вот Аса скорее всего бросила один взгляд на пивное брюхо, несомое кривенькими ножками, наморщила нос, оттопырила нижнюю губу, и вместе с Хельги тут же отправилась за море. Ярл засопел. Отсутствие вестей от брата и сестры начинало его основательно волновать.
Первые плачущие горожане достигли вершины холма. Пара дроттаров под локти вытащила из толпы старенького тула, шедшего в обнимку с серебряным истуканом бараноголовой змеи. Горм поехал троице наперерез:
– А ну отвели старца обратно!
– Он жрец ложного бога! – возразил один из дроттаров, для убедительности подняв посох.
Хан, чья морда возвышалась над Гормовым стременем, наморщил верхнюю губу, показывая клыки. В целом пес выглядел менее впечатляюще, чем обычно – выстриженная Щеней шерсть еще не успела отрасти, – но служитель Одина с посохом задумался. Этот был, подобно своему богу, одноглаз. Его товарищ продолжал тащить тула к обрыву. Что-то подсказывало Горму, что он перся туда не показывать старикашке вид на залив. Ярл переставил коня, преграждая путь дроттару. Хан глухо зарычал.
Громко, старший Хёрдакнутссон сказал:
– Мы дали клятву сохранить всем жизнь. О клятвах, Один сказал:
«Обещанья давайи крепко держи их!Добро не прискучит.[144]»
Потише, чтоб слышали только тул и дроттар, ярл добавил:
– Соглашайся с почетом, а нет… Я твою мертвую тушку отдам троллю на съедение.
Сожранные троллями отправлялись после смерти, естественно, в Тролльхейм, где продолжали сжираться троллями. Фьольнир Ингвефрейссон в ответ на такую угрозу, ясное дело, простер бы вперед руку, ворон на его плече каркнул бы «Штуша-Кутуша[145]!» или еще что-нибудь, и Горм с конем превратились бы, например, в бокра верхом на жаблацмоке. Второй жрец, приставленный к оксибелу, был сильно пожиже закваской, и, похоже, вырос где-то на севере, где троллей боялись. Тем не менее, для сохранения лица, он процедил:
– «Бывает, ты словоскажешь другому,а после поплатишься.[146]»
– Верно, как недавно прознал один не в меру говорливый дроттар по имени Храфси, – неожиданно согласился Горм. – Ну что, пошли обратно?
