Эльфрида Елинек - Дети мёртвых

Сбежав от токарного станка вечности, на котором что-то было установлено неправильно, так что явление госпожи Карин Френцель кажется теперь не доведённым до конца, эта женщина теперь стоит здесь. Её производительница делает полное торможение. Что-то не так с этой серией, у неё нет достаточной почвы, потому и владельца на неё не находится. Я не владелец. Но как человек живёт на этой земле? И как он может доказать, что именно этот кусок, на котором он живёт, принадлежит ему? Со всех сторон набежали помощницы, чтобы разделить обеих женщин и встать между ними. Ибо мать начинает набрасываться с кулаками на улыбающееся лицо женщины, которую все здесь знают как «мою Карин», и бьёт её по голове, как будто должна утрамбовать каток, чтобы потом можно было скользить по нему, оставляя блестящий след, всё быстрее, — непостижимо, что спортивные передачи выдают в эфир такое дерьмо, а потом даже не убирают его за собой! Это не мой ребёнок, кричит старая женщина на повышенных тонах, но не по нотам, и огоньки немногих просвещённых вокруг с шипением опускаются на её голову, пахнет горелым, поскольку св. дух опалил волосы св. матери, но и это не помогло. В то время как некоторые едоки уже заполняют свои лотто-билеты, на которых из минимальных шести они ни разу в жизни не угадали даже одного, других больше привлекает игра на своём поле свихнувшейся старой женщины, которая бьёт по своей тоже уже староватой дочери, как будто та есть городской план, по вине которого люди и сбиваются с пути истинного. Возникает опасность, что эта мать промахнётся мимо своей цели. В небе всё ещё вьётся змеиный хвост очереди на въезд, так что оно пока не решается закрыть свои врата. И оттуда льёт. Родной язык матери тоже завёл нас не слишком далеко. Она плюётся и пинается, мать. У дочери же, напротив, и речи нет о радости от такого усердия, которое относится к ней одной. Она спасает своё лицо от ударов, но почти с неохотой, как мне показалось. Стоп, неужто она отбивается? Нет, но я не вижу, что видишь ты.

Лишь спустя время удалось разнять обеих пожилых дам. Мать продолжает кикбоксить ногами, она обладает невероятной силой, потребовалось трое мужчин и несколько растрёпанных женщин, чтобы удержать её и связать лентами дочери, на которую мать яростно замахивалась своими жёсткими, как прутья, руками. Много было сказано об успокоении, о вечернем покое и о спокойной ночи. В то время как мать только и повторяет, что это не её дочь, что она вообще не знает эту женщину, эта самая женщина Карин скользит, как на коньках, вдоль стены, бежит огонь вдоль бикфордова шнура, поднимается ветер предвещания, и тихие люди там, у двери, попросили себе карты ориентирования, чтобы пометить на них свой последний путь. Но надо ещё стартовать. На сей раз выигрывают они! И они попросили к себе завернуть (но не в бумагу!) Карин, чтобы она была их проводницей по здешним местам. Почему бы им самим не стать её провожатыми? Никакой народ на земле не распространён так, как они, но это не значит, что они могут ориентироваться во всём. Колокол, который в телевизионной игре возвещает очередной круг, напомнил гостям, что настала очередь десерта, и за одним круглым столом, где вечные дискутанты прожжённой лжи (куда уходит столько народу, когда они умирают? В это помещение, во всяком случае, они все не войдут. Иначе мы бы их увидели, когда получали наши новые номерные знаки для наших звучных, как коровьи колокольчики, железнолицых друзей. Ведь эти без вести пропавшие скитались сорок лет. Когда-нибудь они должны были заглянуть и к нам! Они и заглянули. Ведь не можем мы всех знать) намазывали на своего соседа горчицу, выделив её из себя, чтобы слопать и его. Так, ещё один готов! Поднимаются руки, уставшие от вечного бездействия. Хватит спать! Сон становится поражением, а пробуждение — порождением, от лица Ханнелоры Хейно или от чьего там ещё лица говорит чистейшая невинность, которая сейчас смотрит в камеру, тогда как старик имеет глупость расцеловать её в обе щёки. Это был всё-таки спусковой момент в представлении, о чём может думать женщина, но он мог и не удаться, о боже, старик нажал не на тот курок, и несколько сотен людей куда-то провалились! И как это могло случиться? Ведь проект многоэтажного построения лежит перед ним: например, эта чудесная длинноволосая блондинка! Как будто на ней тоже висит колокольчик вместе с головкой сыра, так много внимания она может привлечь к себе одним лишь своим телом, лицом и волосами. Мы ничто против неё и её мелодичных полутонов, которые целыми и невредимыми проскальзывают промеж складок всеобщего мира. Несмотря на это, чисто от злости: наши силы растут, а вот перспективы теряются. Ибо снаружи стемнело так, что больше не видно руку поднесённую ко всё ещё чем-то ослеплённым глазам. Дождь падает и падает, тесня выпавший снег. Такой светлый и ещё светлее экран с нашими сегодняшними звёздными гостями. Эта блондинка! О, на её берегах, поросших мягкой обивкой мха, почти так же красиво, как на Боденском озере. Мы скользим по ним в луга и дали, ведь нам надо далеко, вверх, в жёлтый автомобиль, к которому Клаудия, Дагмар, Бригитта приделали звезду, которая всё ещё восходящая, этакий Христос-младенец, и эта звезда знает милость только двойной воздушной подушки, которая может вогнать нам в тело, уже в смерти, надутый курдюк. Другие умирают тише. Мы садимся, надёжность плюс быстрота на всех дорогах, даже если не знаешь, куда едешь, потому что у умерших глаза в принципе закрыты, разве что они не успели это сделать, потому что выступали такими массами, как вода, и просто не знали, к какой фармафирме бежать, глаза разбегались. Жизненные планы перечёркиваются крест-накрест, потому что на перекрёстке захотелось свернуть на другую ветку, которая, к сожалению, не вписалась. Взгляды мирно, как дети, направлены на точку, где есть игры и развлечения, как будто ничего другого нет, поднимаются серые люди, у которых что-то украдено бандой мелких карманников, которые оказались крупными массовыми убийцами, макробиотическими карбюраторами. Которые биогорючим, произведённым ими, столкнули мир с орбиты, а орбиту потом вышвырнули из проспективных панорамных взглядов и заставили течь вспять. Вообще-то они были карлики, к которым подпольно подводились провода высокого напряжения. Если бы поражение не отшвырнуло их на многие годы назад, как знать, может, они показали бы всё это в муфельной печи телевидения (профилактическое обследование для здоровых, какими эти никогда не могли выглядеть), которая без труда может проглатывать несколько сот человек в секунду, поскольку инженерной экспертизы, как такое возможно технически, тут не требуется. Тут люди появляются и снова исчезают как будто мы фабрика, которая в любой момент наделает нас новых. Как мы говорим нашим детям. Они сейчас в песке и играют. А дети мёртвых? Они кочуют, другой пустынный песок, сквозь пески и становятся сочтёнными и сочтутся снами.

БОГАТЫЙ ГРУЗ несёт эта тёмная вода в бассейне, как будто целый камень ночи упал ей на сердце. И всё, всё, за исключением чёрного круга воды, теперь покрыто снегом, этим новым, более тяжким грузом, который может стать смертельным для ещё недовольной во сне земли. Он может и задушить под одеялом. Лесник стряхивает свою шляпу и прищуривается навстречу метели. Вчера медведь вытаскал всю брюкву из кормушки для косуль. Если он и сегодня посмеет это сделать, то лесник ему задаст, погоди же, получишь пулю в глаз! Но сейчас у лесника другие заботы, он должен подойти к этой женщине, которая здесь случилась — иначе не скажешь, если никогда не желанная и сегодня опять не звана; конечно, он мог бы и обойти её стороной, но нечто столь загадочное, как эта дама, которую он, очевидно, перепутал с её сестрой-двойняшкой, то есть не перепутал, это надо выяснить, — может, именно для этого егерь и встал так рано. И чем ближе он подходит к фигуре у водоёма, тем гуще падает снег, как будто она притягивает его вместе со снегом; как нарочно, именно здесь туча сваливает свой груз, когда надо, чтобы было посветлее. Если этот снег перейдёт в дождь, поверхность земли растянется и надорвётся; природа, к сожалению, не ограничивается местом, которое ей указано, она стреляет с перелётом дальше цели, которую мы ей поставили, построив свои дома в местах, куда она не дотянется. Вы, женщина, что это около вас: ваш тёмный умысел или всего лишь ваша тень, которая захотела стать самостоятельной? Высокомерие, написанное на этом женском лице, хочет, может быть, измерить высоту до дна этого водоёма, думает егерь и говорит: лучше не наклоняйтесь туда! А то ещё упадёте, а эта жижа чёрт знает какая холодная. Кто бы там ни мылся, он уже целую вечность не менял воду. Дерзко пляшут на воде пятна, откуда они взялись? Любовь и голод гордо требуют одежды, это значит, что человеку слишком часто хочется влезть в шкуру другого, но чаще всего она ему не подходит. Лесник, поскользнувшись, несколько грубовато вытирает с глаз мокрые хлопья, но они снова нависают на мохнатой обивке его бровей, снежинки жгут ему глазные яблоки — кто же добровольно купает лицо в разбавленном уксусе? — борода лесника тоже уже побелела. Снег падает на грани воды, и, если начнёт падать вода, она камнем падёт с плеч земли. Я боюсь, тогда с земли насильно стянут её белое платье невестной невинности.