Уве Вандрем - Тишина всегда настораживает
«Стоп! Теперь — под душ!» Но Йохен бежит дальше и останавливается на краю бассейна. Отец — за ним, левое плечо у него, как обычно, приподнято. Кожа его на мышцах, сухожилиях и костях похожа на отклеившуюся пленку. «Дальше не сметь, сорванец! — кричит он. — Не сметь грязным лезть в бассейн! Что будет, если все такие туда полезут? А потом, у тебя и сердце не выдержит…» Йохен идет под теплый душ. «Да нет, не туда — иди под холодный». Йохен встает под струю. Он ежится под ней, больно бьющей по телу. И тут же чувствует ее холод. Кожа на теле сжимается: Выпирают мускулы живота. Струя становится тоньше, но все равно она резкая и жесткая.
«Па, ты тоже — под холодный?» Когда отец выходит из-под душа, в глаза Йохену бросаются шрамы на его теле. Рубцы имеют сине-фиолетовый цвет. Один возле позвоночника, другой — на плече, еще один — на бедре. Легкие прострелены. Застрявшая в теле пуля. Касательное ранение. О том, что он получил их в битве под Москвой, Йохен знает уже давно. Отец называет шрамы «фиалки». Последнее ранение дало ему возможность отдохнуть от войны в военном училище в Дрездене. А потом отец прыгнул с десятиметровой вышки — первый раз в жизни. А с пятиметровой сделал сальто-мортале и сорок метров проплыл под водой. «Да, тогда мы были вроде волков», — говорит отец. Выпустили его из училища в чине лейтенанта. Храбрый лейтенант. И с этой аттестацией — снова на фронт, на отступавший. Отцовские раны всегда болят к перемене погоды. Должно быть, они здорово ноют под струей холодной воды. Но для отца это не имеет особого значения: он привык. Йохен крепче отца. Отец прыгает в бассейн раньше Йохена и плывет, взмахивая худыми руками. Потом, идя в сушилку, Йохен сталкивается по дороге с двумя мальчишками. Один из них показывает пальцем на «фиалки» его отца, а другой бьет его за это по пальцам. Можно ли одновременно чем-то гордиться и чего-то стыдиться?..
* * *Когда Шпербер оглядел себя, он увидел пыльные ботинки, гамаши и смятые брюки. И вновь он видел свою ступню, которая выбрасывается из-под колена и вновь исчезает, — и так сто тридцать раз в минуту. Каждый, кто еще держался, был занят лишь собой. Точнее, борьбой с собой. Лица солдат отражали их тяжкое состояние. Они уже потерпели поражение, в котором нельзя было признаться. На марше осталось около половины состава. Позади катился транспортер, подбиравший всех, кто падал. Джип проехал примерно с километр, затем остановился. Оставшихся в строю подбадривали все благожелательнее. Лейтенант Вольф, стоявший рядом с Бустером у джипа, раздавал солдатам глюкозу и ободряюще похлопывал раскисших героев по плечам.
— Надо выдержать, ребята, — говорил он, — еще три километра. Потом получите свободный от службы день. — Он старался не смотреть в сторону Шпербера. Капитан Бустер узнал его среди тех, кто еще держался, и признательно кивнул ему. Шпербер забыл на мгновение о тяжести тела, доброжелательный взгляд капитана Бустера послужил для него новым импульсом. Сколько все-таки мощи в человеческом теле! Если бы все усилия, которые Шпербер выказал на последних километрах, сконцентрировать на одну минуту в стреле подъемного крана, та потянула бы несколько десятков тонн.
Впереди все еще шагал Бартельс, стройный, жилистый Бартельс. Других своих Шпербер не видел. И за своей спиной никого из них не слышал. Неужели все они свалились по дороге? А может, все их отделение уже в казарме, даже под душем? А он — нечто вроде жалкого заднего фонаря у автомобиля? Что же, тогда джип должен ползти непосредственно за его спиной. И грузовик — тоже. И вдруг он почувствовал, что вся боль ушла из его мышц. Как будто что-то тонизирующее разлилось по его телу. Да, это так. Ведь все его внимание было сосредоточено на теле. Он контролировал себя, был в полном порядке. Шагалось теперь как-то само по себе.
Потянулась песчаная дорога. За поворотом он увидел еще троих солдат. Боковой ветер гнал пыль от маленькой колонны прочь, словно дым степного пожара. Как в фильме о диком Западе. Километра через два он стал узнавать знакомую местность. Это уже подходы к месту дислокации их части. Вон там — покосившаяся верхушка церкви, это в середине деревни. Западнее от нее должны быть казармы. Новобранцы пришли с севера и шагали против солнца. Теперь он чувствовал себя ковбоем, у которого подстрелили коня. Он подумал, что сможет ускорить темп. Попробовал. Стало покалывать в мышцах. Большего он не мог выжать из себя. Но шаг его не замедлился, он уже втянулся в движение. При таком темпе его хватит еще на несколько километров.
У казарменных ворот стоял Вольф. Один кулак он упер в бок, другой держал у портупеи. Когда Шпербер прошел в ворота, его остановили. Один из штабных унтер-офицеров собрал прибывших в полукруг перед казармой. Через несколько минут к ним подошел Вольф и приказал построиться в шеренгу. Пятьдесят человек из ста шестидесяти. Эдди и Бартельс были тут же. Всем им предоставлялся один свободный день. Вольф, очевидно инициатор этого приказа, записывал их имена. Перед тем как распустить их, он сказал: «Что ж, ребята, это было дело. Вы сделали шаг вперед».
Шпербер ощупал свое тело. По спине и ногам прошла дрожь. Колени его подгибались, но держался он прямо. На какое-то время у него исчезла антипатия к Вольфу.
Растянувшись на постели, он почувствовал, что будто плывет на волнах…
* * *Яхта раскачивается на волнах. Легким движением руля Сюзанна пытается направить ее против ветра, и паруса опадают. Вдали от берега Йохен разрешает ей держать румпель, а в гавани берет управление в свои руки. У Сюзанны начинаются школьные каникулы, у Йохена — каникулы после первого курса техникума. Они плывут на датские острова между Фальстером и Зееландом. Яхту Йохен взял у одного из друзей. На море полный штиль. Йохен ищет на карте гавань. До берега примерно пять миль. В полдень над морем появляется туман. Возможно, будет гроза. Йохен стоит на палубе возле каюты. Обхватив рукой мачту, он пытается в бинокль разглядеть эту самую гавань, которая должна лежать где-то по правому борту. В широком поле обзора колеблется силуэт берега. Йохен пытается погасить качку, пружиня ногами. Он узнает в бинокль домики на берегу, колокольню кирки, элеватор. Вот где-то там и должна быть гавань. Но нигде не видно мачт кораблей, не видно даже рыбачьих лодок. Фарватер тоже не отмечен. Прямо над берегом он замечает три, нет, даже четыре маленькие точки, насаженные, как мухи, на линию горизонта. Они вроде бы движутся. Нет, они застыли на одном месте, прямо над элеватором. Но что такое, они как будто увеличиваются? Йохен опускает бинокль. У него режет глаза. «Нашел что-нибудь?» — Сюзанна поднимает ладонь козырьком над глазами. Гавани нет. Йохен вновь осматривает побережье. Уже невооруженным глазом он видит те точки, нет, даже маленькие треугольнички, которые увеличиваются в размерах и снижаются над морем. Их четыре. Реактивные истребители. «Смотри-ка, они идут на нас», — говорит он Сюзанне. «Ой, возьми сам руль, я боюсь». Сюзанна скрывается в каюте. Он направляет яхту прямо по курсу самолетов. Две машины идут друг за другом, две другие — у них по бокам. На высоте корабельной мачты. Воздух разрывается ревом. Два оливковых треугольника на какой-то миг закрывают небо над яхтой. Йохен сжимается, но румпель из рук не выпускает. Яхта лишь немного отклоняется от курса. Воздушный вихрь обрушивается на яхту и резко накреняет ее. Сюзанна стоит возле каюты, и в глазах ее плещется ужас. Йохен улыбается непослушными губами: «Они развлекаются». Яхта тем временем выпрямляется. За кормой тянется пенный след. Треугольники самолетов снова превращаются в точки, рев моторов затихает, и они медленно совершенно беззвучно идут вдоль линии горизонта. Потом они поворачивают, добирают высоту и вновь начинают увеличиваться в размерах. «Они возвращаются!» — ухмыляется Йохен. Сюзанна снова бросается в каюту и падает на койку, судорожно хватаясь руками за ее край. Йохен направляет яхту навстречу самолетам, чтобы по возможности уменьшить угол атаки. Но истребители на сей раз отклоняются в сторону и набирают высоту. «Выходи!» — кричит Йохен. Сюзанна выползает из каюты. Проходя в стороне от яхты, все четыре истребителя качают крыльями. Дважды. «Видала? — спрашивает Йохен. — Они поприветствовали нас». Сюзанна торопится поскорее на берег. Она дергает стартовую бечевку подвесного мотора. Йохен медленно убирает паруса. «Глупо все это», — говорит Сюзанна…
* * *Строевая подготовка значилась в плане минимум трижды в неделю.
— Если вы маршируете не так, как предписано, — сказал сегодня Кубик, — то у вас ничего не получится. Только точно выполняя предписания, вы осилите строевую. Со мной вы научитесь, между прочим, ходьбе, поворотам налево и направо, захождению левым и правым плечами, стойке «вольно», равнению налево и направо, командам «На плечо» и «К ноге», отдавать честь. И главное — стойке «смирно». По команде «Смирно» ступни ног образуют угол в девяносто градусов, колени выпрямляются, ягодицы сжимаются (между ними не протиснешь и монету в пять марок), живот нужно втянуть, грудь развернуть, руки немного выдвинуть вперед и чуть-чуть согнуть в локтях, кулаки прижать к брючному шву, большие пальцы рук расположить в передней части кулаков, подбородок вытянуть почти горизонтально, глаза устремить вдаль и не косить! В этом положении, — пояснял далее Кубик, — солдат должен не шелохнуться, абсолютно замереть, не произносить ни звука, запрещается даже «Яволь», губы не стискивать и не чесаться, как вы, Бартельс, делаете сейчас. Прижать руки к бокам! Замрите! Новобранец не должен ни о чем думать, ни на что не отвлекаться — только слушать слова командира, но при этом не пялиться на него. И на Шека тоже.
