Джек Керуак - И бегемоты сварились в своих бассейнах (And the Hippos Boiled in Their Tanks)
7 – Уилл Деннисон
Во вторник вечером я встретился в «Чамлис» с Хелен, официанткой из «Континентального кафе». Мы заказали вермут с содовой, причем первую порцию я проглотил разом, уж очень хотелось пить после беготни по городу. Мой рот готов был прыгнуть навстречу вермуту как на мексиканской картине, которую я видел в музее, где челюсти у мужика выскакивали на конце такой длинной трубки, словно не могли дождаться остального лица. На половине второго бокала я почувствовал себя лучше и легонько сжал голое колено Хелен.
– Ах, мистер Деннисон! – покраснела она.
Я по-отечески добродушно улыбнулся.
Тут в дверях появился молодой человек в форме матроса торгового флота. Я не сразу узнал в нем Филипа, хотя смотрел в упор. Из-за спины его показались Ал и Райко.
Они подошли, и мы обменялись приветствиями. Официант сдвинул вместе два столика, чтобы все могли разместиться.
– Завтра мы отчаливаем, Деннисон, – объявил Филип. – Может, больше и не увидимся.
– Да, я уже слышал.
Ал многозначительно взглянул на меня.
– Они собираются сбежать с корабля во Франции.
Я удивленно поднял брови.
– Чем вы собираетесь там заниматься? Филип пустился в объяснения:
– К тому времени союзники возьмут Париж, и война скорее всего закончится. Мы выдадим себя за французов. Я не очень хорошо говорю по-французски, поэтому прикинусь идиотом-крестьянином, а все переговоры будет вести Майк. Поедем на повозке, запряженной волами, ночевать будем на сеновале. Доберемся до Латинского квартала…
Послушав немного, я прервал его:
– А что вы будете есть? Там все по карточкам.
– Мы скажем, что потеряли карточки. Объясним, что мы беженцы, бывшие узники концлагеря. ,
– И кто все это объяснит?
– Я же говорю, Райко. Он наполовину француз. А я буду глухонемой.
Я с сомнением взглянул на Райко. Тот кивнул:
– Все правильно. Французский я знаю от матери, и по-фински тоже говорю. »
– Ладно, делайте что хотите, мне-то что.
– По-моему, дурацкая затея, – заметил Ал.
– Осторожность – добродетель, не свойственная молодежи, – улыбнулся я. – Вообще, если подумать, ничего страшного в этом нет. – Ал бросил на меня уничтожающий взгляд, проигнорировав который, я мечтательно произнес: – Ах* Франция… Передайте ей от меня привет, когда доберетесь – если доберетесь.
Официант начал подносить еду. Сначала креветки, затем горячий суп. Одновременно с супом появились коктейли. Так всегда бывает, и в результате либо суп стынет, пока пьешь коктейль, либо вкус коктейля теряется ца фоне супа.
Ужин подошел к концу. Хелен заявила, что едет домой, в Квинс. Ал дал мне четыре доллара – очевидно, желая оплатить все, что съели они с Райко и Филипом, – но я был рад получить хотя бы столько.
Мы вышли, обсуждая, что будем делать. Ал предложил:
– Может, навестим Конни?
– Кто это? – спросил Филип.
– Девушка, которая работает в «Пикчерс магазин». Помнишь, я рассказывал, как был с ней на крыше две недели назад?
– Ладно, пойдем.
– Только она переехала, – сказал Ал, – а нового адреса у меня нет, потерял, кажется… Надо узнать у Агнес или у кого-нибудь еще.
Я пожал плечами.
– Стало быть, не пойдем.
– Стало быть, нет, – согласился Ал. Мимо шел черноволосый мальчик лет двенадцати.
– Привет, Гарри, – кивнул ему Ал.
– Привет, Ал.
У кафе «Цыганка Мари» играли в крепе по-крупному, на кону стояли сотни баксов. Мы остановились посмотреть. Толстый неопрятный тип с огромной сигарой во рту поставил пять долларов, взял кости и выбросил десятку. Вокруг толпились игроки, держа деньги в руках или прижимая купюры носком ботинка к земле, чтобы не унесло ветром. Они тут же принялись делать ставки на банкомета и заключать пари друг с другом: «четыре к двум против», «пять против, одиннадцать», «два против, тройка» и так далее. Банкомет набрал ставок долларов на тридцать, все два к одному, выбросил десятку и стал собирать деньги со всех сторон, выхватывая из протянутых рук и вытаскивая из-под ног. Его сменили, и сразу выпала семерка. Потом он повторил дубль, два раза выбросив десятку. Игроки были напряжены, глаза у них так и горели. Кости снова покатились по доске. Девятка. Проигравшие принялись наращивать ставки: «шесть к четырем против», «десять против, тройка», «пять на выигрыш». Все сосредоточились на игре, никаких посторонних разговоров не было слышно.
Нам надоело, и мы двинулись дальше.
– Пойдемте к Мэри Энн, – предложил Ал. – Она прелесть, только муж у нее урод, и выпить никогда не предложат.
– Тогда зайдем выпить к Джорджу, – сказал Филип.
Я покрутил носом.
– А может, к Бетти Лу?
– Отлично, давайте.
Мы развернулись и двинулись к Бетти Лу. Мы с Алом немного отстали. По дороге Филип подпрыгнул и сорвал ветку с дерева. Ал взглянул на меня.
– Он просто чудо, правда?
Бетти Лу жила в полуподвале. Приехала она с юга, занималась христианской наукой и работала на радио, искренне веря в его великую образовательную миссию. Если ей верить, после войны наука с культурой так и польются на нас потоком из радиоприемников – лекции университетских профессоров по всем предметам запишут на пленку и будут передавать круглые сутки. Я сказал, что на мой взгляд это ужасно, за что был назван «отвратительным циником».
У Бетти Лу уже сидел гость, коротышка из Бруклина, смахивавший на таксиста. Несмотря на жару он был в двубортном костюме с ярким галстуком и вел себя чрезвычайно галантно. С собой он принес бутылку калифорнийского бургундского и холодный ростбиф в нарезке. Филип рассеянно поздоровался и тут же принялся уминать ростбиф, запивая вином. Ал не отставал, пристроившись рядом. На гостя из Бруклина они больше внимания не обращали.
Мы с Райко тоже уселись. Я угрюмо молчал. Филип, не забывая о ростбифе, зашарил по книжным полкам, перелистывая страницы жирными пальцами. Внутренне сжавшись, я стал задавать Бетти Лу вопросы о радио.
Вскоре коротышка из Бруклина собрался уходить. Он обменялся рукопожатиями со мной и Райко, потом нерешительно взглянул в сторону остальных. Филип перебирал стопку грампластинок, Ал сидел на полу, скрестив ноги, й смотрел на бруклинца.
– К сожалению, мне пора, – сказал коротышка.
Бетти Лу проводила его до двери и пригласила заходить еще.
Филип с Алом возились с патефоном. Наконец, он заработал, и они поставили музыку из «Лебединого озера».
Вдруг из кухни выбежала большая бурая крыса. Она застыла в нерешительности посреди комнаты, потом пискнула и кинулась в ванную.
– Господи! – воскликнула Бетти Лу. – Опять эта крыса.
Она взяла на кухне печенье, намазала его фосфорной пастой, потом раскрошила и разбросала кусочки по углам. Ерунда все это, крысы чуют фосфор, а кроме того, в полу столько дыр, что сюда могут пробраться крысы со всего Нью-Йорка.
Через некоторое время пришла девушка и с ней двое мужчин. От нечего делать я стал болтать с одним из них – о том, какая гадость кубинский джин и о высоких ценах на спиртное. Он заявил, что всему предпочитает скотч, а я высказался в пользу коньяка, которого, впрочем, теперь не достать.
– Да нет, в принципе можно, – возразил он.
– Нуда, по доллару за глоток. – Вздохнув, я объяснил, что настоящий коньяк бывает только французский, произведенный в городе, который так и называется. – Никакое бренди не имеет с ним ничего общего.
Подумав, он согласился.
– Калифорнийское бренди никуда не годится.
– Испанское тоже, – добавил я.
– Да и вообще, бренди – дрянь, – заключил он.
Наступило долгое молчание. Извинившись, я вышел в туалет и прислонился там к стенке, осматриваясь, нет ли крыс.
Когда я вернулся, Ал с Филипом вызвались сбегать за бутылкой рома, взяв деньги у новых гостей. Чтобы избежать нудной беседы, я сел возле патефона и начал ставить пластинки. Бетти Лу вовсю болтала с Райко – похоже, он ей здорово понравился.
Наши друзья вскоре явились, притащив с собой двух французских матросов, которых подцепили у Джорджа. Все тут же залопотали на скверном французском – кроме матросов, которые лопотали на скверном английском, стараясь объяснить, что вообще-то они порядочные люди и с кем попало не знакомятся, а остальные их успокаивали, что, мол, беспокоиться не о чем.
В конце концов все разошлись. Филип заявил, что голоден, и мы отправились в «Райкерс» на Седьмую авеню. Проходя мимо автобусной остановки, он вдруг ударил по табличке – так, что та закачалась взад-вперед. Ал, недолго думая, разбежался и пнул деревянный стенд для газет возле греческой кондитерской. Стенд упал, хозяин тут же выскочил, и Алу пришлось разориться на доллар.
Позже, сидя за стойкой в «Райкерс» и поедая яичницу, Райко сообщил мне, что Бетти Лу возненавидела Филипа с первого взгляда. «В нем чувствуется что-то нездоровое, – сказала она. – Он пахнет смертью».
Я покачал головой.
