Джек Керуак - Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)

– Глядите в оба! – посоветовал шофер, перекрикивая шум мотора, и с ревом умчался, оставив их в кильватере.

– Что теперь? – спросил Эверхарт.

Они стояли на широком тротуаре, где кишели покупатели с пакетами, мужчины в летних рубашках шли с работы, прогуливались студенты летних курсов Йеля, мальчишки-газетчики и бизнесмены. На улице копошились машины, автобусы и бренчащие трамваи. На лужайке болталась толпа бездельников.

– Первым делом убираемся отсюда к черту, – проворчал Уэсли, двигаясь с места.

– Когда будем есть?

– В Хартфорде, – сказал Уэсли. – Сколько, говоришь, у тебя денег?

– Три бакса или около того.

– Я одолжу чуток, когда доберемся до Бостона, – пробормотал Уэсли. – Пойдем.

На Стейт-стрит они сели на трамвай и доехали до конечной. Затем прошли еще несколько кварталов и встали ловить машину на дороге напротив булочной. Пятнадцать минут спустя старый джентльмен, похожий на фермера, посадил их в свой древний «бьюик»; всю дорогу до Меридена, пока солнце перекрашивалось в пылающий темно-оранжевый, а луга погружались в прохладную темноту чистой густой зелени, фермер вел монолог о ценах на сельскохозяйственные продукты, батраках и Министерстве сельского хозяйства США.

– Играют себе на руку! – жаловался он. – У человека нет веры в страну, ежели магнаты для себя грабастают все сельское хозяйство подчистую.

– Вы имеете в виду Фермерский блок?[19] – поинтересовался Эверхарт, пока Уэсли в задумчивости озирал поля.

Фермер нажал на клаксон четыре раза, в такт прорявкав четыре слова:

– Ты… чертовски… прав… друг!

К тому времени, когда он высадил их на окраине Меридена, их с Биллом дискуссия об Администрации по защите фермерских хозяйств и Национальном фермерском союзе только разгорелась.

– Пока, парни! – крикнул он, взмахнув загрубевшей рукой. – Берегите себя.

И отъехал, посмеиваясь, на прощание нажав на клаксон.

– Славный мужик, – высказался Эверхарт.

Уэсли осмотрелся:

– Уже почти закат, надо двигаться.

Они перешли пустынную проезжую часть и встали напротив закусочной. Огромные вязы склонялись над ними, тихо истекая дневным теплом. Собака гавкнула, нарушив тишину вечернего часа.

– Сонное местечко, – кивнул Эверхарт со слабой улыбкой. – Интересно, каково это – жить в таком городишке, переваривать ужин в гамаке в яблоневом саду, отмахиваться от комаров и засыпать под колыбельную миллиона сверчков.

– Звучит прямо вот благостно, – улыбнулся Уэсли. – Мой родной городок, Беннингтон, был во многом похож. Я ходил плавать на мельничный пруд, с полмили от дома, – его голос смягчился от воспоминаний, – и когда вылезала луна, я сидел на маленьком песчаном пляже и курил – не подпускал комаров…

– Нам нужно съездить как-нибудь, – запланировал Билл с радостной усмешкой. – Твоя семья там?

Уэсли угрюмо нахмурился и повел рукой:

– Нет!

– То есть?

– Когда мать умерла, – с неохотой мрачно пробормотал Уэсли, – семья распалась, мы продали дом. Чарли уехал в Бостон и вошел в дело с моим дядькой – они открыли бар.

– Чарли – это кто?

– Старик мой.

– А остальные? – продолжил Эверхарт с тихим сочувствием.

– Сестры вышли замуж, братья разъехались – один в Новом Орлеане, видел его в тридцать девятом.

Эверхарт положил руку на плечо Уэсли:

– Старая усадьба разорена, мм? Старая история американской жизни, ей-богу. Самая прекрасная и душераздирающая история американской литературы, от Драйзера до Тома Вульфа, – да, домой возврата нет…[20]

Уэсли сломал веточку пополам и отбросил.

– Вряд ли есть, мужик, – наконец сказал он полушепотом. – Зависит от того, где дом… теряешь один, строишь другой.

После этого они молчали, пока их не подобрал грузовик с бакалеей. Бакалейщик провез их три мили до пустынного перекрестка под фонарем. В почти полной темноте они забеспокоились о том, как попасть в Хартфорд, – оставалось миль пятнадцать к северу.

Пока Билл ждал машину, Уэсли влез в сад поблизости и вернулся с пригоршней мелких зеленых яблок.

– Не ешь, – предупредил он, – а то заболеешь. Смотри, как я расстреляю вон тот знак впереди.

Билл засмеялся, глядя, как Уэсли тщательно подкручивает и мечет снаряды.

– Хорошее упражнение, – пробормотал Уэсли. – Я был полупрофессиональным бейсболистом… питчером… «Беннингтонский блюз». Великая игра. Знаешь, где я сыграл свой последний бейсбольный матч?

– Где? – усмехнулся Билл, поправляя очки.

Уэсли метнул последнее яблоко и чуть-чуть промахнулся по мишени.

– Ха! – выругался он.

Повернулся, сунул руки в карманы и сказал Биллу со слабой улыбкой:

– Мы с матросами сыграли матч по-дилетантски на поле в Бомбее. В грузе для американских солдат была экипировка, и лейтенант разрешил нам взять – перчатки, мячи, биты, все новехонькое.

По дороге ехала машина.

– Сейчас ему бывший двенадцатый покажет, – объявил Уэсли. – Смотри!

Он оттопырил палец и медленно покрутил рукой. Автомобиль непреклонно прогрохотал мимо.

– Америка… прекрасная, – запел он, – красу венчает… братством… меж бархатных… морей![21]

Его тело сотрясалось от беззвучного хохота.

Билл присел на чемодан и ухмыльнулся. Выше по дороге в окне фермерского дома горел тусклый свет. Воздух, отяжелевший от дневного тепла, резкий запах нагретой листвы, вонь с болота неподалеку, запах фермы и остывающего дорожного щебня витали вокруг – теплый, ароматный и роскошный занавес летних сумерек.

– Ей-богу, – внезапно сказал Эверхарт, – если не поймаем попутку, заночуем прямо в этом саду.

Уэсли зажег сигарету, которую нашел в кармане куртки.

– И так бывает, – сообщил он. – Но, черт возьми, мужик, мы не можем всю ночь провести без курева.

– Ты дымишь как паровоз.

– Вон едет другая машина. Смотри, я поймаю нам попутку!

Уэсли преуспел, машина притормозила и остановилась прямо возле них. Через полчаса они очутились в Хартфорде, и стояли напротив Публичной библиотеки на Главной улице. Было девять часов.

– Что ж! – сказал Билл, ставя чемодан. – Мы проделали половину пути в Бостон за шесть часов. Сейчас девять. В девять часов вчера вечером я с тобой даже не был знаком, Уэс!

Уэсли не ответил – он смотрел на людей, что шагали мимо.

– Смотри, что могут сделать двадцать четыре часа и минута решительности! – продолжил Билл, сдвигая шляпу на затылок. – Я в пути… внезапно. Черт! Я счастлив, что сделал это. Надвигаются перемены. Вот это я называю жизнью! Знаешь, Уэс, ты своего рода первопроходец.

Уэсли посмотрел на своего спутника с любопытством.

– Я ошибался, когда говорил, что дни первопроходцев прошли, – да, даже на моих лекциях. Первопроходцы на каждом углу, клянусь Богом! Меня всегда завораживали первопроходцы, первопроходческий дух… когда был ребенком, читал исторические романы, саги о франко-индейской войне, о жизни Линкольна, Буна, Кларка, Роджерса… и когда вырос, открыл дух первопроходцев у многих писателей, в особенности американских. Перемена – это процветание общества. Ведь так? Наверное, я от рождения неугомонный человек, этим все и объясняется…

Уэсли подхватил его чемодан.

– Давай выпьем холодного пивка, – предложил он.

– Согласен!

– Вон местечко, – заметил Уэсли, указывая на другую сторону улицы. – Давай туда переберемся.

Пока они переходили улицу, Билл продолжал:

– Я думаю, что понимаю теперь, почему дух первопроходцев всегда направлял меня в размышлениях – потому что он свободен, Уэс, свободен! Он как жаворонок в сравнении с колонистом, человеком, что сажает свои коренья и тем доволен. Первопроходец свободен, ибо идет дальше и забывает оставить след. Боже!

Они вошли в беспутный бар и заняли кабинку с липким столиком. Пьяницы всех сортов рядком сидели у стойки: старые завсегдатаи, солдаты, измученные ведьмы, шумные юноши, которые оживленно жестикулировали, и случайный работяга, все еще в испачканной спецовке.

Официантка принесла им два больших пива и, равнодушно положив руку на спинку кресла, сказала:

– Двадцать долларов, дорогуши.

Уэсли ей подмигнул, а Билл бросил на стол два дайма. Забирая монетки, она одарила Уэсли тяжелым испытующим взглядом.

– Милый, – хрипло сказала она, – следи за глазами.

– А что с ними не так? – спросил Уэсли.

– Они доведут тебя до беды, – ответила она, по-прежнему недобро его разглядывая.

Она отошла с серьезной, задумчивой гримасой, не отрывая глаз от Уэсли. Он отвечал ее глазам таким же бесстыдным испытующим взглядом, таким же медленным чувственным вызовом, предложением грубости на грубость.

– Боже! – хихикнул Билл, когда она ушла. – Так это Хартфорд! Изнасилование Уэсли Мартина!

Уэсли потер нос.

– Брат, – тихо сказал он, – такие штучки могут убить всю судовую команду за две недели.

Эверхарт рычал от хохота, а Уэсли с лукавой улыбкой пил пиво.