Уильям Берроуз - Города красной ночи
Все это и еще многое другое, я скармливал диктофону кусками. Статью, которую я закончил читать, когда мистер Грин вошел в мой офис. Это была статья о трансплантации голов обезьян, воскресный номер «Таймс», 9 декабря 1973 года. И вот я достал этот номер из подшивки и начитал на диктофон отрывки из статьи. «Обезьяньи головы, пересаженные на обезьяньи тела, могут теперь жить еще в течение недели. Рисунок сверху изображает эту спорную операцию. „Технически трансплантация головы у человека осуществима, – говорит доктор Уайт, – но с научной точки зрения это не имеет никакого смысла“.
Моя первая встреча с мистером Грином: запах смерти, и что-то уклончивое во всем его поведении. Из бесед с друзьями Джерри я узнал, что это – семейная черта. Все они говорили, что его трудно было раскусить, понять, куда он клонит. В конце концов, я включил телевизор. Я слушал запись на маленькой громкости, и одновременно смотрел итальянский вестерн с греческими субтитрами, концентрируя внимание на экране; таким образом, запись прослушивало мое подсознание. Когда зазвонил телефон, конокрада привязывали к лошадиным хвостам.
Это был Димитри.
– Ну, Снайд, думаю, мы нашли вашего пропавшего без вести… к сожалению.
– То есть он мертв?
– Да. Забальзамирован. – Он сделал паузу. – И без головы.
– Что?
– Да. Голова срезана по плечи.
– Отпечатки пальцев?
– Да.
Я ждал продолжения.
– Причина смерти неясна. Немного крови в легких. Возможно, удушение. Тело было найдено в чемодане.
– Кто его нашел?
– Я. Я по случаю оказался в порту, перепроверяя возможность того, что мальчик уехал на пароходе, и увидел чемодан, который заносили на борт корабля, направлявшегося в Панаму. Ну, как-то они его по особенному несли… распределение веса, понимаете? Я приказал, чтобы чемодан вернули на таможню и вскрыли. Метод, э-э, метод бальзамирования… можно дальше не продолжать? Тело отлично сохранилось, но не было использовано никакой жидкости для бальзамирования. А еще он был абсолютно голый.
– Можно мне взглянуть?
– Разумеется…
Греческий доктор учился в Гарварде и прекрасно говорил по-английски. Различные внутренние органы были выложены на белую полочку. Тело, или, скорее, то, что от него осталось, было свернуто калачиком.
– Учитывая, что мальчик мертв уже около месяца, внутренние органы сохранились превосходно, – сказал доктор.
Я посмотрел на тело. Волосы на лобке, ягодицах и ногах были ярко-рыжими. Однако он был рыжее, чем следовало. Я указал на красные кляксы вокруг сосков, промежности, бедер и ягодиц.
– Что это? Похоже на какую-то сыпь.
– Я размышлял об этом… Конечно, это могла быть аллергия. Рыжеволосые особенно подвержены аллергическим реакциям, но… – Он сделал паузу. – Похоже на скарлатину.
– Мы проверяем все больницы и частные клиники на обращения со случаями скарлатины, – вставил Димитри, – …и любых других состояний, которые могут вызвать такую сыпь.
Я повернулся к доктору.
– Как вы считаете, доктор, ампутация была проведена профессионально?
– Несомненно.
– Все подозрительные доктора и клиники будут проверены, – сказал Димитри.
Консервант явно выдыхался, и тело источало сладковатый мускусный запах, от которого мне стало весьма дурно. Я видел, что Димитри испытывает те же ощущения, и доктор тоже.
– Я могу взглянуть на чемодан?
Чемодан был устроен по принципу холодильника: слой пластмассы, а внутри тонкий слой стали.
– Сталь намагничена, – сказал мне Димитри. – Смотрите.
Он достал ключи от своей машины, и они прилипли к дну чемодана.
– Могло это оказывать бальзамирующий эффект?
– Доктор говорит, что нет.
Димитри отвез меня обратно в «Хилтон».
– Ну вот, похоже, ваш случай и закрыт, мистер Снайд.
– Я полагаю… есть шанс не пропустить все это в газеты?
– Да. Здесь вам не Америка. Кроме того, вещи такого рода, вы понимаете…
– Плохо для туристического бизнеса.
– Ну, да.
Надо было звонить родным и близким.
– Боюсь, у меня для Вас плохие новости, мистер Грин.
– Да-да?
– В общем, мальчика нашли.
– То есть он мертв?
– Я сожалею, мистер Грин…
– Он был убит?
– Что заставляет Вас так думать?
– Это всё моя жена. Она что-то вроде, ну, экстрасенса. Она видела сон.
– Вот как. Что ж, да, это похоже на убийство. Мы скрываем это от прессы, потому что обнародование затруднит расследование на этом этапе.
– Я хочу снова нанять вас, мистер Снайд. Найти убийцу моего сына.
– Делается всё возможное, мистер Грин. Греческая полиция работает весьма эффективно.
– Мы доверяем вам больше.
– Я возвращаюсь в Нью-Йорк через несколько дней. Свяжусь с вами, как только прибуду.
След был, как минимум, месячной данности. Я не сомневался, что убийца или убийцы уже давно не в Греции. Нет смысла задерживаться здесь. Но было кое-что еще, что надо было выяснить на обратном пути.
По следу лихорадки
Я останавливаюсь проездом в Лондоне. Здесь есть кое-кто, кого я хочу повидать, если смогу его найти без особенных неприятностей. Это может избавить меня от дополнительной поездки в Танжер.
Я нахожу его в гей-баре под названием «Амиго». Он опрятно одет, у него ухоженная борода и проворные глаза. Арабы говорят, что у него глаза вора. Но у него богатая жена, и воровать ему не нужно.
– Ага, – говорит он. – Частное око… Дела или развлечения?
Я оглядываюсь вокруг.
– Только дела могут занести меня сюда. – Я показываю ему фотографию Джерри. – Он был в Танжере прошлым летом, я уверен.
Он смотрит на фотографию.
– Точно, я его помню. Динамщик.
– Пропал без вести. Помнишь, кто был с ним?
– Какие-то хипповые детки.
По описанию это, похоже, были те самые детки, с которыми Джерри был на Спецэ. Статисты.
– Он ездил куда-нибудь еще?
– В Марракеш, я думаю.
Я собираюсь допить и уйти.
– Ой, помнишь Питера Уинклера, который управлял «Английским пабом»? Ты знаешь, что он умер?
Я не слыхал об этом, но мне и не слишком интересно.
– Ну и что? Кто или что убило его?
– Скарлатина.
Я чуть не опрокинул свой стакан.
– Послушай, люди не умирают от скарлатины. На самом деле, они даже редко ей болеют.
– Он жил на отшибе, на горе… Гамильтоновский летний домик. Уединенный, сам знаешь. Кажется, он был один, и телефон вышел из строя. Он попытался дойти до следующего дома вниз по дороге и упал в обморок. Его отвезли в английский госпиталь.
– Это прикончило бы любого. И, я полагаю, дежурил Док Питерсон? Поставил диагноз и написал свидетельство о смерти?
– А кто же еще? Он там единственный доктор. Но с чего это ты так всполошился? Я никогда не думал, что вы с Уинклером были близки.
Я остываю.
– Мы и не были. Просто дело в том, что я когда-то учился на доктора, и мне не нравится, когда дело делается кое-как.
– Я бы не сказал, что он все сделал кое-как. Вмазал его под завязку смесью пенициллина со стрептоцидом. Кажется, он уже просто был готов, и потому не реагировал.
– Вот-вот. Пен-стреп – это в самый раз для скарлатины. Он, должно быть, практически моментально отдал концы.
– Не совсем. Пробыл в больнице около суток.
Я не говорю больше ничего. И так уже слишком много наговорил. Похоже, мне все-таки придется совершить дополнительную поездку в Танжер.
Я поселился в гостинице «Рембрандт», а затем взял такси до гостиницы «Маршан». Было три часа пополудни. Я позвонил в дверь доктора. Он шел открывать очень долго и был не рад меня видеть.
– Простите, что беспокою вас в часы сиесты, доктор, но я в городе лишь ненадолго, и это очень важно…
Он не слишком смягчился, но провел-таки меня в свой офис.
– Доктор Питерсон, я был нанят наследниками Питера Уинклера, чтобы расследовать обстоятельства его смерти. Тот факт, что он был найден без сознания на обочине дороги, заставил их вообразить, что речь может идти о насильственной смерти. Это бы означало для них двойную выплату по завещанию.
– И речи быть не может. На нем не было ни единого следа – разве что сыпь, это да. Что ж, его карманы были вывернуты наизнанку, но чего можно ожидать в такой местности?
– Вы вполне уверены, что он умер от скарлатины?
– Вполне. Классический случай. Я думаю, лихорадка могла вызвать нарушения деятельности мозга, вот почему он не реагировал на антибиотики. Следствием могло быть кровоизлияние в мозг…
– Кровь шла?
– Да… из носа и рта.
– И это не могло быть сотрясение мозга?
– Абсолютно никаких признаков сотрясения мозга.
– Бредил ли он какое-то время?
– Да. Несколько часов подряд.
– Говорил ли он что-нибудь? Что-нибудь, что бы свидетельствовало о том, что на него напали?
– Нес белиберду на каком-то иностранном языке. Я выписал морфий, чтобы его успокоить.
– Я уверен, что вы поступили правильно, доктор, и я сообщу его наследникам, что нет ничего, что поддержало бы версию о насильственной смерти. Это ваше взвешенное мнение?
