Портрет леди - Генри Джеймс

мог бы на этом и сэкономить. Во всяком случае, я еще слишком юна, чтобы думать об этом, и равнодушна ко всем джентльменам, кроме папы, конечно. Если бы он не был моим папой, я захотела бы выйти за него замуж. Лучше быть его дочерью, чем женой какого-то чужого человека. Я очень скучаю по нему, но не так сильно, как вам может показаться, – мы ведь так много времени прожили вдали друг от друга. Папа существовал как бы только во время каникул. По мадам Катрин я скучаю даже больше, но вы не должны говорить ему этого. Вы с ним больше не увидитесь? Очень жаль. Из тех, кто приезжал сюда, вы мне нравитесь больше всех. Впрочем, это сомнительный комплимент, ведь сюда мало кто приезжает. Очень любезно с вашей стороны, что вы навестили меня сегодня – ведь ехать сюда так далеко, а я к тому же еще совсем ребенок. Да и занятия у меня все детские. А вы когда избавились от всех этих детских занятий? Мне хотелось бы знать, сколько вам лет, но не знаю, прилично ли об этом спрашивать. В монастыре нас учили, что мы никогда не должны спрашивать о возрасте. Мне бы не хотелось сделать что-то такое, чего никто не ждет, – это значило бы, что я плохо воспитана. Мне самой никогда бы не понравилось, если бы меня застали врасплох. Папа обо всем распорядился. Спать я ложусь рано. Когда солнце уходит с этой стороны, я выхожу в сад. Папа строго наказал мне, чтобы я не обгорела на солнцепеке. Мне нравится открывающийся из сада вид. Такие прекрасные горы! В Риме из монастыря мы не видели ничего, кроме крыш и колоколен. На фортепиано я практикуюсь по три часа в день. Я играю не очень хорошо. А вы играете? Мне бы очень хотелось, чтобы вы что-нибудь сыграли для меня. Папа считает, что мне полезно слушать, когда хорошо играют. Мадам Мерль играла несколько раз, это мне в ней нравится больше всего. Она играет с такой легкостью! У меня никогда такой легкости не было. И у меня нет голоса – он словно писк.

Изабелла, польщенная столь учтиво выраженным пожеланием, сняла перчатки и села за пианино; Пэнси стояла рядом, не отрывая взгляда от белых рук, летавших по клавишам. Закончив играть, Изабелла притянула девочку к себе и поцеловала, удерживая ее несколько мгновений и внимательно глядя ей в лицо.

– Будь хорошей девочкой, – сказала она, – радуй своего папу.

– Мне кажется, я именно для этого и живу, – ответила Пэнси. – У него мало удовольствий в жизни. Он такой грустный.

Изабелла с таким интересом выслушала это утверждение девочки, что скрыть его было для нее просто пыткой. Но гордость, чувство необходимости соблюдения приличий заставили ее сделать это; а ей так хотелось рассказать Пэнси о ее отце и – особенно – послушать рассказы девочки о нем. Но она с ужасом отогнала эту мысль прочь, как только ее воображение подсказало, что она пыталась воспользоваться неопытностью ребенка. Да, Изабелла выполнила обещание и приехала сюда, но оставалась здесь всего лишь час! Девушка быстро встала из-за рояля, но снова медлила, притягивая ближе свою маленькую собеседницу и не отрывая взгляда от нее. Она вынуждена была признаться себе – ей страстно хотелось поговорить о Джилберте Озмонде с этим близким ему миниатюрным невинным существом. Но Изабелла больше не проронила ни слова, а только еще раз поцеловала Пэнси. Они вместе прошли через вестибюль к входной двери, которая открывалась во двор. Здесь девочка остановилась и с тоской посмотрела за порог.

– Мне нельзя идти дальше, – сказала она. – Я обещала папе не выходить за эту дверь.

– Ты правильно делаешь, что слушаешься его. Он никогда не потребует от тебя чего-то беспричинно.

– Я всегда буду слушаться его. А когда вы приедете снова?

– Боюсь, не скоро.

– Приезжайте, как только сможете. Может быть, вам со мной и не очень интересно – я еще не взрослая… но я всегда буду ждать вас.

И маленькая фигурка осталась стоять в высоком темном дверном проеме; Пэнси смотрела, как Изабелла пересекла голый серый двор и исчезла из виду в ярких лучах света, который, распахнувшись, впустили огромные главные ворота, ведущие на улицу.

Глава 31

Изабелла вернулась во Флоренцию лишь много месяцев спустя; этот период времени получился очень насыщенным, однако мы не будем следовать за нашей героиней по пятам, и не эти события будут в центре нашего внимания. Мы вернемся к нашей героине в некий день поздней весны, вскоре после ее возвращения в палаццо Кресчентини – спустя год после вышеописанных событий. Сейчас Изабелла находилась в одиночестве в одной из многочисленных комнат, отведенных миссис Тачетт для приема гостей, и, судя по всему, ждала гостя. Высокое окно было частично прикрыто ставнями, но яркий свет из сада все равно струился в комнату, наполняя ее теплом и ароматом. Наша молодая леди постояла некоторое время у окна, сложив руки за спиной и задумчиво глядя в сад. Она была слишком чем-то взволнована, чтобы сесть, занять чем-то свои руки или читать. Ей было невозможно увидеть гостя раньше, чем тот войдет в дом, поскольку вход находился с противоположной стороны, не со стороны сада, где царство тишины и покоя никогда не нарушалось. Изабелла скорее пыталась почувствовать его приход, что, судя по выражению ее лица, было нелегкой задачей. Она имела вид почти торжественный – не то чтобы печальный, но глубоко серьезный. Прошедший год, без сомнения, мог настроить ее на серьезный лад – ведь это зависело от того, как она провела его. Девушка потратила его на то, чтобы увидеть мир – она много путешествовала, много узнавала и просто горела активностью, которую можно было с успехом характеризовать как страстную. Сейчас она казалась себе совершенно другим человеком, совершенно не той легкомысленной девицей из Олбани, которая начала постигать Европу на лужайке в Гарденкорте два года назад. Изабелла льстила себя надеждой, что обрела богатый опыт, что теперь знала жизнь гораздо лучше, чем то беспечное создание. Если бы ее мысли сейчас устремились в прошлое, вместо того, чтобы трепетать взволнованно крыльями по поводу будущего, они пробудили бы в памяти множество интересных картин. Это были бы и пейзажи, и жанровые сцены; причем последние преобладали бы. С некоторыми персонажами этих жанровых сцен мы с вами уже знакомы. Здесь присутствовала бы милейшая Лили, сестра нашей героини и жена Эдмунда Ладлоу, которая приехала из Нью-Йорка