Под маской - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Он что-то потерял, когда вышел из небоскреба на Парк-авеню: пропала маленькая надежда, возлюбленное дитя желания, что в один прекрасный день…
Он отправил ей телеграмму: «НЬЮ-ЙОРК ОПУСТЕЛ. ВСЕ НОЧНЫЕ КЛУБЫ ПОЗАКРЫВАЛИСЬ. НА СТАТУЕ ГРАЖДАНСКОЙ ДОБРОДЕТЕЛИ ВЫВЕСИЛИ ЧЕРНЫЕ ВЕНКИ. РАБОТАЙ НЕ ЖАЛЕЙ СЕБЯ БУДЬ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО СЧАСТЛИВА».
Она ответила ему: «ДОРОГОЙ ДЖЕЙКОБ! ОЧЕНЬ ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ. ТЫ САМЫЙ ЛУЧШИЙ НА ВСЕМ СВЕТЕ, ЭТО ПРАВДА, МИЛЫЙ. НЕ ЗАБЫВАЙ МЕНЯ. ЛЮБЛЮ. ДЖЕННИ».
Наступила зима. Картина, в которой сыграла Дженни, вышла на экраны, в сопровождении множества интервью и статей в журналах о кино. Джейкоб сидел у себя в квартире, вновь и вновь проигрывая «Крейцерову сонату» на новом фонографе, читал ее суховатые, высокопарные, но все же страстные, письма, и статьи, в которых рассказывалось, как ее «открыл» Билли Фарелли. В феврале он обручился с одной старой подругой, которая недавно овдовела.
Они поехали во Флориду, и вдруг принялись ссориться — то в коридоре гостиницы, то прямо во время бриджа; и решили до свадьбы дело не доводить. Весной он заказал отдельную каюту на лайнере «Париж», но за три дня до отплытия сдал билет и поехал в Калифорнию.
IV
Дженни встретила его на вокзале, поцеловала и, сидя в машине, всю дорогу к отелю «Эмбассадор» так и не отпускала его руку.
— Ты приехал! — всхлипывала она. — Мне даже не верится, что ты приехал! Вот уж не думала, что у меня получится!
Она с трудом удерживала себя в руках, об этом говорил ее вновь появившийся акцент. Выразительное «Черт возьми!», со всем вкладывавшимся ею в него удивлением, испугом, отвращением или восхищением, исчезло, но никакой более сдержанной замены — вроде «Шикарно!» или «Чудесно!» — не появилось. Если настроение требовало добавить в речь экспрессии вне ее обычного репертуара, она предпочитала хранить молчание.
Но в семнадцать лет каждый месяц — словно целый год, и Джейкоб заметил, что она изменилась; в ней не осталось ни капли детскости. В голове у нее теперь появились какие-то непреложные вещи, и это были не пустяки — она ведь обладала врожденной изысканностью, — а нечто настоящее. Студия больше не представлялась ей сказочным карнавалом и чудесной случайностью; не было и «за копейки я и пальцем не пошевелю». Работа стала частью ее жизни. Обстоятельства стали складываться в карьеру, которая теперь двигалась своим чередом, ничуть не завися от приступов ее легкомыслия.
— Если этот фильм получится таким же хорошим, как и предыдущий — то есть, если у меня вновь получится хит, — Хекшер пересмотрит контракт. Все, кто видел «потоки», говорят, что у меня в кадре впервые появилась сексуальность.
— А что такое «потоки»?
— Вчерашний съемочный материал. Говорят, я там впервые стала выглядеть сексуально!
— Что-то я не заметил, — поддразнил ее он.
— Да куда тебе. Но это так!
— Да, я знаю, что это так, — сказал он и, повинуясь необдуманному порыву, взял ее за руку.
Она бросила на него быстрый взгляд. Он улыбнулся — опоздав с улыбкой на долю секунды. Затем улыбнулась и она, и ее горячая сердечность загладила его промах.
— Джейк! — воскликнула она. — Я готова орать от восторга — я так рада тебя видеть! Я забронировала тебе бунгало в «Эмбассадоре». Там вообще-то не было свободных, но они кого-то выселили, когда я им сказала, что это нужно лично мне! Я вышлю за тобой свой лимузин через полчаса. Хорошо, что ты приехал в воскресенье — у меня сегодня весь день свободный.
Они позавтракали в меблированных апартаментах, которые она наняла на зиму. Обстановка была в «мавританском» стиле 1920 года, ее перевезли сюда целиком из дома какого-то героя вчерашних дней. Ей явно кто-то сказал, что все это ужасно выглядит — это было понятно, потому что она шутила на эту тему, но когда он попробовал расспросить ее поподробней, то выяснилось, что она не понимает, в чем именно кроется изъян.
— Как было бы хорошо, если бы здесь было побольше изысканных мужчин! — сказала она за завтраком. — Разумеется, изысканных людей здесь достаточно, но… Я имею в виду, как в Нью-Йорке, ты меня понимаешь… Такие мужчины, которые знают больше, чем девушки, — такие, как ты…
После завтрака его поставили перед фактом, что вечером им предстоит посетить один небольшой прием.
— Только не сегодня! — возразил он. — Я бы хотел побыть с тобой наедине…
— Ладно, — нерешительно согласилась она. — Думаю, что можно позвонить и отменить. Просто… Звала одна дама, она много пишет для газет, и до сих пор еще ни разу меня не приглашала… Но, раз ты не хочешь…
Она слегка сникла, и Джейкоб поспешно уверил ее, что он совсем, совсем не против куда-то ехать, раз так надо. Через некоторое время выяснилось, что надо посетить не один прием, а целых три.
— В моем положении приходится этим заниматься, — объяснила она. — Иначе ни с кем не познакомишься, кроме тех, кто с тобой работает, а это довольно узкий круг. — Он улыбнулся. — Ну и, что ни говори, — закончила она, — а воскресные вечера, мистер умник, для того и созданы, чтобы ходить по гостям!
На первом приеме Джейкоб обратил внимание, что среди гостей преобладали — причем существенно преобладали — женщины; там были сплошь журналистки, дочери операторов, супруги монтажеров, и совсем немного важных персон. Ненадолго заглянул юный латиноамериканец по имени Раффино, поговорил с Дженни и удалился; промелькнуло несколько «звезд», осведомлявшихся о здоровье детей так по-домашнему, что это вызывало некоторое недоумение. Еще одна группа знаменитостей, словно статуи, без движения застыла в углу. Был там и какой-то возбужденный сценарист в подпитии, безуспешно приглашавший на свидание одну девушку за другой. К концу дня как-то внезапно увеличилось количество пьяных; Джейкоб и Дженни вышли на улицу под становившийся уже пронзительным и громким шум общего разговора.
На втором приеме юный Раффино — он был актером, одним из бесчисленных исполненных надежд новых Валентино — опять заглянул на минутку, поговорил с Дженни чуть подольше и чуть более внимательно, чем в прошлый раз, и вновь удалился. Джейкоб отметил, что эта вечеринка была не столь шикарна, как предыдущая. Вокруг фуршетного стола было больше народу; многие сидели, общаясь только в своем кругу.
Дженни, как он заметил, пила лишь лимонад. Он был приятно удивлен ее изысканностью и хорошими манерами. Она обращалась всегда к кому-то конкретному, и никогда — ко всем окружающим; еще она слушала, что ей говорят в ответ, не считая при этом необходимым стрелять глазами вокруг. Он также
