Халлдор Лакснесс - Салка Валка
— У него есть идеалы, — гордо сказала Салка.
— Да он просто жалкая размазня!
— Ложь! — воскликнула девушка. — Не думай, что я побоюсь вышвырнуть тебя вон только потому, что ты обманом пролез в кооперативное общество и используешь против народа победу, которую он одержал в борьбе с миром Богесена. Знай же, я готова пожертвовать всем на свете ради Арнальдура, готова работать на него днем и ночью, родить ему тринадцать детей и опять стать самой жалкой нищенкой, в Осейри.
— Ты никогда не совершишь подобной глупости, Салка, дорогая, хотя бы потому, что Арнальдур Бьернссон не даст тебе этой возможности. Он скорее заставит тебя сделать тринадцать абортов. Не такая уж ты для него недосягаемая мечта. Послушай, Салка, ты видишь, мне сейчас во всем везет. Я даже решил поиграть в политику и подразнить политиканов. Кончилось тем, что эти негодяй пришли ко мне на поклон. Я теперь, как говорится, соль земли в поселке. Я больше не презренный пьяница. Дом Богесена принадлежит теперь мне.
— А в чем заключаются твои идеалы? — спросила Салка. — Что ты собираешься сделать для здешнего народа?
— С какой стати я должен делать что-то для народа? Я предоставлю им возможность жить так, как они жили прежде. Тебя же я приглашаю в свой дом, в покои Богесена, и этой же осенью ты сможешь поехать за границу.
— Мне не к чему ехать за границу, и я презираю твой дом с покоями Богесена, который ты отнял у меня и таких, как я.
— Вот как! — сказал он с саркастической улыбкой. Он встал, вытащил из кармана табакерку, взял щепотку табаку и положил в рот.
— Совать грязные пальцы в рот — прекрасное зрелище!
— Я плачу за табак свои собственные денежки! — сказал Стейнтор с гордостью бедняка, видимо не вполне еще освоив роль богача.
— Не сомневаюсь, только тебе не удастся меня этим купить. Я ценю людей не по тому, могут ли они заплатить за свой табак. До сих пор я была в состоянии содержать себя и оплатить свой табак, если бы мне вздумалось его употреблять. Так что тебе незачем приглашать меня в дом Богесена. Я не продаюсь.
— Я перестану жевать табак, если тебе не нравится, — вдруг сказал он по-детски. И вытащив изо рта табак, он вышвырнул его за окно. — Я буду делать все, что ты захочешь. Ты только помни — дом Богесена ждет нас.
— В дом Богесена ты сможешь внести только мой труп. Живая я никогда туда не войду.
Несколько секунд он смотрел на нее угрожающе, он был похож на море перед началом шторма; он стиснул кулаки, так что побелели суставы, глаза расширились. Однако голосом своим он еще владел.
— Это ведь только слова. Что бы ты ни говорила, ты все равно любишь меня. Ты никогда не сможешь полюбить другого. Придет время — и ты это осознаешь и забудешь все остальное, не успеешь и оглянуться. Вот сейчас ты стоишь гордая, недоступная, а завтра ты будешь ползать у моих ног, перед моим бренным телом, — и он потряс кулаком под самым ее носом, — перед этими несчастными костями, которые никто так не презирает, как я сам, которые даже море отказалось принять в свои глубины. Я видел жизнь во всем ее многообразии и должен сказать, что ценю ее не больше, чем пыль, по которой ступаю, я плюю на всю вашу с Арнальдуром болтовню об идеалах и справедливости. Я здесь все — и соленая рыба, и само местечко. Нет силы превыше меня. И я добьюсь тебя! — Он так ударил кулаком по столу, что содрогнулся весь дом.
— У человека, которого я люблю, — гордо сказала Салка, — глаза излучают любовь ко всему человечеству.
Наконец она получила письмо от Арнальдура. Оно было послано с Севера полмесяца назад. Он только что вернулся с гор и решил дать лошадям отдых, перед тем как вернуться в Силисфьорд. Кроме этого сообщения и обычных сердечных приветствий и пожеланий, в письме ничего не было. Но она засыпала с ним на груди и покрывала его тысячами поцелуев, пока оно не превратилось в истрепанный обрывок бумаги. «Он скоро приедет, — думала она. — Неужели он действительно скоро приедет? Возможно ли это?» По утрам она перечитывала письмо, чтобы убедить себя, что это не сон и что Арнальдур вправду скоро приедет. Казалось, она не видела его много лет.
Она решила идти вместе с ним всю свою жизнь, стоять рядом всегда-всегда. Она была уверена, что он добьется большого успеха и в созидательной работе, а не только в ниспровержении старых порядков. В течение одного года он сумел покончить с властью Богесена. В следующий год Арнальдур добьется процветания кооперативного объединения. Теперь очень важно, чтобы альтинг принял решение оказать экономическую помощь коммунальному рыболовству и кооперативному сельскому хозяйству. Пока Арнальдур будет занят организационной работой, она будет трудиться за двоих. Она сумеет содержать их обоих — теперь зарабатывать деньги, кажется, будет легче. Рыбной ловлей будет заниматься кооператив; Свейн Паулссон решил тоже не отставать, а о Стейнторе Стейнссоне и говорить не приходится. Присоединится и еще кто-нибудь. Виды на работу хорошие, да с рынком сбыта дело тоже, кажется, обстоит неплохо. Испанцы охотно покупают рыбу, а их король держится на троне увереннее, чем когда-либо. Салка была убеждена, что она сможет заработать десять крон в день на чистке рыбы, а возможно, она станет бригадиром. Но и это ненадолго. Вскоре начнутся большие работы — постройка фермы, домов для рабочих, разбивка цветников, сооружение детских площадок.
Салка Валка сшила для Арнальдура две сорочки из ситца в полоску. Она всегда все делала тщательно и шила хорошо. Она одолжила машинку у соседки, зажгла лампу и работала до полуночи, любовно выстрачивая каждый шов.
Он приехал в ясный сентябрьский день. В местечке сильно пахло последним сеном. Она встретила его в дверях, преисполненная любви, с блестящими глазами, обвила руками его шею, ей трудно было поверить, что она видит его, что он наконец приехал. Она смеялась от счастья, а глаза се были полны слез.
И только когда они пришли в себя после первых поцелуев и она стала пристально всматриваться в него, в ней шевельнулось сомнение — он ли это. Таким она никогда его прежде не видела. У него был красивый загар, глаза счастливые, движения непринужденные; казалось, раньше он был заколдован, а теперь сбросил с себя колдовские чары. Его каштановые волосы блестели, одет он был, как заграничный турист: отлично сшитый костюм, коричневые кожаные краги, зашнурованные до колен, голубая сорочка, кепка с большим козырьком. Во рту он держал трубку. Невольно она вспомнила Аунгантира Богесена. Сорочки, которые она сшила для него, в сравнении с его новой были грубы и уродливы.
— О, какой ты нарядный, — сказала она. — Тебя прямо не узнать.
Он поцеловал ее, рассмеялся и поднялся с места.
— Что же ты мне ничего не расскажешь о своей поездке? — спросила Салка несколько неуверенно.
— Да, собственно, рассказывать-то нечего. О таких поездках забываешь, как только они кончаются. Мы провели месяц в горах. Я сопровождал двоих мужчин из Калифорнии и женщину. Один из них — судья; другой — владелец большой фруктовой плантации, считает себя натуралистом. Его дочь — поэтесса, она разведена с мужем, работает редактором одного из самых больших американских журналов, издаваемых обществом защиты животных. Между прочим, она коммунистка.
— Какая удача для тебя!
— Да, было занятно поговорить с ней. Образованный буржуа в капиталистическом мире живет многосторонней интеллектуальной жизнью. Коммунисты часто бывают слишком строги в своих суждениях, считая всех зажиточных людей преступниками. Правда, довольно трудно сыскать даже среди весьма образованных буржуа достаточно просвещенных в социальных вопросах, способных понимать основы коммунистической морали, не говоря уже о том, чтобы разделять их. Они обещали оказать мне хороший прием, если я приеду к ним на запад. В общем, они пригласили меня в гости.
Салка Валка поднялась с места и подошла к окну.
— Очень жаль, что тебе пришлось расстаться с новыми друзьями, раз они такие культурные, — сказала она, повернувшись к нему спиной. — Должно быть, нужно иметь немалое образование, чтобы проникнуться учением о социализме и одновременно проявлять интерес к охране животных. Я тебе по-настоящему сочувствую, ты был вынужден покинуть их и вновь оказаться среди нас — мы ведь больше похожи на животных. Будь я на твоем месте, я, не задумываясь, последовала бы за ними.
— И это было бы весьма недурно, — сказал он с легкостью.
— Что же это я? Ведь я обещала Свейну Паулссону разбросать сено. Не успеешь оглянуться, как хлынет дождь.
В дверях он обнял ее за плечи.
— Почему ты такая холодная, чужая? Выходит, в твоем присутствии нельзя упомянуть имя другой женщины, даже если она живет в другом полушарии. Ты сразу же начинаешь ревновать.
— Да, да, это не в первый раз ты говоришь о такой женщине. Теперь, надеюсь, ты нашел ее. Что же, желаю тебе счастья.
