Дмитрий Григорович - Переселенцы
Возвратившись в Сосновку, подрядчик стал просить старика переждать воскресенье; но дядя Василий, суетившийся более, чем когда-нибудь, напрямик отказал в такой просьбе: он и без того много истратил времени; наконец, переждать воскресенье, значило выехать в понедельник, в тяжелый день, чего ему никак не хотелось. Он обещал, впрочем, уведомить их о мальчике: если мать, а за нею господа, согласятся отдать Петю обучаться плотничному ремеслу, он тотчас же отпишет им об этом. В тот же вечер после ужина Никанор и Авдотья простились с Петей, который долго обнимал их и несколько раз принимался плакать. В воскресенье, к солнечному восходу, и дядя Василий и Петя, спавший на возу, были далеко от Сосновки.
V. В дороге
Во всю дорогу со стариком и с Петей ничего не произошло особенного, кроме встречи, о которой нам необходимо сказать несколько слов. Они находились уже верстах во ста от Сосновки. Они ехали большой дорогой и недавно покинули деревню, где отдохнули и пообедали. Сытая лошадка везла очень бодро, несмотря на то, что впридачу к товару на возу сидели дедушка Василий и мальчик.
– Дедушка, погляди-ка, никак солдаты идут?.. – сказал Петя, правивший лошадью. – Слышь, чем это они гремят так?
Старик тряхнул шапкой и прищурился.
– Должно быть, колодники… – проговорил он. Народ, видневшийся на дороге, шел вперед по одному направлению с нашими путешественниками. Петя, движимый любопытством, принялся легонько передвигать вожжами. Старик не ошибся: это были, точно, колодники. Уж можно было отличать мундиры солдат от одежды людей, которых они сопровождали; мерный, однообразный звук цепей позволял даже считать шаги преступников. Воз не замедлил догнать конвой. Человек пятнадцать колодников, в оборванных кафтанах и полушубках, с мешками за спиною, с цепями на ногах, и шапках, лепившихся криво и косо на бритых головах, медленно подвигались между авангардом из трех и арьергардом из пяти солдат; в числе последних двое были верховые и держали пики. В обращении конвойных и колодников не было, казалось, ничего враждебного; они преспокойно разговаривали между собою; преступники рассказывали свои истории, солдаты – свои. Особенною разговорчивостью отличался один из арьергардных, произношение которого обличало хохла; он шел рядом с преступниками и вел с ними самую непринужденную беседу. Подъехав к конвою, дедушка Василий и Петя, переставший уже хромать, слезли с воза; последний побежал вперед. Старик вынул из кармана несколько копеек для раздачи преступникам, как вдруг Петя пронзительно крикнул; бросился сломя голову к торгашу и крепко обхватил его руками. Испуг изображался в каждой черте побледневшего лица мальчика; в первую секунду он слова не мог выговорить.
– Дедушка!.. – вымолвил он, наконец, изменившимся голосом и крепче еще прижался к старику. – Верстан… Верстан… тут…
– Ой ли?..
– Поедем, скорей… поедем, дедушка!.. – подхватил Петя, дрожа всем телом.
Все это происходило в двух шагах от конвоя. Солдаты и колодники остановились и оглянулись.
– Ну, чого там? Що не выдалы? – проговорил хохол, как бы удивляясь любопытству, овладевшему товарищами. – Ступайте, братцы, уперед… Пошел, пошел!.. чего сталы?
– Дай, братец, вздохнуть маленько; у меня и то ноги припухли… цепью добре перетерло… смерть! – сказал один из преступников.
– Мало що; меня самого ноги-то упухли… ступай, говорят, начальство не приказывает останавливаться! – возразил хохол.
Конвой тронулся, и цепи снова загремели.
– Полно, ласковый, чего бояться? Он теперь не страшен, как цепью-то скрутили… Чего бояться? – уговаривал между тем дедушка Василий. – Пойдем к ним; вот я дам им копеечки… а тем временем спросим, что за причина такая…
– Нет, дедушка, я лучше на воз сяду… я не пойду… он убьет меня…
– Э, глупенький! – подхватил старик, – да как же ему убить-то?.. Не бойсь, не тронет теперича; говорю: не страшен!.. Пойдем-ка, пойдем…
Он взял лошадь под уздцы, другую руку дал мальчику и минуты через три они снова догнали солдат. Хохол шел теперь позади всех; к нему обратился дедушка Василий.
– Вот, служба, – сказал он, ободряя Петю, который начал пятиться, – раздай-ка им по копеечке; на дорогу пригодится… Слышь, – промолвил он, указывая солдату на широкий выбритый затылок, который возвышался над остальными, – этот нам знакомый… Как нищим был, вот этого мальчика с собою водил… Скажи, брат, на милость, за какие он провинности?..
– За душегубство… – словоохотливо возразил солдат, принимая деньги и передавая их ближайшему преступнику с наставлением: «обделы усех», что тот сейчас же и сделал. – С ним такой старик ходив, – продолжал солдат, – такой же нищий… так у него грошей много было, он его и убыв… с товарищем его упечаталы… Вишь, тут и товарищ его идет… Може, и его знаете?.. Эй, Балдай! – крикнул солдат, – знакомые тебя спрашивают…
Торгаш и Петя тотчас же узнали рябого Балдая; вместе с Балдаем обернулся также и Верстан; но как тот, так и другой не выразили даже удивления при виде Пети и старика. Шершавые седые брови Верстана с мрачною неподвижностью насупились над глазами; бросив холодный, равнодушный взгляд на мальчика, Верстан и Балдай отвернулись, не проговорив ни слова.
– Пойдем, дедушка, пойдем! – твердил Петя, дергая за рукав старика.
– Погоди, – вымолвил тот, – надо узнать о слепом, которого ты хвалил-то… что добрый такой был… как, бишь, его звали?..
– Фуфаев, дедушка…
– Слышь, служба, с ними еще слепой ходил: куда ж делся?.. Спроси-ка; звали его Фуфаев…
– Какой що там Хухаев?.. С нами нет… Эй, Балдай, – присовокупил солдат, – спрашивают Хухаева… с вами ходыв…
Но Балдай и Верстан не отвечали; они даже не обернулись.
– Не знают, – произнес словоохотливый хохол, – Хухаева с ними не було…
Как ни безопасны были убийцы старого Мизгиря, Петя не переставал жаться к старику, пятился назад и дергал его за руку. Дядя Василий уступил, наконец, мальчику; он отстал от конвоя, помог Пете взлезть на воз, сам сел, взял вожжи и рысцою погнал лошадь. Немного погодя они обогнали конвой и вскоре потеряли его из виду.
Во все продолжение этого дня и даже весь следующий день Петя ни о чем больше не думал, ни о чем не говорил, как о Верстане, Балдае и убитом дяде Мизгире. На третий день он только раза два о них вспомнил; на четвертый у мальчика только и речи было, что о Никаноре, об отце, матери и степи, к которой они приближались. Они ехали, однако ж, очень долго. Дедушка Василий останавливался по пути почти в каждой деревне; раза два потребовалось прожить целые сутки в уездных городах, где старик забирался новым товаром. К замедлению пути немало также способствовало время: стояла глухая осень; дожди лили беспрерывно, превращая дороги в трясины и непроходимые топи; потом дожди миновали, и наступили морозы: дороги сделались еще хуже, извилистые колеи и глубокие котловины, скованные холодом, превращались в кремень – надо было ехать шагом. Дедушка Василий нетерпеливо ждал первого снега, чтобы променять телегу на сани; но зима никак не хотела установиться; снег выпадал несколько раз, но, как нарочно, всякий раз наступала оттепель, и снова приходилось колесить на телеге.
Но худо ли, плохо ли, они все-таки, однако ж, подвигались. В последних числах октября под вечер прибыли они в сельцо Васильевку, приход Анисьи Петровны Ивановой. Расспросив дорогу в Панфиловку, они тотчас же туда отправились.
– Там уж лучше переночуем, – промолвил дедушка Василий, – дорога теперь хорошая, степью-то; к тому и лошаденка не пуще, чтоб устала, довезет… Ну, ласковый! – прибавил он, обращаясь к мальчику, который поминутно забегал вперед и не отрывал глаз от горизонта, – ну, завтра родителей увидишь. Рад, что ли? а?..
Было уже совершенно темно, когда они въехали в околицу маленького хутора. Торгаш постучал в первое окно; из него выглянул старик. Но прежде чем попросить о ночлеге дядя Василий осведомился о переселенцах. Узнав, что до мазанки оставалось всего-на-все четыре версты, он тотчас же переменил намерение, сказал, что– не стоило заночевать, и расспросил, как проехать к переселенцам.
– Ну, котенок, теперь недалеко; ну, понатужься маленько, ну, бог с тобой! ну! – вымолвил дядя Василий, снова поворачивая лошадь к околице.
Петя между тем бежал по дороге и кричал:
– Сюда, дедушка, сюда! Я дорогу-то вижу, сюда ступай: я укажу тебе?..
VI. Степная мазанка
Усталость не замедлила, однако ж, угомонить резвость мальчика; он и без того уж в радости своей так много скакал и прыгал в этот день, что дедушка Василий не раз советовал поберечь ноги, говоря, что дороги впереди осталось еще порядочно. Петя усаживался тотчас же на воз; но не проходило двух минут, он снова бежал по дороге и даже подскакивал, думая скорее увидеть мазанку, что вызывало всегда улыбку на добродушно-суетливом лице старичка. Так и теперь: узнав, что осталось четыре версты, он сказал, что это близехонько, что он духом добежит, но на первой же версте шаг его замедлился; на второй он присоединился к старику. Если ноги Пети отказывались производить скачки, язык его, наоборот, получал с каждым шагом вперед все больше и больше развязности; он болтал без умолку. Впрочем, дедушка Василий, который также, казалось, был очень весел, немного чем отставал от маленького своего товарища. Разговор их, разумеется, вертелся на одном предмете: оба беседовали о предстоящем свидании.
