Коммунисты - Луи Арагон
— Ты разговаривал с маршалом?
— Ну, разумеется! Я же тебе говорил. Я встретил его у Бонне. Пообедаешь с нами? Запросто… и притом на скорую руку, я спешу на поезд: дочку увожу в Гендей, да. Маршал мне рекомендовал школу неподалеку от Биаррица… Конечно, ты не знаешь! Ты же не дал мне рассказать! Сначала я еду в Биарриц, отвожу дочку в школу… Я послал телеграмму и получил ответ: можно не дожидаться конца каникул. Париж сейчас для ребенка — место неподходящее. Ты представляешь себе, может быть, придется каждую ночь таскаться с девочкой в бомбоубежище… Не могу же я послать ее в Луаре с детьми из красного пояса! Да, хочу сразу двух зайцев убить. Отвезу Бабетту, потом поеду в свою вотчину… По крайней мере, предлог будет разок-другой в Биарриц съездить.
— Какой предлог? Разве тебе нужен предлог… а, понимаю, казино?
— Доминик, ты под влиянием вредных книг: ты погряз в «Людях доброй воли»[182], да? Ты отдаешь себе отчет, что сейчас война? Не отрицаю, я непрочь иногда, если казино открыто, сыграть в железку. Но от этого до придумывания предлогов… Нет. Дело в том, что Биарриц сейчас — политический центр, там можно разнюхать, откуда ветер дует: время от времени туда приезжает маршал подышать воздухом Франции, он останавливается у… да ты его знаешь! — бывший товарищ министра при Тардье. Там он получает сведения из Парижа, что позволяет ему быть в курсе. Дипломатическая почта… сам понимаешь, что это такое! В посольстве за ним шпионят, он это знает. В Сен-Жан-де-Люзе у Монзи есть доверенное лицо, Лаваль часто посылает кого-нибудь к нему. Если бы маршал все время сидел в Сан-Себастьяне, разве бы он мог поддерживать связь с армией? Его письма вскрывают по нескольку раз, они теряются на почте…
— Будем обедать? — спросила Матильда. — Ну, конечнo, я велела поставить прибор для Доминика. Я-то ведь его знаю! Да, я вас не спросила, как поживает Раймонда? Все хворает?
Толстяк вздохнул, и лицо его омрачилось. Раймонда, бедняжка Раймонда, — это его крест. Ах, ведь для нее-то он и хотел получить портфель! За нее-то он и боится, когда думает о поражении. Вы все меня расстраиваете своими рассказами! И ты, Ромэн, и мадам Клезингер. Она просто с ума сошла, Клезингерша! Что она болтает! Волнует бедную Раймонду… Не может быть, мы выскочим из беды. Не знаю как, но выскочим. И все из-за Польши. Из-за той Польши, которая в прошлом году воевала бы против нас… Мне майор Бенедетти рассказывал, мы очень волновались, захотят ли русские выступить против поляков, мы даже прельщали их тогда кое-какими уступками…
— Я думала, вы получите портфель, Доминик, — с невозмутимым видом заметила Матильда.
— Ну, и язва! — воскликнул Висконти. — И представь себе, даже после этого он не разочаровался в Воклюзском быке[183]…
— Брось шутить, Ромэн. Он не волен в своих действиях, ему приходится считаться с требованиями Рейно… Ему надо обезопасить себя со стороны Лондона, который шантажирует его, покровительствуя Рейно. Но в конце концов французское правительство, даже если оно нам не по душе, все-таки — это французское правительство. Ты сам говоришь, что на американцев надеяться нечего! А вы, Maтильда, вы ждете поражения?
— Поражения? О чем вы говорите, Доминик? Чьего поражения? Даладье?
— Я говорю о войне. Ромэн сказал… Ромэн, ты ждешь поражения?
— Я думаю, что из этого дела надо выпутаться. Даже ценой частичного поражения, если мы не хотим поражения полного. Сейчас еще можно просто выйти из игры, раз Польше все равно крышка! Мы сделали все, что от нас требовалось, соблюли договоры и все прочее… а теперь нужно признать совершившийся факт, и кончено. Это, понятно, было бы отступлением, и в этом смысле поражением. Но таким образом, может быть, удалось бы уберечься от настоящего поражения… я имею в виду полный разгром: немцы в Бресте.
— В Бресте? Почему в Бресте?
— Потому что я не знаю города, который был бы еще западнее. Есть люди, считающие, что этого надо желать, что только немцы могут навести у нас порядок… но этого можно было бы избежать, если бы мы доказали, что сами способны навести у себя порядок!
— Ну, еще бы! Ведь такая точка зрения… уже крайность…
— Крайность, — это ты прав. Дорогой мой Доминик, ты из тех, кто думает, будто Франция — это страна полутонов, чувства меры, утонченности, гармонии и все такое! Между нами говоря, я рад, что твой Даладье не скомпрометировал тебя, наградив портфелем министра сельского хозяйства… или топливной промышленности. Так ты, по крайней мере, в дальнейшем не будешь вычеркнут…
— Ты думаешь?
Затем, после минутного размышления толстяк Мало прибавил, засовывая салфетку за жилет:
— А все-таки, Ромэн, голубчик, премьер будет бороться против коммунизма… вот увидишь! Я это знаю…
— Подумаешь! Это секрет полишинеля. Монзи мне только что рассказывал, что сегодня в совете прощупывали друг друга насчет роспуска компартии, а потом господа министры решили, что еще не время: пресловутый месяц, который потребовал Гамелен! Теперь идут академические споры, с какого дня считать начало гамеленовского месяца: со дня
