Марк Твен - Том 10. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1863-1893.
Человек мыслящий не отвергнет моих воспоминаний о войне, как не имеющих никакой ценности. Ведь они, как—никак, дают довольно точное представление о том, что происходило во многих лагерях милиции на протяжении первых месяцев войны,– когда зеленые рекруты не имели никакого понятия о дисциплине и были лишены опытных и умелых руководителей, которые умеряли бы их пыл и ободряли бы в трудную минуту; когда все, что их окружало, казалось новым, странным и полным неведомых ужасов; когда они еще не приобрели в сражениях тот бесценный опыт, который превратил их из зайцев в солдат. Если эта сторона первого этапа войны до сих пор не попадала в историю, значит, история была не полна, ибо все эти события тоже принадлежат ей. В лагерях, разбросанных по стране в начале войны, набралось бы гораздо больше подходящего материала для Булл—Рана, чем было использовано при самом Булл—Ране. А вскоре эти новички изучили свое ремесло и помогли выиграть еще много больших сражений. Я и— сам мог бы стать солдатом, если бы подождал. Во всяком случае, часть военной науки я постиг: я узнал об отступлениях больше, чем тот человек, который изобрел отступление.
ПЕЧАТНЫХ ДЕЛ МАСТЕР
Мистер Клеменс отвечает на тост «За наборщика!»
Слова председателя о Гутенберге заставили меня вспомнить прошлое, ведь и сам я нечто вроде ископаемого. С годами все меняется, и, быть может, теперь я здесь чужой. Быть может, типограф сегодня уже не тот, что тридцать пять лет назад. Того—то я знал хорошо. Для него я не был чужим. Морозным утром я разжигал для него огонь, я таскал ему воду с колонки, выметал сор, подбирал с полу литеры и, если он следил за мной, годные раскладывал по гнездам наборной кассы, а сбитые сбрасывал в ящик; если же его не было — украдкой сваливал все без разбору в кучу для переплавки, — такова уж натура мальчишки—подручного, а я был мальчишкой. Я смачивал бумагу по субботам и тискал гранки по воскресеньям, — ведь это был местный еженедельник; я закатывал валики краской, смывал ее, мыл форму, складывал газеты и по четвергам на рассвете разносил их. За разносчиком охотились собаки со всего города. Явись я к Пастеру со всеми укусами, выпавшими на мою долю, — и он был бы на год обеспечен работой. Я упаковывал газеты для отправки по почте. У нас была сотня подписчиков в городе и три с половиной в окрестностях; городские расплачивались крупой и макаронами, сельские—капустой и вязанками дров, да и то не часто; и всякий раз мы с большой помпой отмечали это событие в газете, — стоило нам забыть об этом, и мы теряли подписчика. Каждый, кому не лень, вмешивался в дела газеты — указывал, как ее редактировать, определял ее взгляды, намечал направление, — и всегда наш хозяин был вынужден соглашаться, иначе мы теряли подписчика. Нас буквально осаждали критики, и каждому из них приходилось угождать. Был у нас подписчик, который платил наличными. Он один доставлял хлопот больше, чем все остальные вместе взятые. За два доллара он покупал нас со всеми потрохами на год вперед. По его милости мы без конца меняли политические убеждения и пять раз на день переходили из одной веры в другую. Коли ему возражали, он грозил прекратить подписку, что означало, конечно, банкротство и разорение. Этот человек обычно писал статьи на полтора столбца крупным шрифтом, подписывая их «Junius», «Veritas», «Vox Populi»[13] или столь же высокопарно и нелепо, а затем, когда статья была уже набрана, приходил и заявлял, что передумал (чисто риторическая фигура, — он вообще никогда не думал), и требовал ее снять. «Старье» на это место не поставишь, так что мы вынимали набор, меняли подпись, приписывали статью своим конкурентам, газетчикам из ближайшего городка, и печатали ее. Вообще мы не гнушались «старьем». Если случалось празднество, цирковое представление или крестины, мы среди дня бросали работу, а потом, чтобы наверстать время, «перекраивали старые объявления» — заполняли ими страницу целиком и заново пускали в печать. Другой вид «старья» — глубокомысленные рассуждения, которые, как мы полагали, никто не читает; мы держали их наготове и время от времени помещали все те же старые заметки, пока это не становилось опасным. Точно так же на заре телеграфа мы заготовляли впрок; новости. Отбирали и хранили на досках ничем не примечательные пустые сообщения, меняли в них дату и место действия — и печатали снова и снова, пока интерес к ним публики не иссякал до дна. На использованной информации мы делали пометки, но потом редко принимали их во внимание, так— что практически между «использ.» и «свеж.» сообщениями разницы не было. Я видел «использ.» объявление о распродаже по суду, которое все еще преспокойно вызывало сенсацию, хотя и распродажа два года назад закончилась, и судья умер, и все происшествие стало достоянием истории. Большинство объявлений представляло собой рекламу всяких патентованных средств, — они—то нас прежде всего и выручали.
Я так и вижу эту допотопную типографию в городке на Миссисипи — стены, увешанные афишами скачек, закапанную стеарином наборную кассу, прямо в гнезда которой по вечерам мы вставляли свечи, полотенце, истлевшее от долгого употребления, и другие приметы подобного рода заведений; так и вижу «мастера»—сезонника, который исчезал с наступлением лета, с его котомкой, где лежали рубаха и сверток афиш; не подвернись работа в типографии, он бы читал лекции о трезвенности. Жизнь его была проста, потребности невелики; все. что ему надо было, — это кусок хлеба, постель и немного денег, чтобы напиться. Впрочем, как я уже сказал, быть может теперь я здесь чужой и мой гимн давно забытым временам неуместен, — так что я «закругляюсь» и умолкаю.
ПИСЬМО АНГЕЛА—ХРАНИТЕЛЯ
Эндрю Лэнгдону,
углеторговцу
Буффало, штат Нью—Йорк.
Управление ангела—хранителя,
подотдел прошений.
20 января
Имею честь уведомить Вас, что Ваш последний акт самопожертвования и благотворительности занесен на отдельную страницу книги, именуемой «Золотые деяния человеческие». Отличие это, позволю себе заметить, не только является чрезвычайным, но почти не имеет равных.
По поводу Ваших молитв за неделю, истекшую 19 января сего года, имею честь Вам сообщить:
1. О похолодании, с последующим повышением цен за антрацит на 15 центов за тонну. – Удовлетворено.
2. О росте безработицы, с последующим снижением заработной платы на 10%. – Удовлетворено.
3. О падении цен на мягкий уголь, которым торгуют конкурирующие с Вами фирмы. – Удовлетворено.
4. О покарании человека (вместе с его семьей), открывшего в Рочестере розничную продажу угля. – Удовлетворить в следующих размерах: дифтерит – два случая (один со смертельным исходом); скарлатина – один (осложнение на уши, глухота, психическое расстройство).
Примечание. Этот человек – служащий Нью—Йоркской центральной железнодорожной компании; было бы правильнее молиться о покарании его нанимателей.
5. О том, чтобы черт побрал многочисленных посетителей, пристающих к Вам с просьбами о предоставлении работы или иных видов помощи. – Задержано для дальнейшего рассмотрения. Эта молитва противоречит другой от того же числа, о которой будет сказано ниже.
6. О ниспослании смерти соседу, швырявшему камнем в вашу любимую кошку, когда та вопила у него под окном. – Задержано для дальнейшего рассмотрения. Находится в противоречии с молитвой от того же числа, о которой будет сказано ниже.
7. «Пропади они пропадом, эти миссионеры!» – Задержано для дальнейшего рассмотрения, как и две предыдущие.
8. О росте месячной прибыли, составившей в декабре истекшего года 22 230 долларов, до 45 000 долларов к январю этого года и далее в той же пропорции, что было бы, как Вы заверяете, «пределом Ваших желаний». – Удовлетворено с оговоркой касательно этого заверения.
9. О циклоне, который разрушил бы шахтные сооружения и затопил бы все шахты угледобывающей Северо—Пенсильванской компании.
Примечание. По случаю зимнего времени циклоны отсутствуют. Можно заменить их взрывом рудничного газа, о чем, если Вы согласитесь с подобной заменой, вознесите молитву особо.
Эти девять молитв названы здесь как наиболее существенные. Остальные 298 за неделю, истекшую к 19 января, касающиеся судеб отдельных лиц и идущие под литерой А, удовлетворены нами оптом, – с тем лишь ограничением, что в 3—х из 32—х случаев, когда Вы требуете немедленной гибели, смерть заменена неизлечимой болезнью.
Названными исчерпывается список Ваших молитв, относящихся, согласно нашей классификации, к тайным молениям сердца. По понятным причинам молитвы такого рода рассматриваются нами в первую очередь.
Остальные Ваши молитвы за истекший период относятся к разряду гласных молений. В этот разряд входят молитвы, произносимые на молитвенных собраниях, в воскресной школе и дома – в семейном кругу. Мы определяем важность молитв этого рода в зависимости от места, которое лицо, возносящее их, занимает в нашей таблице. В соответствии с нашими правилами мы делим христиан на две основные группы: 1) христиане по призванию; 2) христиане по названию. И та и другая группа подразделяются далее по калибру, подклассу и виду. Окончательная их ценность выражена в каратах – от 1 и до 1000.
