Айн Рэнд - Мы - живые
— Я понимаю, что будет публичный процесс с полным освещением в газетах и радиорепортажами из зала суда?
— Именно так, товарищ Таганов.
— А что, если гражданин Коваленский скажет слишком много? Что, если он назовет имена?
— Вряд ли, товарищ Таганов. С этими господами легко договориться. Ему будет обещана жизнь, если он скажет только то, о чем его попросят. Он будет ожидать помилования, даже если ему вынесут смертный приговор. Вы знаете, можно давать обещания, но вовсе не обязательно всегда их выполнять.
— А когда его поставят лицом к стенке — микрофона перед ним уже не будет?
— Абсолютно точно.
— И конечно, вы не будете упоминать о том, что до того, как гражданин Коваленский нанялся к этим особам, он не мог устроиться на работу и умирал от голода.
— Что такое, товарищ Таганов?
— Так, одно предположение. Также важно будет объяснить, как это дворянину без гроша в кармане удалось взять нашу экономику за горло.
— Товарищ Таганов, вы обладаете удивительным даром ораторского искусства. Слишком удивительным даром, что не всегда является ценным качеством агента ГПУ. Вам следует быть очень осторожным, чтобы в один прекрасный день вас не оценили по достоинству и не назначили на какую-нибудь «чудесную» должность — где-нибудь в Туркестане, например, — где вам представится хорошая возможность проявить свои способности. Подобно товарищу Троцкому, например.
— Я служил в Красной Армии под командованием товарища Троцкого.
— На вашем месте, товарищ Таганов, я не стал бы вспоминать об этом слишком часто.
— Хорошо, я постараюсь забыть это.
— Сегодня в шесть часов вечера, товарищ Таганов, вы явитесь с обыском на квартиру гражданина Коваленского с целью обнаружения дополнительных фактов и документов, относящихся к делу. Вам также поручается арестовать гражданина Коваленского.
— Есть, товарищ начальник.
— У меня к вам все, товарищ Таганов.
— Разрешите идти?
* * *Начальник Экономического отдела ГПУ осклабился, показывая свои десны, и холодно обратился к товарищу Павлу Серову:
— В будущем, товарищ Серов, посвящай свои литературные труды исключительно вопросам, касающимся твоей работы на железной дороге.
— Да, конечно, не беспокойся.
— Напоминаю тебе, что в данном случае следует беспокоиться не мне.
— Черт, а я чуть в штаны не наделал. А что поделаешь? Нервы-то не железные!
— Да, вот только жизнь у нас одна.
— Что… что ты имеешь в виду? Письмо ведь у тебя?
— Уже нет.
— Где оно?
— В печке.
— Спасибо, друг.
— У тебя есть все основания благодарить меня.
— Конечно, конечно. Я тебе очень признателен. За добро нужно платить добром. Услуга за услугу… или как там говорится? Ты — мне, я — тебе. Я держу язык за зубами о некоторых делах, а ты заставляешь заткнуться тех, кто интересуется моими грешками. Как старые, добрые друзья.
— Не все так просто, Серов. Твоего разлюбезного друга — гражданина Коваленского — необходимо будет отдать под суд.
— Ты думаешь, я буду рыдать по этому поводу? Я только буду рад стать свидетелем того, как этому надменному дворянчику свернут его холеную шею.
* * *— Вашему здоровью, товарищ Морозов, необходимы длительный отдых и перемена климата на более теплый, — объяснил сов-служащий. — Вот поэтому, в связи с вашим уходом по состоянию здоровья, мы предоставляем вам путевку в дом отдыха. Ясно?
— Да, я понимаю, — пробормотал Морозов, вытирая пот со лба.
— Это оздоровительный санаторий в Крыму, приятный и тихий, вдали от городского шума. Он пойдет на пользу вашему здоровью. Я бы порекомендовал вам провести там, скажем, месяцев шесть. Я бы не советовал вам спешить с возвращением, товарищ Морозов.
— Нет, я спешить не буду.
— И еще один мой вам совет, товарищ Морозов. Из газет вы узнаете о судебном процессе над неким гражданином Коваленским, осужденным за спекуляцию. С вашей стороны было бы благородно, если бы в санатории не знали о вашей осведомленности в данном деле.
— Конечно, конечно. Я ничего не знаю и ничего никому не скажу.
Совслужащий наклонился к Морозову и конфиденциально шепнул ему:
— Будь я на вашем месте, я бы не пытался пускать в ход связи, чтобы помочь Коваленскому, даже если ему грозит вышка.
Морозов поднял на него взгляд.
— Чтобы я пустил в ход связи? Помочь ему? Зачем это мне? — произнес он, растягивая слова и срываясь на хныканье; при этом его широкие ноздри дрожали мелкой дрожью. — У меня нет с ним ничего общего. Владельцем магазина был он. Он один. Можете справиться в регистрационных документах. Он один. Ему не удастся доказать, что я что-либо знал. Он — единственный владелец. Лев Коваленский — можете проверить.
* * *Дверь открыла жена Лаврова.
При виде Андрея Таганова в кожаной куртке, с кобурой на бедре и сверкающих стальных лезвий четырех штыков за его спиной, она, издав звук, походивший на икоту, застрявшую у нее где-то в горле, зажала рот рукой.
Андрей вошел, сопровождаемый четырьмя бойцами, последний из которых властно хлопнул дверью.
— Боже милостивый! — причитала женщина, вцепившись в свой полинялый передник.
— Всем оставаться на своих местах, —- приказал Андрей. — Где комната гражданина Коваленского?
Женщина сделала знак дрожащим пальцем, который нелепо застыл в воздухе. Бойцы проследовали за Андреем. И пока три стальных лезвия медленно проходили мимо женщины и шестеро сапог громыхали по полу, издавая звук, напоминающий приглушенный барабанный бой, она тупо взирала на одежную вешалку в коридоре и висящие на ней старые, веющие теплом пальто, которые, казалось, сохраняли очертания тел своих владельцев. Четвертый боец остался в дверях.
При виде нежданных гостей Лавров подскочил. Андрей быстрым шагом прошел через комнату, не обращая на него никакого внимания. Резким и властным, как удар хлыста, движением руки Андрей приказал одному из бойцов остаться в дверях. Остальные вошли за Андреем в комнату Лео.
Лео был один. Он сидел в глубоком кресле у горящего камина и читал книгу, которая, после того как дверь открылась, пришла в движение первой; она медленно опустилась на ручку кресла, после чего уверенная рука захлопнула ее. Лео не спеша встал, мерцание огня играло на его белой, облегающей широкие плечи рубашке.
Скривив губы, Лео презрительно усмехнулся:
— Вот это да, товарищ Таганов. Можно было предположить, что мы когда-нибудь вот так встретимся.
Лицо Андрея ничего не выражало. Оно было застывшим и неподвижным, подобно фотографии в паспорте; как будто застывшие линии и мышцы не несли в себе человеческого содержания, лицо имело только форму человеческого. Он протянул Лео бумагу со служебными печатями. Голосом, который можно было назвать человеческим только потому, что произносимые звуки были воспроизведением знаков алфавита, он отчеканил:
— Ордер на обыск, гражданин Коваленский.
— Прошу, — сказал Лео, строго и любезно кланяясь, как бы обращаясь к гостю на официальном приеме. — Милости просим.
Сделав два отточенных движения рукой, Андрей отослал одного бойца к комоду, другого — к кровати. Один за другим захлопали открывающиеся и закрывающиеся ящики; на полу, вокруг черных блестящих от тающего снега сапог, росла груда белого нижнего белья, вылетающего из-под огромных смуглых рук, действующих четко и отработанно. Одно молниеносное движение руки — и с кровати слетело атласное покрывало, за которым последовали стеганое одеяло и простыни; один выпад штыка — и матрас вспорот, два кулака исчезли в его чреве. Андрей открыл ящики стола. Механическими движениями он начал перекладывать их содержимое; с шелестом тасующихся карт он пробегал большим пальцем по страницам развернутых веером книг; отбросив книги в сторону, он собрал все записки и письма и затолкал их к себе в портфель.
Лео одиноко сидел посредине комнаты. Присутствующие не обращали на него никакого внимания, как будто их действия не касались его, как будто он был тем предметом обстановки, который полагалось распотрошить в последнюю очередь. Он сидел, ссутулив плечи и вытянув ноги, на краешке стола, опираясь на него руками. Потрескивали дрова в камине; на пол с грохотом падали вещи, в руках Андрея шелестели бумаги.
— Извини, не смогу сделать тебе одолжения, товарищ Таганов, добровольно предоставив тебе секретные планы взрыва Кремля и свержения Советов, — съязвил Лео.
— Гражданин Коваленский, — оборвал его Андрей таким тоном, как будто они ранее не встречались, — вы разговариваете с представителем ГПУ.
— А ты подумал, что я об этом забыл?
Один из солдат вонзил штык в лежащую на полу подушку, и белые хлопья вспорхнули, подобно снежинкам.
