Пэлем Вудхауз - Том 6. Лорд Эмсворт и другие

Он был высок, массивен, лыс, пучеглаз и носил усы, какие в моде у сержантов и у моржей. В Уилтшире, где он жил, когда не ездил погостить, к нему относились скорее как к акуле, другими словами — избегали, когда могли.

Вошел он без стука, увидел, что леди Констанс что-то пишет, и крикнул: «Эй!»

От этого односложного слова, а также от интонации, популярной в Америке, среди свиноводов, леди Констанс подпрыгнула, как выходящая замуж треска; но, вспомнив, что она — хозяйка, поборола раздражение, и зря, ибо ее гость с раннего детства презрел чужие чувства.

— Доброе утро, Аларих, — сказала она, откладывая перо и улыбаясь вполне мило.

— Не говори глупостей, — парировал герцог, утверждаясь в невысоком мнении о женском уме. — Мы виделись за завтраком. Нет, какая чушь! «Доброе утро»! Что делаешь?

— Пишу письмо.

— Кому? — спросил герцог, презревший и условности.

— Джеймсу Скунмейкеру.

— Это кто?

— Отец Майры.

— А, этот янки! — сказал герцог, припомнив, как присоединился в «Ритце» к их обеду. — У него еще голова как тыква.

Леди Констанс густо покраснела. Она была поразительно красива, и румянец ей шел. Любой, кроме герцога, заметил бы, что разговором она тяготится. Джеймс Скунмейкер был ей очень дорог, и она порой думала, что, живи они оба в Англии, дружба могла бы перейти во что-то еще.

— Ничего подобного, — сказала она.

— Ты думаешь, скорее, как луковица? — поинтересовался герцог. — Да, наверное. Ну, в общем, кретин.

Румянец потемнел. Не в первый раз за сорок лет, миновавших с той поры, когда она носила косички, а он, не боясь народного гнева, — бархатный костюмчик, леди Констанс пожалела, что воспитание не позволяет бить гостей. У ее локтя стояло подходящее пресс-папье; но хозяйка, у которой череда гувернанток отняла право на, скажем так, физическое самовыражение, прибегла к высокомерию.

— Тебе что-то нужно, Аларих? — спросила она тем ледяным голосом, которого так боялся ее старший брат.

Герцог был храбрее графа. Холод чужих голосов его не трогал. За всю долгую жизнь его ни разу не сравнили с нежным цветком.

— Хотел поговорить. Черт знает что за дыра! Никого нет. В жизни больше не приеду. Подошел к Эмсворту, а он как прыгнет!

— Наверное, он тебя не слышал. Ты же знаешь, какой он рассеянный.

— Рассеянный! Он сумасшедший.

— Нет!

— Да. Что я, сумасшедшего не узнаю? Мой папаша был тю-тю. И брат Руперт. И племянники. Посмотри на Рикки. Пишет стихи и торгует супом. А? Посмотри на Арчи. Рисует! Но Эмсворт хуже всех. Прыгнул и заорал. А потом ушел с этой вашей Клариссой.

— Ее зовут Майра.

— Все равно. Тоже хороша.

— У тебя все сумасшедшие.

— А что, нет? Мозги, как у таракана. Леди Констанс устало вздохнула.

— Может быть, ты и прав. Я совсем не знаю тараканов. А почему ты думаешь, что Майра не очень умна?

— Молчит и сопит.

Леди Констанс нахмурилась. Ей не хотелось бы открывать секреты гостьи завзятому сплетнику, но она ощущала, что надо ее защитить.

— Майра страдает. У нее несчастная любовь.

Герцог оживился — он был любопытен, как кошка; и, поддув усы к носу, выпучил глаза.

— Бросили, а?

— Нет.

— Она бросила?

— Нет.

— Ну, уж кто-то кого-то бросил!

Леди Констанс поняла, что придется договаривать, иначе он не даст кончить письмо.

— Я это все прекратила, — сказала она. Герцог дунул в усы.

— Ты? Зачем? Не твое собачье дело.

— Именно мое. Когда Джеймс Скунмейкер уезжал, он оставил ее на мое попечение. Я за нее отвечаю. Пришлось забрать ее в Бландинг. У этого человека нет ни денег, ни положения. Джеймс никогда бы мне не простил.

— Ты его видела? Не Джеймса, человека.

— Нет. И видеть не хочу.

— Какой-нибудь хлыщ безграмотный… — предположил герцог.

— Вот тут ты не прав. Он учился в Харроу[115] и в Оксфорде.

— Черт знает что! — возмутился герцог, предпочитавший Итон и Кембридж. — Отбросы общества. Молодец, что прогнала.

— И я так думаю.

— Значит, вот почему она бродит, как вдова? Ты ее отвлеки, покажи кого-нибудь.

— Я пригласила Арчи.

— Какого?

— Твоего племянника.

— Этого идиота?

— Он не идиот. Он очень красивый, очаровательный…

— Кого это он чарует? Только не меня!

— Надеюсь, он очарует Майру. Я верю в сродство душ. Герцог плохо знал такие выражения, но ее вроде бы понял.

— Ты думаешь, она забудет хлыща? Кстати, этот ее папаша — миллионер?

— Один из самых богатых.

— Тогда пиши моему кретину, чтобы ехал скорей! — совсем ободрился герцог. Племянник его служил в издательстве «Мамонт», но на такой должности, что дяде приходилось давать ему денег; а бережливый человек этого не любит. — Пусть не задерживается! Пусть берет носки или что там… А, черт! Заходите, чтоб вас!..

Сверкая энергией и очками, вошла Лаванда.

— Я нашла лорда Эмсворта, леди Констанс, и сказала, что машина ждет.

— Спасибо, мисс Бриггз. Где он был?

— У этой свиньи. Будут другие поручения?

— Нет, спасибо.

Дверь закрылась, герцог взорвался.

— У свиньи! — воскликнул он. — Ну как же! Он всегда у свиньи. Стоит, смотрит, как на стриптиз! Это нехорошо. Что там в Библии насчет свинопоклонства? Нет, там телец, но это одно и то же. Вот что…

Дверь открылась. Лорд Эмсворт стоял на пороге. На его кротком лице запечатлелось волнение.

— Конни, где мой зонтик? — спросил он.

— О, Кларенс! — сказала леди Констанс с той горечью, которую часто вызывал в ней глава семьи, и поспешила в переднюю, к шкафу, где всегда был зонтик.

Оставшись один, герцог прошелся по комнате, пожевывая усы. Он открыл все ящики, пересмотрел все книги, полюбовался картинами, поиграл перьями и перочинными ножами. Вглядевшись в фотографию Скунмейкера, он похвалил себя за прозорливость — да, именно тыква. Он прочитал письмо и, исчерпав все удовольствия, присел к столу подумать об Эмсворте и Императрице.

Чем больше они общаются, думал он, тем слабее разумом граф. А куда слабее?

Когда машина отъехала от парадных дверей, увозя лорда Эмсворта с его зонтиком, леди Констанс устала так, словно спустила на воду броненосец. Бидж, дворецкий, присутствовавший при отправке, смотрел на нее с почтительной жалостью.

Появилась Майра, всем, кроме цветов, подобная Офелии из V сцены IV действия.

— Добрый день, — тоскливо сказала она.

— А вот и вы, милочка, — сказала леди Констанс, обращаясь в хозяйку. — Что вы собираетесь делать?

— Не знаю. Может быть, писать письма.

— Я как раз пишу вашему отцу. А вам не лучше погулять?

— Не знаю.

— Почему?

— Ах, я не знаю…

Леди Констанс вздохнула, но хозяйки приветливы, и она приветливо произнесла:

— Вот, проводили лорда Эмсворта. Он уехал в Лондон.

— Да, он говорил. Кажется, он не очень рад.

— Не очень, — согласилась леди Констанс, мгновенно мрачнея. — Но должен же он хоть когда-то исполнять свой долг!

— Он будет скучать без свиньи.

— Ничего, потерпит дня два.

— И без цветов.

— Цветы в Лондоне есть. Он только… О, Господи!

— Что случилось?

— Я не сказала, чтобы он не рвал их в Хайд-парке. Как-то его чуть не арестовали. Бидж!

— Да, миледи?

— Если лорд Эмсворт позвонит из тюрьмы, посоветуйте ему немедленно связаться с нашими поверенными Шусмит, Шусмит, Шусмит и Шусмит, Линкольнз Инн.

— Хорошо, миледи.

— Меня завтра не будет.

— Понимаю, миледи.

— Он не помнит их фамилии.

— Я напомню, миледи.

— Спасибо, Бидж.

— Не за что, миледи.

Майра Скунмейкер смотрела на хозяйку замка. Голос ее чуть-чуть задрожал, когда она сказала:

— Вас завтра не будет, леди Констанс?

— Я поеду к парикмахеру, в Шрусбери, — отвечала леди. — К обеду вернусь. Ну, мне пора, хочу дописать письмо. Передать от вас привет?

— Да, пожалуйста, — ответила Майра и побежала в кабинет лорда Эмсворта, там был телефон.

Тот, кого она любила, жил сейчас у своего оксфордского друга, который приходился племянником лорду Икенхему.

Поглядывая на дверь, не войдет ли Лаванда Бриггз, Майра услышала звонок в далеком Лондоне, а потом — и голос.

— Дорогой! — сказала она. — Это ты, дорогой? Это я, дорогой.

— Дорогая! — благоговейно отозвался голос.

— Дорогой, — продолжала Майра, — случилось чудо. Леди Констанс едет к парикмахеру.

— Да? — удивился голос, не совсем понимая, что ему еще выразить.

— Ты что, не понял? Она уедет в Шрусбери, а я — в Лондон, и мы с тобой поженимся.

Видимо, у голоса перехватило дыхание. Придя в себя, он сказал:

— А…

— Ты не рад?

— Что ты, рад!

— Как-то незаметно. Вот что, дорогой. Когда я еще была в Лондоне, я подмечала, где можно выйти замуж, — так, на случай. Есть контора на Милтон-стрит. Приходи туда завтра, ровно в два. Ну, до свиданья, а то зайдут. Пока, дорогой.