Эрнест Хемингуэй - Острова в океане
– Как там, Вилли? – спросил Томас Хадсон в трубку.
– Гильз столько валяется, что хоть медеплавильный завод открывай, – сказал Вилли. – Держи носом к берегу, а потом развернешься, чтобы Аре и Антонио удобно было открыть бортовой огонь.
Хилю почудилась человеческая фигура впереди, и он выстрелил. Но это была только большая, низко росшая ветвь – Генри подсек ее, и она повисла.
Томас Хадсон смотрел на приближавшийся берег. Когда уже можно было разглядеть каждый отдельный листок в зарослях, он снова развернул судно и почти тотчас же услышал «томпсон» Антонио и увидел его трассирующие пули, уходившие чуть правее пуль Вилли. Ара тоже открыл стрельбу. Томас Хадсон дал задний ход и подвел судно совсем близко к берегу, но так, чтобы оставался простор для Хиля.
– Брось один огнетушитель, – сказал он ему. – Туда, куда показывал Вилли.
Хиль бросил, и снова Томас Хадсон подивился меткости броска: медный цилиндр, блестя, взлетел высоко в воздух и канул вниз почти точно в указанном месте. Раздался взрыв, вспыхнуло пламя, и почти тотчас же в дыму появился человек – он шел к ним, сцепив вскинутые над головой руки.
– Не стрелять! – поспешно крикнул Томас Хадсон в обе переговорные трубки.
Но Ара уже успел выстрелить, и человек, покачнувшись, упал головой вперед в мангровые заросли.
Он снова наклонился к трубкам и приказал возобновить огонь. Потом очень усталым голосом сказал Хилю:
– Постарайся метнуть туда же еще один. И следом добавь парочку гранат.
Уже был пленный. И он упустил его.
Немного погодя он сказал:
– Вилли, не хочешь сходить с Арой на берег посмотреть, что там делается?
– Хочу, – сказал Вилли. – Только вы прикрывайте нас огнем. Мы попробуем зайти с тыла.
– Объясни Генри, что тебе нужно. А когда прекратить огонь?
– Как только мы войдем в заросли.
– Ладно, дикарь из джунглей, действуй, – сказал Томас Хадсон. И тут только он впервые успел подумать, что, вероятно, это конец.
XXI
Он услыхал, как за гривкой разорвалась граната. И сразу же стало тихо – ни шума, ни стрельбы. Тяжело привалившись к штурвалу, он следил, как тает на ветру дым от разрыва.
– Как только покажется шлюпка, я пойду вперед, – сказал он Хилю.
Он почувствовал на своем плече руку Антонио и услыхал его голос:
– Ты ляг, Том. Я буду править.
– Хорошо, – сказал он и последний раз глянул на узкое русло в зеленых берегах. Вода была бурая, но прозрачная, и течение сильное.
Хиль и Антонио уложили его на дощатый настил мостика. Потом Антонио встал к штурвалу. Он чуть подал назад, потому что судно сносило течением, и Томас Хадсон чувствовал мягкое подрагивание моторов.
– Ослабь немного жгут, – попросил он Хиля.
– Я принесу надувной матрац, – сказал Хиль.
– На досках хорошо, – сказал Томас Хадсон. – И мне, наверно, лучше не делать лишних движении.
– Подложи ему подушку под голову, – сказал Антонио. Он не отрываясь смотрел вперед.
Спустя несколько минут он сказал:
– Том, они машут нам.
И Томас Хадсон почувствовал, как моторы заработали и судно плавно пошло вперед.
– Как только мы выйдем из протоки, станешь на якорь.
– Хорошо, Том. Не нужно тебе разговаривать.
Когда якорь был брошен, пришел Генри сменить Антонио. Теперь, когда они находились в открытом море, Томас Хадсон ощущал легкое покачивание судна на волне.
– Воды кругом – без конца-краю, – сказал Генри.
– Да. Отсюда до Кайбарьена открытый путь, а там дальше есть две протоки, где фарватер размечен.
– Не разговаривай, Том. Лежи спокойно.
– Пусть Хиль принесет мне одеяло.
– Сейчас принесу сам. Тебе не очень больно, Том?
– Больно, – сказал Томас Хадсон. – Но так, что можно терпеть.
– Вот и Вилли, – сказал Генри.
– Том, старый чертяка, – сказал Вилли. – Молчи, я сам все скажу. Их там-было четверо, считая проводника. Это почти все, кто уцелел. Пятым был тот, которого подстрелил Ара. Он себя прямо растерзать готов; знает ведь, как тебе нужен был пленный. Сидит и плачет, я ему запретил подниматься сюда. Палец у него сам на спуск нажал, это можно понять.
– Куда ты бросал гранату?
– Мне там в одном месте что-то померещилось. Ты не разговаривай, Том.
– Нужно вернуться разминировать шхуну.
– Сейчас мы туда пойдем, и то место я тоже хочу проверить еще раз. Эх, была бы у нас быстроходная моторочка. Томми, а знаешь, эти огнетушители, мать их, лучше восьмидесятимиллиметровых минометов.
– Дальнобойность не та.
– А на кой тебе тут дальнобойность? Наш Хиль забрасывал их, прямо как баскетбольный мяч в кольцо.
– Ну, отправляйтесь.
– Тебе очень худо, Томми?
– Худо.
– Но ты ведь справишься, да?
– Попробую.
– Главное, ты лежи спокойно. Старайся совсем не шевелиться.
Шлюпка отвалила совсем недавно, но Томасу Хадсону казалось, что с тех пор прошло уже много времени. Он лежал на спине под навесом, который соорудил Антонио. Хиль и Джордж отвязали брезент, натянутый с наветренной стороны, и теперь его ласково обвевал свежий ветер. Ветер по-прежнему дул с востока, но не так сильно, как вчера, и облака в небе были высокие и редкие. Небо было синее-синее, как всегда в восточной части острова, сильней всего обдуваемой пассатами, и Томас Хадсон смотрел в синеву и старался не поддаваться боли. Генри хотел сделать ему укол морфия, но он решил: нет, ему еще может понадобиться, чтобы голова была ясная. Прибегнуть к морфию он всегда успеет.
Он лежал под легким шерстяным одеялом, все три раны его были перевязаны. Хиль обильно засыпал их стрептоцидом, прежде чем перевязать, и на пол у штурвала, где он стоял во время перевязки, просыпался стрептоцид, похожий на сахарную пудру. Когда с борта снимали брезент, чтобы дать больше доступа воздуху, он заметил три дырочки от трех пуль и еще несколько – правей и левей их. И места, где брезент пропороли осколки гранаты, он тоже заметил.
Хиль стоял рядом и смотрел на него, на его выбеленные солью волосы и серое лицо над одеялом. Хиль был простая душа. Он был отличный спортсмен и почти так же силен, как Ара, и, если б ему отработать некоторые удары, из него вышел бы первоклассный бейсболист. Рука у него просто создана была для броска. Томас Хадсон улыбнулся, вспомнив, как он швырял гранаты. Потом улыбнулся просто так – ему и его сильным мускулистым рукам.
– Тебе бы питчером быть, – сказал он и не узнал своего голоса.
– У меня выдержки не хватает.
– Сегодня хватало.
– Может быть, появилась, когда дело потребовало, – сказал Хиль с улыбкой. – Смочить тебе губы, Томми? Ты не говори, только сделай знак головой.
Томас Хадсон отрицательно покачал головой и перевел взгляд на лагуну, похожую на большое озеро. Она теперь была в белых барашках. Но волна была мелкая и ветер такой, при каком хорошо идти под парусами, а вдали синели прибрежные холмы Туригуаньо.
Так и надо сделать, подумал он. Пойдем прямо в Сентраль или в тот поселок, что рядом, может быть, там найдется врач. Хотя сезон уже кончился. Но ведь можно доставить на самолете хорошего хирурга. Люди там живут славные. Попасть в руки к плохому хирургу – это хуже, чем вовсе остаться без врача, так уж лучше я полежу спокойно, пока не прилетит хороший. Надо бы и внутрь принять стрептоцид. Но ведь воды-то мне пить нельзя. Ладно, друг, не расстраивайся, сказал он себе. Ты ведь шел к этому всю свою жизнь. Эх, не подстрели Ара этого фрица, хоть бы что-нибудь хорошее вышло из всех наших трудов. Хорошее – это, пожалуй, не то слово. Полезное – вот что нужно было сказать. Счастье еще, что они были вооружены хуже нас. Наверно, они убрали все вехи в протоке, оставили только одну, чтобы мы свернули туда, куда им нужно было. Но, может быть, если бы мы и взяли пленного, он бы оказался олухом и ничего бы но знал. А все-таки была бы хоть какая-то польза. Теперь уже от нас никакой пользы не жди. Как это никакой? А шхуну разминировать надо?
Думай про «после войны», когда ты снова будешь писать картины. Столько еще можно написать хороших картин, и, если работать в полную силу и ни на что другое не отвлекаться, это и есть то, что по-настоящему нужно. Моря никому не написать лучше тебя, если только ты возьмешься как следует и выбросишь из головы все другое. И не отступай, пиши именно так, как считаешь верным. Только нужно сейчас крепко держаться за жизнь, иначе эти картины не будут написаны. Жизнь человека немного стоит в сравнении с его делом. Но чтобы делать дело, нужно жить. Так держись крепче. Пришло время показать, на какое ты способен усилие. Вот и покажи, ни на что не надеясь, покажи. У тебя всегда хорошо свертывалась кровь, и ты можешь это усилие осуществить. Мы не люмпен-пролетарии какие-нибудь. Мы – самый цвет, и то, что мы делаем, мы делаем не за плату.
– Смочить тебе губы, Том? – снова спросил его Хиль.
Томас Хадсон покачал головой.
Три дерьмовые пули, думал он, и столько хороших картин к такой-то матери без всякого смысла. Надо же было этим несчастным идиотам устроить бойню на острове. Если б не это, они спокойно сдались бы в плен и ничего бы не случилось. Любопытно, а кто был тот, что уже шел сдаваться, когда Ара в него выстрелил? Верно, из той же породы, что и тот, которого они сами убили на острове. Откуда в них этот остервенелый фанатизм? Мы преследовали их здесь, и мы будем драться с ними и дальше. Но фанатиками мы не были никогда.
