Чарльз Диккенс - Очерки Боза, Наш приход
На плечо ему и в самом деле опустилась рука, но совсем не маленькая и не нежная: она принадлежала толстому мальчишке с круглой, как шар, головой, которого приход определил помогать доктору, бегать по его поручениям и разносить больным лекарства; за услуги мальчишке полагалось вознаграждение: шиллинг в неделю и стол. Но некому было носить лекарства и некуда бегать с поручениями, а потому мальчишка все свое свободное время — примерно четырнадцать часов в сутки — занимался тем, что потихоньку таскал мятные лепешки, наедался до отвала и спал.
— Леди… вас леди спрашивает, сэр! — шептал мальчик, тряся спящего хозяина за плечо.
— Какая леди? — вскакивая, крикнул наш друг; не вполне понимая, сон это или явь, он едва ли удивился бы, если бы увидел перед собой Розу. — Какая леди? Где?
— Там, сэр! — ответил мальчик, показывая на застекленную дверь кабинета; круглое лицо его выражало величайший страх перед столь необычайным событием, как появление пациента.
Доктор поглядел в сторону двери и вздрогнул, пораженный видом неожиданной посетительницы.
Это была женщина на редкость высокого роста, в глубоком трауре; она стояла так близко к двери, что лицо ее почти касалось стекла. Словно затем, чтобы ее нельзя было узнать, голову и плечи окутывал черный платок и лицо скрывала густая черная вуаль. Стояла она очень прямо, отчего казалась еще выше, и хотя врач чувствовал взгляд, в упор устремленный на него из-под черной вуали, она не шелохнулась, словно и не заметила, что он обернулся и смотрит на нее.
— Вы пришли за советом? — спросил он не без колебания, отворяя дверь. Дверь открывалась внутрь, и когда доктор потянул ее к себе, странная посетительница не двинулась с места.
В ответ она только слегка наклонила голову.
— Войдите, пожалуйста, — сказал врач.
Незнакомка шагнула вперед, потом, к неописуемому ужасу мальчика, обернулась в его сторону и остановилась в нерешительности.
— Выйди, Том, — сказал доктор мальчику, чьи круглые глаза во время этой короткой сценки готовы были выскочить из орбит. — Задерни шторку и закрой дверь.
Том задернул зеленую шторку на двери, вышел в кабинет, притворил за собою дверь и тотчас приник большим круглым глазом к замочной скважине.
Доктор пододвинул кресло поближе к огню и знаком предложил посетительнице сесть. Таинственная гостья медленно подошла к креслу. Яркий отблеск пламени упал на черное платье, и доктор увидел, что подол мокрый и забрызган грязью.
— Вы промокли, — сказал он.
— Да, — негромким низким голосом произнесла незнакомка.
— Я вижу, вы больны? — сочувственно спросил доктор, услышав в ее голосе страдание.
— Да, — был ответ, — я очень больна. Но не телом, а душою. Не для себя я пришла, не мне нужна ваша помощь, — продолжала незнакомка. — Если бы недуг терзал мое тело, я не вышла бы из дому одна в такой поздний час, в такую непогоду; будь я больна, бог свидетель, ровно через двадцать четыре часа я с радостью слегла бы и молилась только о том, чтобы умереть. Я пришла умолять вас о помощи ради другого человека, сэр. Быть может, я безумна, что прошу для него помощи… да, наверно, так; но в долгие бессонные ночи, полные тоски и слез, эта мысль неотступно преследовала меня; и хотя даже я понимаю, что надежды нет и никто не в силах спасти его, от одной мысли опустить его в могилу, даже не позвав на помощь, кровь стынет у меня в жилах!
Она вся задрожала, и врач видел, что эта дрожь непритворна.
Искреннее отчаяние странной посетительницы тронуло молодого врача до глубины души. Он был новичок в своем деле и еще не научился, насмотревшись на горе и муки, ежедневно открывающиеся взору каждого врача, не принимать слишком близко к сердцу людские страдания.
— Если тот, о ком вы говорите, находится в столь тяжелом состоянии, сказал он, поспешно вставая, — нельзя терять ни минуты. Я сейчас же пойду с вами. Почему вы не обратились к врачу раньше?
— Потому что раньше это было бы бесполезно… потому что даже и теперь это бесполезно, — ответила женщина, горестно ломая руки.
С минуту врач пристально смотрел на черную вуаль, словно пытаясь разглядеть выражение лица под нею; но вуаль была слишком густая и совсем скрывала черты незнакомки.
— Но вы сами больны, хотя и не сознаете этого, — сказал он мягко. — У вас лихорадка, только она, видно, и придала вам силы прийти сюда. Вот, выпейте, — продолжал он, наливая ей стакан воды, — придите в себя, а потом как можно спокойнее расскажете мне, что с вашим больным и давно ли он страдает от своего недуга. Как только я узнаю все, что мне необходимо знать, чтобы помочь ему, я тотчас последую за вами.
Не поднимая вуали, незнакомка поднесла стакан к губам, но тут же, не отпив ни глотка, отставила стакан и разрыдалась.
— Я знаю, — промолвила она сквозь слезы, — мои слова должны вам казаться лихорадочным бредом. Мае и прежде это говорили, и не с такой добротой, как вы. Я уже немолода; говорят, когда жизнь подходит к концу, те немногие годы, что еще осталось прожить, становятся нам еще дороже; какими бы пустыми и жалкими ни казались они стороннему глазу, дорожишь ими куда больше, чем теми, что уже прожиты, хоть прошлое и связано с воспоминаниями о старых, давно умерших друзьях и о юных друзьях — быть может, о детях, которые покинули тебя, и забыли, и ушли навсегда, как будто и они тоже умерли. Мне недолго осталось жить, и эти немногие годы должны бы быть мне вдвойне дороги; но я отказалась бы от них без малейшего сожаления… охотно… с радостью… лишь бы та страшная опасность рассеялась, как дурной сон. Но я знаю, хоть и счастлива была бы думать иначе, что завтра утром тот, о ком я вам говорю, будет недосягаем для человеческой помощи; и, однако, сегодня вечером, хотя ему грозит гибель, вы не должны его видеть и не можете ему помочь.
— Ваше горе и без того велико, — сказал врач после недолгого молчания, — и я не хотел бы спорить с вами или допытываться о том, что вы жаждете сохранить в тайне. Но есть в ваших словах противоречие, которое кажется мне непостижимым. Человеку грозит смерть, а мне нельзя его видеть, когда моя помощь еще может принести пользу; вы опасаетесь, что завтра она будет бесполезна, и, однако, хотите, чтобы я пришел завтра! Если этот человек и вправду так дорог вам, как можно заключить по вашим словам и всему вашему поведению, почему не попытаться спасти его теперь, пока промедление и роковое развитие болезни не сделали это невозможным?
— Милосердный боже! — рыдая, воскликнула женщина. — Как могут чужие люди поверить тому, что даже и мне кажется невероятным? Так вы не придете к нему завтра утром, сэр? — прибавила она и поднялась.
— Я не говорю, что отказываюсь навестить его, — возразил врач, — но предупреждаю вас, если больной умрет из-за того, что вы столь упорно настаиваете на этой непонятной отсрочке, тяжкая ответственность ляжет на вас.
— Не на мне лежит бремя ответственности, — горько сказала незнакомка. А любую вину, которая лежит на мне, я готова нести и охотно за нее отвечу.
— Поскольку я не беру на себя никакой ответственности, соглашаясь на вашу просьбу, — продолжал врач, — я навещу больного утром, если вы оставите мне адрес. В какое время можно будет его видеть?
— Ровно в девять часов, — ответила незнакомка.
— Простите, что я докучаю вам расспросами, — сказал врач, — но сейчас больной находится на вашем попечении?
— Нет, — ответила она.
— Значит, если я дам вам советы относительно ухода за ним этой ночью, вы не сможете помочь ему?
— Нет, — повторила она срывающимся голосом.
Врач понял, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут и будут только мучительны для этой женщины: силы покинули ее, она больше уже не могла совладать со своим горем, и на ее страдания тяжело было смотреть: он ограничился тем, что еще раз пообещал прийти утром в назначенный час. Посетительница назвала ему дом в глухой части Уолворта и исчезла так же таинственно, как и появилась.
Легко понять, что столь необычайное посещение глубоко поразило молодого врача, и он долго раздумывал о том, что же за странный недуг мог постичь неведомого больного, но так ни к чему и не пришел. Как и многим из нас, ему доводилось слышать и читать о загадочных случаях, когда человек предчувствовал, что в такой-то день и час он умрет, и это предчувствие сбывалось. Сначала доктор склонен был думать, что, может быть, и ему сейчас пришлось встретиться с подобным случаем, но потом вспомнил, что во всех таких рассказах человек терзается предчувствием своей собственной смерти. А эта неизвестная женщина говорила не о себе, но о ком-то другом, о каком-то мужчине; и трудно представить себе, чтобы просто дурной сон или прихоть воображения побудили ее говорить о близкой смерти этого человека с такой страшной уверенностью. А вдруг его хотят утром убить, и эта женщина сначала согласилась стать соучастницей убийства и дала клятву молчать, но теперь раскаялась и, если не в ее власти отвести грозящую жертве опасность, решилась по крайней мере попытаться сохранить несчастному жизнь, в назначенный час послав на помощь врача? Но неужели нечто подобное может произойти на расстоянии всего двух миль от столицы? Самая мысль эта показалась доктору слишком нелепой и дикой, и он тут же ее отверг. Потом он вновь подумал, что, может быть, разум бедной женщины помутился; и, так как это было единственное сколько-нибудь удовлетворительное объяснение, он упорно цеплялся за мысль, что его странная посетительница безумна. Однако у него сразу же возникли некоторые сомнения, и после, всю ту долгую и томительную бессонную ночь, они снова и снова приходили ему на ум; как он ни старался, он не мог отогнать от себя образ женщины под черной вуалью.
