Франс Бенгстон - Викинги

Гудмунд пришел в ярость и заревел. Это была его старая привычка, когда он злился, из-за нее он и получил прозвище Громовержец. Он втянул голову в плечи и задрожал всем телом, поднял кулаки к лицу и зарычал, как вервольф. Он надеялся, что люди подумают из-за этого, что он вот-вот впадет в неис­товство, а когда он был молод, ему часто удавалось запугать людей при помощи такого способа. Но никто больше уже не попадался на эту удочку, и чем громче он рычал, тем сильнее смеялись собравшиеся. Неожи­данно он замолчал и огляделся по сторонам.

— Я — опасный человек,— сказал он,— и те, кто меня злит, потом жалеют об этом.

— Когда один из представителей нарушает мир во время Тинга,— сказал Токе,— посредством угрозы или оскорбления, пьяной болтовни или клеветничес­ких обвинений, он должен уплатить штраф в размере — я забыл сумму, но здесь, несомненно, есть люди, которые могут напомнить мне.

— Он должен быть изгнан с Тинга судьями и представителями,— сказал Соне.— А если будет сопротивляться или попытается вернуться, то заплатит своей бородой. Так гласит древний закон.

— Дважды за всю свою жизнь я видел, как пред­ставителя лишали его бороды,— сказал Угге задумчи­во.— И ни один из них не прожил после этого долго, испытав такой позор.

Теперь уже многие стали ругать Гудмунда не за то, что он кричал на них, это никого не беспокоило, но потому, что завоеванная ими честь щедрости стоила им стольких денег, и сейчас они винили в этом Гуд­мунда. Ему стали яростно кричать, чтобы он убирался с Тинга, клянясь, что в противном случае у него отнимут бороду. У Гудмунда была очень красивая борода, длинная и роскошная, к которой он, очевидно, относился с большой заботой, поэтому он подчинился и покинул Тинг, не желая рисковать и ставить под угрозу бороду. Но когда он уходил, то было слышно, как он пробормотал:

— Никто еще не сердил меня без того, чтобы потом не пожалеть об этом.

Орму приказали рассказать о своей первой встре­че с Гудмундом и о том, как он уговорил его переду­мать, подержав его над колодцем. Это доставило собравшимся большое удовольствие, но сам Орм был не очень рад тому, что его заставили повторять рас­сказ, и когда закончил, то сказал, что теперь ему надо быть готовым к тому, что Гудмунд попытается ото­мстить.

Итак, это сложное дело о похищении женщин было успешно завершено. Многие при помощи его покрыли себя славой, но все были согласны с тем, что наиболь­шей похвалы достойны Орм из Гренинга и Олоф Си­ница за то, как они говорили.

С самого открытия Тинга Орм ожидал услышать от финнведингов обвинения по поводу того, как он обошелся с Остеном из Оре, или какие-либо упоми­нания о двух головах, подброшенных ему через ручей в первый вечер. Но поскольку никто не упоминал ни о том, ни о другом, он решил сам выяснить, обязаны ли они как племя отомстить за обиду, нанесенную одному из них. Поэтому, на третий день Тинга он в одиночку пошел в лагерь финнведингов, сначала испросив и получив разрешение сделать это, для того, чтобы обсудить это дело наедине с Олофом Синицей.

Последний принял его, как подобает вождю. Для Орма расстелили овечьи шкуры, чтобы он мог сесть, предложили жареную колбасу, кислое молоко и белый хлеб, затем Олоф приказал слуге принести свой кув­шин. Его поставили на пол между ними, а также и две серебряные чаши.

— Ты поступаешь как вождь,— сказал Орм,— как здесь, так и на Тинге.

— Плохо разговаривать без пива,— сказал Олоф,— а когда вождь принимает вождя, они должны пить кое-что получше воды из ручья. Ты много путешествовал, как и я, может быть, ты пробовал этот напиток раньше, хотя здесь, на севере, его редко подают гос­тям.

Он взял из кувшина половник и налил напиток з две чаши.

Орм кивнул, увидев его цвет.

— Это — вино,— сказал он.— Римский напиток. Я пробовал его в Андалузии, где многие тайком пили его, хотя это и запрещено Пророком, а потом я пил его еще один раз, при дворе короля Этельреда в Англии.

— В Константинополе, который у нас зовется Миклагардом,— сказал Олоф Синица,— его все пьют, утром и вечером, особенно священнослужители, кото­рые разбавляют его водой и пьют в два раза больше всех остальных. Они считают его священным напит­ком, но, по-моему, пиво лучше. Угощайся.

Оба выпили.

— Сладость его успокаивает горло после того, как поешь жирной колбасы с солью,— сказал Орм,— хотя я согласен с тобой, что пиво — лучше. Но пора мне уже рассказать тебе, зачем я пришел, хотя я думаю, что ты уже знаешь причину. Я хочу знать, были ли две головы, брошенные мне через ручей, посланы твоим соплеменником Остеном. Это головы двух хрис­тианских священников, которые были вашими рабами. Я хочу также знать, хочет ли Остен по-прежнему убить меня. Если да, то на это нет причин, потому что я сохранил ему жизнь и дал свободу, когда он был в моей власти, в то время, когда он коварно проник в мой дом, чтобы получить мою голову, которую обещал королю Свену. Ты знаешь, что я — крещеный и последователь Христа, и я знаю, что ты считаешь христиан злыми людьми из-за того как они вели себя в Миклагарде. Но я обещаю тебе, что я — не такой христианин. А здесь, на Тинге, я узнал, что и ты ненавидишь зло и злодейство. Именно потому, что я знаю это, я и пришел к тебе сейчас, в противном случае было бы глупо переходить ручей.

— Как мог ты стать христианином,— сказал Олоф Синица,— я не могу понять. Не могу я понять и твоего маленького лысого священника, поскольку слы­шал, что он помогает всем присутствующим на Тинге, которые приходят к нему со своими болезнями, и отказывается от платы за свой труд. Так что я счи­таю вас обоих хорошими людьми, как если бы вы не были заражены христианством. Тем не менее, ты должен признать, Орм, что ты и твой священник возложили тяжкое бремя на моего сородича Остена, заставив его принять крещение. От такого позора он сошел с ума, хотя, может быть, что и удар топором по голове тоже виноват в этом. Он стал сторониться людей и проводит все свое время в лесу или лежит в своей комнате и стонет. Он отказался приехать на Тинг, но купил этих двоих рабов-священников у их хозяев, заплатив большую цену, сразу же отрубил им головы и прислал их сюда со своим слугой, чтобы приветствовать тебя и твоего священника. Так что он достаточно сильно наказан за то, что покушался на твою жизнь, поскольку его окрестили и он лишился всех товаров, да и разума тоже. Но хотя он и мой соплеменник, я должен признать, что он получил то, что и заслужил, потому что он был слишком богатым человеком и слишком хорошего происхождения, что­бы принимать участие в той сделке, которую он заключил с королем Свеном. Я сам ему об этом сказал и предупредил, что я не буду объявлять никакой войны, чтобы отомстить тебе, но ясно, что он с ра­достью убьет тебя, если ему представится такая воз­можность. Ведь он верит, что вновь сможет стать храбрым и веселым, как раньше, если убьет тебя и твоего маленького священника.

— Благодарю тебя за эту информацию,— сказал Орм.— Теперь я знаю, каково положение дел. Я ни­чего не могу поделать относительно тех двоих священ­ников, чьи головы он отрезал, и не буду пытаться мстить за их смерть. Но я буду настороже, на случай, если его сумасшествие подвигнет его предпринимать новые попытки убить меня.

Олоф Синица кивнул и вновь наполнил кружки вином.

В лагере уже было совсем тихо, слышалось только Дыхание спящих. Легкий ветерок шевелил листья Деревьев, шелестели листья осин. Они вновь выпили, и Орм услышал, как позади него хрустнула ветка. Когда он наклонился, чтобы поставить на пол кружку, около его уха раздался неожиданный свист, как будто дышал запыхавшийся человек.

Олоф Синица сидел, насторожившись, и неожидан­но крикнул, а Орм наполовину обернувшись, заметил какое-то движение в лесу и пригнулся к земле.

— Хорошо, что у меня острый слух и я быстро двигаюсь,— говорил он впоследствии,— потому что копье пролетело настолько близко от меня, что оцара­пало мне шею.

В лесу раздался крик, и оттуда выбежал человек, размахивая мечом. Это был Остен из Оре, и сразу было заметно, что он — сумасшедший, потому что его глаза неподвижно смотрели из-под бровей, как у духа, а на губах его виднелась пена. У Орма не было вре­мени для того, чтобы выхватить меч или встать на ноги. Бросившись в сторону, он сумел схватить сумас­шедшего за ногу и перебросить его через себя в тот самый момент, когда тот нанес ему удар мечом по бедру. Затем он услышал удар и стон, а когда поднял­ся на ноги, то увидел, что Олоф Синица стоит с мечом в руке, а Остен неподвижно лежит на земле. Его соплеменник ударил его в шею, и он был уже мертв

К ним бежали люди, разбуженные шумом, и Олоф побледнев, смотрел на мертвеца.

— Я убил его,— сказал он,— хотя он и был моим соплеменником. Но я не могу позволить, чтобы нападали на моего гостя, даже сумасшедшие. Кроме того, его копье разбило мой кувшин, а кто бы это ни сделал я бы убил его.