Юрий Рытхэу - Сон в начале тумана
Зарево надо льдом погасло. Заполыхало северное сияние, почти затмевая звездный свет. Громкое усталое дыхание охотников широко разносилось по морю. Было жарко, и несколько раз Антон снимал малахай и вытирал обильно вспотевший лоб. И, однажды остановившись, он вдруг поразился необычности и нереальности всего происходящего – этому политическому разговору на торосистой поверхности Ледовитого океана с канадским гражданином. Вот уж, как говорят, и нарочно не придумать!
А в это время Пыльмау не находила себе места. Один за другим возвращались домой охотники, а Джона с русским все не было. Пришел Армоль и притащил двух нерп. Он медленно прошествовал под молчаливыми одобрительными взглядами энмынцев, собравшихся возле своих яранг.
А тьма сгущалась, и полыхание северного сияния только обманывало глаз, приводило в движение торосы и море, заставляя принимать их за человеческие фигурки.
Пыльмау зажгла моховой светильник в чоттагине и поднесла каменную плошку ближе к двери, чтобы отблеск падал на снег.
Пришла жена Армоля и принесла порядочный кусок нерпичьего мяса и печенку для учителя. А Джона и Антона все не было.
Пыльмау не выдержала и побежала к Орво.
Старик сразу понял беспокойство женщины и, успокаивая ее, строго сказал:
– Одно и то же несчастье дважды не бывает! Ступай домой и терпеливо жди.
Пыльмау медленно направилась к себе. Подходя к яранге, она подняла голову и пристально поглядела на покрытый глубоким синим мраком ледяной простор.
– Идут! – закричала она и бросилась обратно в ярангу Орво.
– Идут! – повторила она и потянула старика на улицу. – Гляди, Орво, это Джон и его товарищ. Их двое! Они вдвоем шагают и даже что-то волокут!
– Ты совсем потеряла рассудок, – проворчал Орво, вырвавшись из цепких рук Пыльмау. – Ступай-ка лучше домой, разожги костер.
Пыльмау побежала к яранге и, ворвавшись в чоттагин, громко объявила:
– Дети! Отец возвращается! Он с добычей!
Когда охотникам до порога оставалось всего несколько шагов, Пыльмау торжественно и важно вышла из чоттагина, неся в вытянутой руке ковшик с водой и плавающей льдинкой.
Джон отстегнул упряжь, взял в руки ковшик и полил на голову убитой нерпы. Антон молча, с нескрываемым интересом наблюдал. Потом Джон отпил из ковшика и подал его Антону. Тот с наслаждением выдул весь остаток воды, так что богам досталась всего лишь одна капелька, да и ее с трудом вытряхнула Пыльмау в сторону моря. Но она не сердилась на Антона, наоборот, она смотрела на него ласково.
15Люди ослабели от голода, но все же выходили из яранг и смотрели на дальние холмы, откуда обычно показывались упряжки.
Двухнедельная пурга держала охотников в ярангах, и в Энмыне наступил настоящий голод. В котлах варили ременные обрезки, неиспользованные выкройки лахтачьей кожи для подошв и гнилую жижу со стенок мясных ям.
Антон Кравченко давно переселился в полог. Преодолевая отвращение, он ел пахучее варево, которое Пыльмау тщетно пыталась сдобрить остатками сохранившейся зелени.
Пурга утихла, но у охотников не было сил подняться и преодолеть новые нагромождения торосов, высокие сугробы сыпучего снега.
Ждали нарты с восточной стороны. По времени Тнарат уже должен был возвратиться.
Джон, собрав остатки сил, вышел в море. Далеко уйти он не смог, и поэтому ограничился тем, что пробил лунку на свежезамерзшем разводье и поставил сеть из нерпичьей ременной бечевы. Большой надежды не было, но все же это было охотой.
Весть о приближающихся нартах принес Яко.
Все, кто мог двигаться, высыпали на улицу.
– Это не Тнарат! – встревоженно заявил Орво, передавая бинокль Джону.
Джон увидел пять нарт. Они шли медленно – то ли собаки устали, то ли нарты были тяжело нагружены. Джон принялся тщательно осматривать их – каюры сидели высоко. Но почему их было так много? И белые есть. Их нетрудно отличить по тому, как они сидят на нарте.
– Тнарата не вижу среди них, – сказал Джон и, вытирая заслезившиеся глаза, передал бинокль Армолю.
– Да он впереди сидит! – не отнимая бинокля от глаз, воскликнул Армоль. – Точно он. И белый нагрудник его.
Нарты медленно приближались. Энмынские собаки, обессилевшие от голода и холода, даже не залаяли, не поднялись навстречу.
Толпа встречающих замолкла. Уж очень непривычно, что столько нарт едет. Тревога, как начавшаяся поземка, закружилась между людьми.
Первая нарта, на которой сидел Тнарат, медленно подъехала, и Орво по праву старшинства приветствовал его первым:
– Етти!
– Ии! Тыетык! – бодро ответил Тнарат. – И много гостей привез.
Антон узнал Лешу Бычкова и милиционера Драбкина. Он бросился к ним с криком приветствия:
– Ребята! Неужели это вы?
– А кто же еще? – с трудом разлепив замороженные губы, ответил Бычков. – Принимай гостей.
Нарты прибывших были нагружены ободранными оленьими тушами, мешками с мукой, ящиками с патронами и другими товарами.
Собачьи упряжки подвели к яранге Орво и там принялись укреплять цепи, чтобы на них рассадить собак. Из коротких реплик Джон узнал, что оленьи туши – из островного стада великого шамана Армагиргина.
– А где сам старик? – спросил Джон у Тнарата.
– Своими ногами пошел в сумеречный дом, – коротко ответил Тнарат.
Отложив подробные вопросы на спокойное время, Джон принялся помогать разгружать нарты и переносить оленьи туши в чоттагин Орво. Часть гостей разместили у Орво, а другие – в том числе Бычков и милиционер Драбкин – расположились в яранге-школе, где уже хлопотала Тынарахтына, и ей безропотно помогал кандидат в мужья Нотавье.
Совет сразу же решил оделить всех мясом. Сыновья Тнарата рубили оленьи туши, а женщины разносили мясо по ярангам, помогали разжигать потухшие жирники.
Мужчины собрались в яранге-школе, и вместе со всеми туда направился Джон. Тынарахтына обносила каждого вошедшего большим куском вареного мяса и кружкой крепко заваренного чая. На столике стояла початая банка трубочного табаку, и каждый брал по мере надобности. От дыма трубок, от пара горячего мяса и чая в пологе было жарко, и все поснимали верхнюю одежду. Чукчи обнажили лоснящиеся тела с резко обозначившимися от голодной жизни ребрами, а русские остались в гимнастерках, кроме Кравченко, который был в подаренной Джоном шерстяной фуфайке.
Все слушали рассказ Тнарата о посещении и аресте могущественного Армагиргина.
– Когда мы подъехали и стали подниматься на берег к ярангам, вдруг послышались выстрелы, – рассказывал с увлечением Тнарат. – Что-то чиркнуло у меня по малахаю. Вот глядите…
Малахай Тнарата пошел по рукам. На самой макушке чернел след пули.
– Снял я малахай, и вместо прохлады стало мне жарко от страха, – продолжал Тнарат. – Залегли мы в снег, за собаками. А Драбкин стал выкрикивать короткие русские слова, которые они употребляют на войне и в революции. Все приготовились и разом выстрелили, словно на китовой охоте. Драбкин сказал, чтобы мы целились поверх яранги. Жерди, что в дымовом отверстии, в щепки разлетались… Подождали: больше никто не стреляет. Никто из яранги не выходит. Ждем, уже ноги стали мерзнуть и грудь захолодела – бежит к нам человек. Тот парень, который таскал на себе Армагиргина. Бежит, размахивает руками и кричит:
«Не стреляйте, гости! Хозяин ждет вас и поставил большой котел с оленьим мясом!»
Ну, мы пошли. Тихо идем, а ружья на всякий случай наготове держим. Ничего, дошли до яранги, а навстречу верхом выходит Армагиргин, и такая у него на лице улыбка, словно мы с большими подарками приехали. Вошли в ярангу и сделали большой сход. Я был сердитый и усталый от страха. Бычков рассказал о Советской власти и велел пастухам избрать Совет. Стали выбирать, и главным оказался Армагиргин. Сидит старик тихонько в углу, молчит, только смотрит, как угольками прожигает все глазками. Три раза выбирали, и все получался Армагиргин. Бычков много говорил, терпеливо разъяснял, рассказывал о голоде, от которого умирают старики и дети, в то время когда на острове пасется огромное стадо. Наконец, выбрали того парня, на котором ездил Армагиргин. Потом Совет решил помочь голодающим. Пошли в стадо колоть оленей, а парень, которого главой Совета выбрали, не хочет больше возить Армагиргина. Старику пришлось на своих ногах ковылять. Ничего шел, только на заснеженных кочках спотыкался, отвык, наверное. Закололи столько оленей, сколько могли увезти, а Драбкин потом строго говорит Армагиргину: «Ты арестован и отправишься в сумеречный дом в Уэлен!»
– Разве построили такой дом в Уэлене? – спросил любопытный Гуват.
– Настоящего такого дома нет, а арестованных держим в доме, где моются горячей водой.
– Хорошо там, тепло, должно быть, – предположил Гуват.
– На время мытья арестованных переводят в другое место, а в немытные дни там холодно, на полу лед, – пояснил Тнарат. – Туда отправился Армагиргин вместе с женами, которые не захотели расставаться с ним. Летом, когда придет пароход, отправят его на Камчатку, в Петропавловск на суд.
