Пэлем Вудхауз - Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник)
— Ничего, бывает хуже. Вот и жалко, что он переедет в психушку. Если вы не поможете.
— У меня мало неудач.
— Тогда, — сказал герцог, — посмотрите моего племянника.
— Что вас беспокоит?
— Все.
Герцог яростно вздул усы. Из каких-то кустов донесся приятный тенор, выводивший с большим чувством: «Ах, берег, берег, берег Лох-Ло-мон-да!»
— Опять этот гад!
— Простите?
— Свистит и поет. И где? Под моим окном, — объяснил герцог. — Все хочу поймать, но он прячется. Ничего, подожду, у меня в комнате десяток свежих яиц. Рано или поздно… да, я говорил про Хореса.
— Это ваш племянник?
— Сын брата. Есть еще два, у сестры. Псих. И те психи. Брат был душевнобольной. Сестра, конечно, тоже.
— Как по-вашему, кто из них в самом тяжелом состоянии?
Герцог подумал.
— Этот, — признал он. — После того, что сейчас было, — да, он. Вы знаете, что было?
— Нет, я только что прибыл. А что было?
— И этот собачий «Лохламон»! Мерзкая песня. Кто ее сочинил?
— По-видимому, Бёрнс. Так что же случилось?
— Конни повела вашу дочь в галерею, хотя понять не могу, зачем приличной девушке смотреть на такие морды. Мы с Бошемом и с вашим племянником стоим в холле. Тут входит мой племянник, смотрит на вашего и орет: «Мартышка!» Можете себе представить? Мартышка! Ваш племянник возразил, что его зовут Бэзил.
— Молодец!
— Что?
— Я говорю: «Молодец».
— Почему?
— Потому, — ответил лорд Икенхем.
Герцог над этим подумал и, видимо, согласился.
— В общем, Хорес принял его за своего приятеля. Ладно. Со всяким случается. Но вы слушайте дальше. Если ваш Бёрнс думает, что «Лох Ломонда» — это приличные слова, он сам псих. Хотя что сюда еще сунуть?
— Вы сказали, чтобы я слушал дальше?
— А? Да-да, сейчас. Только кретин… Да, так дальше. Входит Конни с вашей дочерью. Красавица.
— Я не видел леди Констанс.
— Ваша дочь.
— О да! Ее зовут Гвендолин.
— Так она и сказала. Но Хорес заорал: «Полли!»
— Полли?
— Да. «Привет, Полли!»
— Вероятно, — предположил лорд Икенхем, — он принял ее за какую-то Полли.
— Именно. Я тоже так подумал. Сами понимаете, мне стало не по себе. Один такой ляп — еще туда-сюда. Но целых два за две минуты!.. Я подозревал, что с Хоресом неладно с тех самых пор, как он после кори вымахал футов до восьми. Если мозги так далеко от сердца, легко ли им работать? Пока еще кровь до них доберется… Ну вот. — С этими словами герцог вошел в холл. — Эй, где вы все? Наверное, одеваются. Вы и сами хотите переодеться. Я вас провожу. Вам отвели Алую комнату. Ванная — в конце коридора. Да, что я говорил? А, вот! Я беспокоился за Хореса. В конце концов, сын моего покойного брата, да еще такой длинный, не может быть здоров. Я вспомнил, как он говорил мне, что видел Бакстера на карнавале, и догадался: да у него… как это, забыл название?
— Вы имеете в виду диатез сублунарной медулы?
— Именно. Теперь я понимаю, почему эта девица расторгла помолвку. Кому нужен псих вместо мужа? Хотя где другого найдешь… Вот ваша комната. Вы уж постарайтесь, сделайте что-нибудь.
— С удовольствием. Вымоюсь — и займусь им.
— Тогда я его к вам пошлю. Это же сумасшедший дом! Тут — он, там — Эмсворт, Бошем, еще этот тип свистит… Никаких сил не хватит!
Герцог ушел, граф направился в ванную, прихватив любимую губку Голубку. Когда он вернулся, Хорес подходил к его двери. Две черты привлекали в нем внимание — нос Данстаблов (отец) и большие оленьи глаза Хилсбери-Хепвортов (мать). Сейчас кончик носа по-кроличьи двигался, а в глазах мерцал непритворный ужас, словно у Макбета в сцене с духом Банко.
Недавние события потрясли душу Хореса. Он давно и твердо знал, что дядя его — один из виднейших психопатов, а потому боялся не только наследственности, но и прямой заразы. Двойная галлюцинация вконец расстроила его, и он охотно направился к такому светилу, как сэр Родерик Глоссоп.
Однако и тут поджидала галлюцинация. Человек в купальном халате как две капли воды походил на графа Икенхема, дядю его невесты, хотя быть им не мог, поскольку: а) в Алой комнате поселился сэр Родерик и б) тот улыбался с вежливым любопытством, явно не зная, кто перед ним такой.
Наконец несчастный проговорил:
— Сэр Родерик Глоссоп?
— Да.
— Я… э… Давенпорт.
— Да-да, конечно! Заходите, мой дорогой. Вам не помешает, если я при вас оденусь? Уже звонили к обеду.
Растерянно глядя, как он бодро ныряет в накрахмаленную рубашку, Хорес дивился невероятному сходству.
— Я… э… — спросил он, — вы, случайно, не знакомы с лордом Икенхемом?
— С Икенхемом? — Лорд Икенхем задумался, одновременно вскакивая в брюки. — Да, мы встречались.
— Вы на него очень похожи.
Лорд Икенхем ответил не сразу, он завязывал галстук, ответственный человек в такое время молчит. Наконец он произнес:
— Не заметил. По-вашему, мой дорогой…
— Да, вы с ним похожи.
— Как странно… Никто мне не говорил. И впрямь, если он стройный, высокий, а я коренастый…
— Коренастый?
— Конечно.
Хорес Давенпорт горестно крякнул, быть может — прощаясь с последней надеждой. Собеседник метнул на него острый взгляд, и тон его изменился.
— Простите меня, — сказал он. — Нет, это непростительно, ведь ваш дядюшка описал мне, как вы приняли мою дочь и племянника за своих друзей, а человека на балу — за его секретаря. Это с вами бывало?
— Нет.
— Так, так… Делюзия метабилис наступила внезапно. Вы не припомните, чем это вызвано?
Хорес замялся:
— Я думал… ну… а…
— Да-да?
— Такие вещи передаются по наследству?
— Конечно, иногда.
— Бывают же фамильные носы!
— Верно, бывают.
— Мой, например. Сколько ему веков!
— Наверное, много.
— А от дяди наследуют?
— Не всегда, но это возможно. В какой мере расстроена психика вашего дядюшки?
— В большой.
— Так, так…
— Отец был здоров. Собирал японские картинки.
— А ему не казалось, что он внутри картинки?
— Нет.
— Так, так, так… По-видимому, речь идет о небольшом расстройстве нервов, вызванном волнениями. Были у вас волнения?
Вопрос этот вызвал у Хореса такую же реакцию, какую он вызвал бы у Иова.
— Ха-ха!
— То есть были?
— Еще какие!
— Что ж, я рекомендовал бы долгое морское путешествие.
— А пожить у моря можно?
— Можно. Вы приехали на машине? Тогда сразу после обеда, не травмируя психику прощаниями, отправляйтесь в Лондон, укладывайте вещи и — к морю!
— И все пройдет?
— Несомненно.
— А можно как следует хлопнуть?
Лорд Икенхем погладил его по плечу:
— Мой дорогой, нужно! Вы, часом, не знаете напитка «Царица мая»? Сухое шампанское, бренди, арманьяк, кюммель, желтый шартрез и пива для вкуса. Давно не пробовал, но рекомендую при всяком расстройстве нервов. А! Вот и обед. Идемте, идемте. Нельзя опаздывать в первый же вечер. Дурной тон.
Глава XI
Лорд Икенхем собирался сразу после обеда потолковать со своим племянником, но долгая беседа с хозяйкой задержала его, и уйти он смог, когда герцог основательно втерся между ними. Мартышку он нашел в бильярдной, где тот играл сам с собой.
За обедом он вел себя очень плохо. Соломон во всей своей славе[83], окажись он за этим столом, не сравнился бы с ним, но только внешне. Все блистало в Мартышке, все сверкало — галстук, рубашка, носки, не говоря уж о складке на брюках, но лицом, отражавшим душу, он походил на затравленную лису.
Вот почему дядя и хотел подбодрить его.
— Что ж, мой солнечный лучик, — сказал он, — все идет как по маслу. Говорят, ты устоял перед Хоресом.
Мартышка ожил, как ожил бы ветеран Азенкура, услышав о Криспиане[84].
— Да, — отвечал он.
— То-то и оно, — подчеркнул дядя. — Редкостная выдержка. Я тобой горжусь.
— А что толку? — проговорил Мартышка, снова сползая к скорби. — Даже такой идиот в конце концов догадается. Увидит тебя.
— Он меня видел.
— О Господи! И что же?
— Мы долго интересно беседовали. Рад сообщить, что он уезжает к морю. Только заедет в Лондон, чтобы напиться, словно бабочка, присевшая на цветок.
Мартышка ожил совсем.
— Однако! — сказал он. — Выжить Хореса — это немало.
Лорд Икенхем резонно обиделся.
— То есть как «немало»? — укоризненно спросил он. — Я думал, ты будешь плясать по комнате, хлопая в ладоши. Неужели тебя пугает леди Констанс?
— Да. И Бакстер.
Лорд Икенхем пренебрежительно взмахнул кием:
— Что тебе Бакстер и Конни? Они едят из рук. Чем плоха наша хозяйка? Что она сделала?
— Ничего, — признал Мартышка. — Но мне говорили правду, тетя — будь здоров. Чуть что — и начнется…
