Ивлин Во - Полное собрание рассказов
— Мне стыдно принимать вас в доме без лифта, — сказала мадам Антонич по-французски, затем, повернувшись к детям, обратилась к ним на другом языке. Мальчики поклонились, девочки сделали реверанс — и все вышли из комнаты. Мадам Антонич приготовила кофе и принесла из буфета тарелку с печеньем.
— Я была уверена, что вы придете, — сказала она. — Мой муж чересчур застенчив. Вы возьмете нас с собой в Америку.
— Милая мадам, я там никогда не был.
— Тогда в Англию. Мы должны оставить эту страну. Нам тут совсем не по себе.
— Я сейчас испытываю величайшее затруднение, чтобы самому попасть в Англию.
— Мы люди респектабельные. Мой муж — дипломат. У моего отца собственная фабрика в Будвайсе.[154] Вы знаете мистера Макензи?
— Нет, полагаю.
— Это был очень респектабельный англичанин. Он бы объяснил, что мы из добропорядочных людей. Он часто наведывался на фабрику отца. Если вы отыщете мистера Макензи, он поможет нам.
Разговор все больше истощался.
— Если бы вы только нашли мистера Макензи, — повторила мадам Антонич, — всем бы нашим бедам пришел конец.
Вскоре возвратились дети.
— Я уведу их на кухню, — сказала мадам Антонич, — и дам им варенья. Тогда они не будут мешать.
— Вот видите, — вздохнул доктор Антонич, когда закрылась дверь, — она всегда питает надежды. Я теперь не надеюсь. Как вы думаете, может в Нейтралии вновь родиться западная культура? Может, эту страну судьба уберегала от ужасов войны, с тем чтобы она стала светочем надежды для всего мира?
— Нет, — ответил Скотт-Кинг.
— Вы так не думаете? — разволновался доктор Антонич. — Не думаете? Я тоже так не думаю.
В тот вечер мисс Бомбаум и Скотт-Кинг доехали в такси до окраины и оставили его возле какого-то кафе, где встретили мужчину, который сидел с мисс Бомбаум в «Ритце» в первый вечер ее приезда. Никаких имен не было названо.
— Это что за малый, Марта?
— Англичанин, мой приятель; я хочу, чтоб ты ему помог.
— Далеко собирается?
— В Англию. Он может с шефом повидаться?
— Пойду спрошу. Он на уровне?
— Само собой.
— Ладно, поторчите тут где-нибудь, пока я не вернусь.
Он направился к телефону, а когда возвратился, сказал:
— Шеф его примет. Можем подбросить его туда, а потом поговорим о нашем деле.
Они взяли другое такси и поехали в пригород, в район сыромятен и скотобоен, узнаваемый в жаркой темноте по особому запаху. Вскоре они остановились у виллы, в которой не светилось ни одно окно.
— Вон туда. Не звонить. Просто дверь толкнуть.
— Надеюсь, вы довольны поездкой, — сказала мисс Бомбаум.
Скотт-Кинг не был пристрастен к чтению расхожих романов, а потому ему была неведома фраза: «Все произошло настолько быстро, что только после всего…» А между тем именно она выражала его положение. Такси уехало, еще когда он ковылял по садовой дорожке. Толкнув дверь, он вошел в пустой неосвещенный холл, услышал из соседней комнаты голос: «Входите», — вошел и обнаружил, что находится в каком-то затрапезном кабинете лицом к лицу с нейтралийцем в форме майора полиции.
Мужчина обратился к нему по-английски:
— Вы приятель мисс Бомбаум? Садитесь. Пусть вас не тревожит моя форма. Некоторые из наших клиентов уж чересчур тревожатся. Один болван, мальчишка, на прошлой неделе застрелить меня пытался, когда увидел в таком виде. Ловушку заподозрил. Если не ошибаюсь, вы хотите отправиться в Англию. Это очень трудно. Если б вы сейчас назвали Мексику, или Бразилию, или Швейцарию — было бы легче. У вас есть причины предпочесть Англию?
— У меня есть причины.
— Любопытно. Я провел там много лет и не нашел в тех местах особой привлекательности. В женщинах не было скромности, еда расстраивала мой желудок. У меня тут небольшая группа собирается на Сицилию. Может, это и вам подойдет?
— Боюсь, что нет.
— Что ж, надо будет посмотреть, что можно сделать. Паспорт у вас есть? Это удача. Как раз сейчас английские паспорта в очень большой цене. Надеюсь, мисс Бомбаум объяснила вам, что моя организация вовсе не благотворительная. Мы существуем, чтобы вести дело с прибылью, а наши расходы высоки. Меня все время беспокоят люди, которые, приходя ко мне, считают, что я занимаюсь этой работой исключительно из любви к ней. Я и впрямь люблю свою работу, только одной любви не хватает. Молодой человек, о ком я только что упоминал, кто застрелить меня пытался… его здесь же снаружи закопали, прямо под стеной… он думал, что это какая-то политическая организация. Мы помогаем людям независимо от их класса, расы, партии, верования или окраски — за предоплату наличными. Что правда, то правда: когда я поначалу взялся, имелись кое-какие любительские организации, которые расплодились во время мировой войны, — сбежавшие пленные, коммунистические агенты, сионисты, шпионы и так далее. Я их скоро из бизнеса выставил. Вот где пользу приносит мое положение в полиции. Нынче, могу сказать, у меня фактически монополия. Работа наша разрастается с каждым днем. Просто непостижимо, сколько народу без требуемых средств стремится в наши дни перейти границы. К тому же у меня есть ценные связи в нейтралийском правительстве. Бузотеры, от которых государство хочет избавиться, проходят через мои руки толпами. Сколько у вас в наличии?
— Около сорока фунтов.
— Покажите.
Скотт-Кинг вручил майору книжечку своих дорожных чеков.
— Но их тут на семьдесят фунтов.
— Да, но мой счет в отеле…
— На это времени не будет.
— Извините, — твердо выговорил Скотт-Кинг, — я не могу себе позволить выехать из отеля, оставив свой счет неоплаченным, особенно в зарубежной стране. Вам это, возможно, покажется глупым педантством, только это одна из тех вещей, которые для гранчестерца просто недопустимы.
Майор был не из тех, кто отговаривает людей от первейших принципов. Он принимал их такими, какими они к нему являлись, — а по роду своей гуманной деятельности он сталкивался со множеством человеческих типов.
— Вот что, я платить по счету не стану, — сказал он. — Вы знаете еще кого-нибудь в Белласите?
— Никого.
— Подумайте.
— В нашем посольстве есть некто по фамилии Смадж.
— Вот Смадж и оплатит ваш счет. Эти чеки нужно подписать.
Несмотря на свое высокое воспитание, Скотт-Кинг подписал, и чеки перекочевали в ящик секретера.
— А мой багаж?
— Мы багажом не занимаемся. Начать надо сегодня вечером. У меня есть одна группка, отправляющаяся на побережье. Наша главная расчетная палата находится в Санта-Марии. Оттуда вы отправитесь на пароходе — возможно, не в великой роскоши, но чего ж вы хотите? Не сомневаюсь, что вы — как англичанин — хороший моряк.
Майор позвонил в стоявший на столе колокольчик и заговорил с явившимся на зов секретарем на быстром нейтралийском.
— Вот этот человек займется вами и экипирует в дорогу. Вы говорите по-нейтралийски? Нет? Может, оно и к лучшему. В моем бизнесе разговоры не приветствуются, и должен вас предупредить: придется соблюдать строжайшую дисциплину. С этой минуты вы действуете по приказам. Не исполняющие их никогда не добираются до пункта назначения. Прощайте, и счастливого пути.
Спустя несколько часов большой старомодный крытый автомобиль затрясся по ухабам, двигаясь к морю. В нем сидели, сжавшись и скрючившись, семь мужчин в одеянии монашек-урсулинок. Среди них был и Скотт-Кинг.
Небольшой средиземноморский порт Санта-Мария расположен очень близко к сердцу Европы. Во времена Перикла[155] там процветала афинская колония и было возведено святилище Посейдона; карфагенские рабы построили волнолом и углубили бухту; римляне подвели к городу питьевую воду из горных ручьев; братья-монахи доминиканского ордена воздвигли большой храм, давший городу его нынешнее название; Габсбурги заложили искусную небольшую рыночную площадь; один из наполеоновских маршалов сделал город своей базой и оставил в нем классический ландшафтный сад. Следы всех этих благородных завоевателей и по сей день ясно различимы, только Скотт-Кинг не увидел ничего, потому как с рассветом он уже пробирался по булыжнику и гальке к району порта.
Роль центра рассредоточения Подземелья играл пакгауз в три широких, лишенных перегородок настила, с обшитыми досками окнами, соединенными металлической лестницей. Вела в него одна дверь, возле которой сторожиха поставила большой латунный остов кровати. Большую часть дня она возлежала на ней, укрывшись покрывалом, изгвазданным всякого рода едой, ружейной смазкой и табаком, и склонившись на маленькую подушечку, для которой порой плела кружево с рисунком духовного характера. Лицом она походила на одну из тех зловещих старух, что вязали шерсть и плели кружева, сидя вокруг площадей, по которым лилась кровь казненных французскими революционерами во времена террора.
