Кодзиро Сэридзава - Книга о Боге
Глава девятая
На следующее утро Каваиси, с которым мы долго беседовали накануне, снова постучал в ворота — я только что закончил завтракать и собирался навести порядок в прихожей, одновременно служившей мне кабинетом.
— Вчера я так спешил высказать вам свое восхищение по поводу «Улыбки Бога», что не сказал самого главного… Я всю ночь не мог уснуть и вот решился побеспокоить вас в столь ранний час, — сказал он.
Я сразу провел его в так называемый кабинет. Мы устроились на плетеных стульях друг против друга, но он казался смущенным и никак не мог начать.
— Наверное, в саду нам будет лучше, — в конце концов сказал я, и мы, каждый со своим стулом, вышли из дома и подошли к старому клену. Погода стояла тихая и ясная, в саду действительно было куда приятнее, чем в доме. Приложив ладонь к стволу клена и обменявшись с ним безмолвным приветствием, я сел на стул. Каваиси, очевидно заметивший мой жест, тут же сказал:
— Кстати, сэнсэй… Вчера мне хотелось поговорить с вами о любви… Вернее, не столько поговорить, сколько покаяться… Видите ли, я трижды перечитывал «Улыбку Бога» и только на третий раз понял, что это книга о великой любви Бога-Родителя к людям.
— Ну, откровенно говоря, о великой любви Бога-Родителя я еще только собираюсь писать… Это очень сложная тема. Живосущая Родительница часто указывает мне, что и как я должен писать. Но если я буду выполнять все ее требования, получится проповедь, к которой я как автор не имею никакого отношения. Поэтому в данный момент я в тупике и не чаю, как из него выбраться.
— В «Улыбке Бога» вы открыто об этом не писали, но чуткий читатель умеет читать между строк, не так ли?.. Ваш герой, от лица которого ведется повествование, в три года был брошен родителями, жил в совершенно диких условиях, умирал от дистрофии, чудом выжил. К тому же он мечтал поступить в среднюю школу, а это для него было столь же невозможно, как летать по небу без крыльев, но тут произошло новое чудо — каждый месяц кто-то стал присылать ему три иены, эти деньги словно свалились на него с неба, и он, не помня себя от счастья, поступил-таки в среднюю школу. Когда он, не пожелав стать рыбаком, сделал выбор в пользу школы, люди, у которых он жил, начали обращаться с ним как с нахлебником, они кормили его очень скудно, при этом еще и оговаривая, и он все время ходил голодным. Из тех трех иен, которые он получал ежемесячно, две иены он платил за уроки, тридцать сэнов составляли его взнос в школьный совет, остальные семьдесят шли на собственные нужды. Продержаться на эту сумму, продолжая учиться в средней школе, не представлялось возможным, и он уже был в отчаянии, но во второй класс он перешел с такими высокими оценками, что его как особенно перспективного ученика освободили от платы за уроки, в результате у него на руках оставалось уже две иены 70 сэнов, что дало ему возможность учиться дальше… Закончив среднюю школу, он тут же был принят в начальную школу учителем без звания, из десяти иен своего жалованья каждый месяц откладывал небольшую сумму и в июле уехал в Токио сдавать экзамены в Первый лицей. В сентябре он уволился из школы и переехал в Токио, где лет шесть перебивался кое-как, с трудом сводя концы с концами, учился сначала в вожделенном Первом лицее, потом в Токийском Императорском университете, после окончания которого избрал для себя стезю государственного чиновника, решив, что таким образом сможет принести больше пользы обществу. Через три года получил высший ранг, перед ним открылись большие перспективы, но он, усомнившись в карьере чиновника, бросил все и отправился во Францию учиться… Когда я читал эту книгу, в которой причудливый жизненный путь героя вырисовывался с такой естественной убедительностью, меня охватила смутная тревога…
— Думаю, только ты это и смог вычитать, поскольку сам собирался стать писателем.
— Да нет, вы можете спросить у кого угодно. А когда нашему герою, блестяще проучившемуся в Париже три года, пришла пора отправляться на родину, он внезапно заболевает туберкулезом. В те времена туберкулез считался смертельной болезнью, не было никаких методов лечения, никаких лекарств, способных справиться с ним, поэтому нашего героя посылают в высокогорный санаторий, где ему предстоит пройти курс климатотерапии. Там судьба сводит его с тремя молодыми людьми, товарищами по несчастью, и один из них, Жак, астрофизик, рассказывает ему о существовании великой силы, приводящей в движение Вселенную, причем толкует эту силу как того самого Бога, которого проповедовал Иисус Христос. Жак подбадривает героя, говоря, что туберкулез был ниспослан ему Богом как величайшая милость и его следует принимать с радостью, советует ему бросить экономику и стать писателем, ибо таково желание Бога. Герой, ощущая близость смерти, готов доверить свою судьбу этому великому Богу, но рассуждения Жака кажутся ему слишком умозрительными, лишенными реального смысла, он близок к отчаянию… Так или иначе, болезнь благодаря курсу климатотерапии отступает, состояние героя улучшается настолько, что он возвращается в Японию, вернувшись же, совершенно случайно становится писателем, а там — тяжелые годы войны, капитуляция… В прошлом году он сталкивается со странным явлением, ему открывается, что сила Великой Природы, которую проповедовал Жак, есть не что иное, как Бог-Родитель, творец всего живого на земле, в том числе и человека, причем сам Бог является ему, чтобы сказать о Своих родительских чувствах. Более того. Он требует от девяностолетнего героя, находящегося на пороге смерти, чтобы тот начал писать книгу… Когда я дочитал до этого места, я вдруг понял: ну, конечно же наш герой, начиная с его сиротского детства и вплоть до сего дня, находился под защитой любви Бога-Родителя, и эта мысль принесла мне какое-то странное облегчение…
— Просто мы с тобой дружим уже много лет, и ты невольно путаешь меня с героем.
— Нет, это не так. Перечитав книгу дважды, я понял, сколь велика любовь Бога-Родителя к людям, сколь велико желание заслонить их от бед, точно так же, как Он заслонил героя вашей книги. Меня восхитила сила отеческой любви Бога, которого человечество на протяжении всей своей истории неоднократно повергало в печаль. Однако когда я перечитал книгу в третий раз, я испытал такое потрясение, будто меня скинули с вершины горы. Мне показалось, что скорлупа моего «я» вдруг треснула и из нее вылупилось мое истинное человеческое «я». Я понял, что был виноват перед вами, и из глаз моих брызнули слезы… Целых пятьдесят лет мы общались, а я вас не знал. Это непростительно, я стыжусь себя… Вчера я пришел, чтобы сказать об этом, но как-то не получилось…
— Как понять, что ты меня не знал?
— Помните, когда меня признали негодным к военной службе, отец предложил мне в течение трех лет не устраиваться на работу, а остаться в университете и заниматься тем, чем мне хочется? Тогда вы посоветовали мне поехать на год за границу, мол, это будет мне полезно, раз я хочу в будущем стать поэтом или писателем, а поскольку я занимаюсь английской литературой, то лучше всего поехать в Англию. Вы еще сказали тогда, что чем больше я усвою, тем лучше, и посоветовали избегать японцев и активно общаться с англичанами. И предупредили меня, что нельзя замыкаться в тесной скорлупе своего «я».
— Неужели я это говорил? Это было весьма безответственно с моей стороны… Не помню, кажется, отец не разрешил тебе тогда ехать за границу?
— Нет, я просто не стал ему ничего говорить. Это была непростительная глупость с моей стороны. Тогда я придерживался убеждения, что самое ценное для поэта или прозаика — собственная индивидуальность. Мысль о стажировке за границей пугала меня… Это было проявление душевной трусости… Я это понял в тот миг, когда меня словно сбросили с вершины горы… Из-за этой дурацкой идеи о ценности собственной индивидуальности я замкнулся в своей скорлупе, да еще мнил себя настоящим эдосцем. Я был просто жалким снобом. Думал только о себе, не мог поставить себя на место другого… Не знал, что такое истинная любовь… Словом, премерзкая личность! А вы, несмотря на то что я был совершенно чужим вам человеком, к тому же человеком, вас не ценившим, не способным любить, возились со мной целых полвека! Поняв это, я не смог удержать слез, я был так благодарен вам, чувствовал себя таким виноватым… И пусть поздно, но я все-таки хочу сказать, как я вам благодарен, и попросить прощения… Вчера я как-то не решился…
Я был поражен, ибо никогда раньше он не говорил о своих чувствах.
— Ладно, это я должен тебя благодарить, ведь на протяжении пятидесяти лет ты дарил меня, совершенно чужого тебе человека, своим обществом…
— До сих пор я считал постыдным обсуждать с кем-то свои личные дела и никогда не обращался к вам за советом… Я был таким дураком, все время упрекал отца, вылепившего меня по своему образу и подобию: он считал, что человек должен держаться за свой капитал, каким бы малым он ни был, и жить в своем узком мирке, думая только о собственных удовольствиях. Возможно, если бы у отца не было капитала и я сам зарабатывал бы себе на жизнь, я вырос бы совсем другим человеком… Любой, даже самый маленький капитал оказывает отрицательное воздействие на человеческую жизнь. С этой точки зрения вам можно только позавидовать.
