Гюстав Флобер - Кандидат
Мюрель. Сейчас.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Руслен, Мюрель.
Мюрель. Надо сознаться, дорогой мой, вы поставили меня в затруднительное положение.
Руслен. А мне, вы думаете, лучше?
Мюрель. Черт возьми, надо, однако, решиться. Либо одно, либо другое. Но надо с этим покончить.
Руслен. Почему у вас всегда такая потребность язвить, преувеличивать? Разве нельзя найти что-нибудь хорошее в любой партии?
Мюрель. Разумеется – голоса.
Руслен. Вы остроумны, честное слово. Этакая тонкость ума… Неудивительно, что вас любят.
Мюрель. Меня? Кто же?
Руслен. Наивный! Некая девица, именуемая Луизой.
Мюрель. Какое счастье! Спасибо! Спасибо! Теперь я займусь вами от всей души, по-настоящему. Буду утверждать, что вас не поняли. Словесный спор, ошибка. Что касается «Беспристрастного наблюдателя»…
Руслен. Там вы хозяин.
Мюрель. Не совсем. Мы подчиняемся распоряжениям из Парижа и должны были даже вас разнести.
Руслен. Отмените разнос.
Мюрель. Разумеется! Но как же внушить Жюльену обратное тому, что ему говорили?
Руслен. Что же делать?
Мюрель. Подождите. У вас в доме есть кто-то, чье влияние…
Руслен. Кто же?
Мюрель. Мисс Арабелла. По некоторым ее словам я имею полное основание заключить, что молодой поэт ее интересует…
Руслен (смеясь). Значит, стихи написаны в честь англичанки?
Мюрель. Я не знаю стихов, но думаю, что они любят друг друга.
Руслен. Я был в этом уверен. Я никогда в жизни не ошибался. Раз моя дочь ни при чем, я ничем не рискую; и плевать мне, если… надо поговорить с женой. Она должна быть дома.
Мюрель. А я тем временем постараюсь вернуть тех, кого ваше философское равнодушие немного расхолодило.
Руслен. Не заходите, однако, слишком далеко, а то как бы Бувиньи с одной стороны…
Мюрель. Ведь надо же перекрасить ваш патриотизм. (Уходит.)
Руслен (один). Постараюсь быть проницательным, ловким, глубоким.
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Руслен, г-жа Руслен, мисс Арабелла.
Руслен (Арабелле). Милое дитя мое, – моя чисто отеческая любовь к вам позволяет мне вас так называть, – я жду от вас большой услуги; дело в том, что нужно переговорить с г-ном Жюльеном.
Арабелла (живо). Это я могу.
Г-жа Руслен (свысока). А! Каким же образом?
Арабелла. Он каждый вечер приходит сюда на прогулку. Нет ничего проще как подойти к нему, когда он курит сигару.
Г-жа Руслен. Приличнее будет, если это сделаю я.
Руслен. В самом деле, это больше подобает замужней женщине.
Арабелла. Но я с удовольствием…
Г-жа Руслен. Я запрещаю вам, мадмуазель.
Арабелла. Слушаюсь, мадам. (В сторону, возвращаясь домой.) Что это ей вздумалось мне мешать… Подождем. (Исчезает.)
Г-жа Руслен. У тебя, мой друг, бывают странные идеи: поручать компаньонке подобную вещь. Ведь это, полагаю, касается твоей кандидатуры?
Руслен. Разумеется! А я было думал, что именно мисс Арабелла, благодаря своей влюбленности, в которой я больше не сомневаюсь, могла бы…
Г-жа Руслен. Ах, ты ее не знаешь. Это особа несдержанная и неискренняя; она скрывает под романтической маской душу отнюдь не романтическую; я чувствую, что ей нельзя доверять…
Руслен. Ты, пожалуй, права. Вот и Жюльен. Ты понимаешь, о чем надо с ним говорить, не правда ли?
Г-жа Руслен. О, я сумею за это взяться.
Руслен. Полагаюсь на тебя. (Руслен уходит, раскланявшись с Жюльеном. Наступает темнота.)
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Г-жа Руслен, Жюльен.
Жюльен (увидев г-жу Руслен). Она (бросает сигару) одна! Как быть? (Кланяется.) Сударыня…
Г-жа Руслен. Г-н Дюпра, кажется.
Жюльен. Да, сударыня, увы.
Г-жа Руслен. Почему увы?
Жюльен. К несчастью, я пишу в газете, которая не может быть вам по вкусу.
Г-жа Руслен. Только своей политической окраской.
Жюльен. Если б вы знали, как я презираю вопросы, которыми вынужден заниматься.
Г-жа Руслен. О, избранные души умеют приспособляться к чему угодно, не роняя своего достоинства. Правда, в вашем презрении нет ничего удивительного. Тот, кто пишет такие… замечательные стихи…
Жюльен. С вашей стороны нехорошо так поступать, сударыня. Зачем насмехаться?
Г-жа Руслен. Нисколько. Быть может, я профан, но мне кажется, что вас ожидает блестящее будущее.
Жюльен. Оно закрыто для меня благодаря той среде, с которой я тщетно борюсь. Искусство плохо произрастает на провинциальной почве. Поэт, вынужденный жить в провинции, поэт, которого бедность заставляет выполнять бог весть какую работу, подобен человеку, вздумавшему ходить по трясине. Отвратительная тяжесть, прилипающая к ногам, не пускает его; и чем больше делает он попыток вырваться, тем сильнее его затягивает. А между тем какая-то непреодолимая сила протестует и кричит внутри вас. Единственным утешением в необходимости поступать не так, как хочется, служат горделивые мечты о том, что сделаешь в будущем, а там проходит месяц за месяцем, понемногу примиряешься с окружающей пошлостью, в тебе вырабатывается покорность судьбе, своего рода спокойное отчаяние.
Г-жа Руслен. Я понимаю вас и сочувствую.
Жюльен. Как сладостно мне ваше сочувствие, сударыня, хотя оно и усугубляет мою печаль.
Г-жа Руслен. Мужайтесь. Успех явится позднее.
Жюльен. Возможно ли это в моем одиночестве?
Г-жа Руслен. Не бегите от общества, идите к людям. Их язык отличен от вашего, изучайте его. Подчинитесь требованиям света. Репутация и власть достигаются путем общения, и поскольку борьба является естественным состоянием общества, станьте в ряды сильных мира сего, будьте на стороне богатых, счастливых. А сокровенные свои мысли из чувства собственного достоинства осторожности храните про себя. Через некоторое время, когда вы будете жить в Париже, как и мы…
Жюльен. Но у меня нет средств на то, чтобы жить там.
Г-жа Руслен. Как знать? С вашим талантом и гибкостью нетрудно всего добиться; употребите их на пользу людей, которые сумеют вас за это отблагодарить. Но поздно; до приятного свидания, сударь. (Хочет уйти.)
Жюльен. Нет. Останьтесь, молю вас, ради бога. Я так давно ждал этого случая. Напрасно я пытался всяческими ухищрениями проникнуть к вам. К тому же я не совсем понял ваши последние слова. Вы как будто ждете чего-то от меня… Что это, приказание? Скажите! Я повинуюсь!
Г-жа Руслен. Какая самоотверженность!
Жюльен. Но ведь я живу вами! Когда мне хочется вздохнуть вольнее и я поднимаюсь на пригорок, мой взор невольно ищет среди других домов милый моему сердцу домик, белеющий среди зелени сада. Даже вид дворца не вызвал бы во мне столько желаний. Иногда вы появляетесь на улице; ослепленный, я останавливаюсь, а потом бегу следом за вашей вуалеткой, развевающейся сзади, подобно голубому облаку. Часто я подходил к этой изгороди, чтобы увидеть вас, услышать шелест вашего платья, когда вы идете по дорожке, окаймленной фиалками. Каждое произнесенное вами громкое слово, самая обыкновенная фраза казалась мне полной значения, непонятного для других, и я радостно уносил ее, словно сокровище! Не гоните меня! Простите! Я осмелился послать вам стихи. Они затеряны, как те цветы, что я срываю в поле и не могу вам поднести, как слова, с которыми я обращаюсь к вам ночью, но вы их не слышите. Вы – мое вдохновение, моя муза, идеальный образ, восторг мой и мученье.
Г-жа Руслен. Успокойтесь, такие преувеличенные чувства…
Жюльен. Все дело в том, что я – человек тридцатых годов. Первой книгой, которую я прочел, была «Эрнани» Гюго, я хотел бы быть героем Байрона, Лара. Я ненавижу современную пошлость, обывательское существование, позор доступных любовных утех. Мое сердце полно любви, воспетой великими мастерами. В мыслях своих я не отделял вас от самого прекрасного, что только есть на свете; остальной мир, кажется мне, существует лишь в связи с вашей особой. Эти деревья созданы на то, чтобы качаться над вашей головой, ночь – чтобы сокрыть вас, звезды, тихо мерцающие, как ваши глаза, чтобы глядеть на вас.
Г-жа Руслен. Вас увлекает литература, сударь. Как может женщина довериться человеку, не умеющему совладать с метафорами или с собственной страстью? Мне, правда, она кажется искренней. Но вы молоды и не знаете еще, что такое неизбежность. Другие на моем месте сочли бы оскорбительным такую горячность чувств. Следовало бы по крайней мере обещать…
