Пэлем Вудхауз - Том 15. Простак и другие
— А что он за человек?
— Очень неплохой. Немножко глуповатый. Давно его не видел.
— Он друг Несты. Я встретила его однажды. Он станет вам рекомендацией.
— Кем-кем?
— Вам же понадобится рекомендация. По крайней мере, я так думаю. Ну и вообще, если вы скажете, что знакомы с лордом Маунтри, то будет проще договариваться с Эбни, ведь этот Огастес в его школе.
— А Маунтри все известно? Вы ему рассказали, зачем я хочу поехать в школу?
— Не я, Неста. Он решил, что вы поступаете как настоящий мужчина. Мистеру Эбни он скажет всё, что нам понадобится. Кстати, Питер, вам придется заплатить что-то директору. Неста, конечно, оплатит расходы.
Тут я в первый и единственный раз выступил с твердым заявлением:
— Нет. Она, конечно, очень добра, но все это — любительская затея. Я иду на это ради вас, и за всё заплачу сам. Господи! Вообразить только, ещё и деньги за такую работу брать!
— Вы такой милый, Питер. — Синтия взглянула на меня довольно странно и после легкой паузы сказала: — Ну, а теперь — за дело.
И мы вместе состряпали письмо, в результате которого и состоялась двумя днями позже важная встреча в клубе с Арнольдом Эбни, магистром гуманитарных наук из «Сэнстед Хауса», Хэмпшир.
Мистер Эбни оказался долговязым, вкрадчивым, благожелательным человеком с оксфордскими манерами, высоким лбом, тонкими белыми руками и воркующей интонацией. В общем, он производил впечатление скрытой важности, точно постоянно находился в контакте с великими. Было в нем нечто от семейного адвоката, которому поверяют свои секреты герцоги, и что-то от капеллана королевского замка.
Ключ к своему характеру он раскрыл в первую же минуту нашего знакомства. Мы только что уселись за стол в курительной, когда мимо прошаркал пожилой джентльмен, бегло кивнув нам на ходу. Мой собеседник тут же, чуть ли не конвульсивно вскочив на ноги, ответил на поклон и снова медленно опустился в кресло.
— Герцог Дивайзис, — полушепотом сообщил он. — Достойнейший человек. Крайне. Его племянник лорд Роналд Стоксхей был одним из моих учеников. Замечательный юноша.
Я заключил, что в груди мистера Эбни еще горит старый феодальный дух.
Мы приступили к делу.
— Итак, мистер Бернс, вы желаете стать одним из нас? Войти в гильдию преподавателей?
Я попытался изобразить, будто только того и жажду.
— Что ж, при определенных обстоятельствах, в которых… э… могу сказать, нахожусь и я сам, нет более радостной профессии. Работа наша очень важна. А как поразительно наблюдать за развитием молодых жизней! Что там, помогать им развиваться. В моем случае, могу добавить, существует дополнительный интерес — в моей школе формируются умы мальчиков, которые в один прекрасный день займут место среди наследственных законодателей, этой маленькой кучки энтузиастов, которые, несмотря на вульгарные атаки крикунов-демагогов, по-прежнему вносят свою лепту, и немалую, в благосостояние Англии. Н-да…
Он приостановился. Я сказал, что придерживаюсь того же мнения.
— Вы ведь выпускник Оксфорда, мистер Бернс? По-моему, так вы писали? А-а, вот ваше письмо. Да, именно. Вы учились в… э… а, да. Прекраснейший колледж. И декан его — мой старинный друг. Может, вы знали моего бывшего ученика лорда Ролло? Хотя нет, он учился там после вас. Превосходнейший юноша. Изумительный… Вы получили степень? Да, получили. И представляли университет в командах крикета и регби. Чудесно! Mens sana in… э… corpore sano.[1] О, как это верно!
Бережно сложив письмо, он снова убрал его в карман.
— Ваша главная цель поступления в мою школу, мистер Бернс, как я понимаю… э… узнать основы дела. У вас мало или совсем нет опыта?
— Нет, никакого.
— Следовательно, лучше всего для вас, несомненно, поработать какое-то время учителем. Таким образом вы получите глубокие знания, научитесь ориентироваться в лабиринтах нашей профессии, что сослужит вам хорошую службу, когда вы станете организовывать собственную школу. Учительству можно научиться только на практике. «Только те, кто… э… смело встречает опасности, постигают её тайну». Да, я, безусловно, рекомендовал бы вам начать с нижней ступеньки, покрутиться хотя бы какое-то время в колесе практики.
— Конечно, — покивал я. — Само собой.
Он остался доволен моим согласием. Я заметил, что директор облегченно вздохнул. Думаю, он ожидал, что я заартачусь, услышав о практической работе.
— Так совпало, — продолжил он, — что мой учитель классических языков уволился в конце последнего семестра. Я хотел обратиться в агентство, когда получил ваше письмо. Как вы считаете, вы… э…
Мне надо было подумать. Я чувствовал добрую расположенность к Арнольду Эбни, и мне не хотелось наносить ему слишком существенный урон. Я намеревался украсть у него мальчишку, который, как ни формируй его ум, не превратится в законодателя страны, но, несомненно, вносил свою лепту в ежегодный доход директора и не желал усугублять свое преступление, выступая к тому же и в роли бесполезного учителя. Что ж, рассудил я, пусть я и не Джоуитт,[2] но все-таки латынь и греческий знаю достаточно и сумею обучить начаткам этих языков маленьких мальчиков. Совесть моя успокоилась.
— С радостью, — ответил я.
— Ну и отлично. Тогда давайте считать, что это… э… решено, — заключил мистер Эбни.
Повисла пауза. Мой собеседник начал чуть беспокойно поигрывать пепельницей. Я недоумевал, в чем дело. А потом меня осенило. Мы подошли к низменному — нам предстояло обсудить условия.
Поняв это, я сообразил, как смогу бросить еще одну подачку своей требовательной совести. В конце концов, всё дело упиралось в твердые деньги. Похитив Огдена, я лишу мистера Эбни денег, но, выплатив вознаграждение, верну их.
Я быстренько прикинул: сейчас Огдену около тринадцати лет. Возрастной предел в приготовительной школе приблизительно до пятнадцати. В любом случае пестовать его «Сэнстед Хаус» мог только один год. О гонораре мистера Эбни придется догадываться. Для гарантии я определил сумму по максимуму и, сразу переходя к сути, назвал цифру.
Она оказалась вполне удовлетворительной. Моя мысленная арифметика была достойна похвалы. Мистер Эбни просиял. За чаем с пышками мы с ним подружились. Я и вообразить не мог, что существует столько теорий преподавания, сколько я услышал за эти полчаса.
Распрощались мы у парадной двери клуба. Эбни сиял благостной улыбкой с крыльца.
— До свидания, мистер Бернс, до свидания. Встретимся при… э… Филиппах.[3]
Добравшись домой, я вызвал звонком Смита.
— Смит, — сказал я, — завтра вы первым делом купите для меня кое-какие книги. Названия лучше записать.
Слуга послюнил карандаш.
— Латинская грамматика.
— Да, сэр.
— Греческая грамматика.
— Да, сэр.
— «Легкие переложения в прозе» Бродли Арнольда.
— Да, сэр.
— И «Галльская война» Цезаря.
— Не уловил имя, сэр.
— Це-зарь.
— Спасибо, сэр. Что-нибудь еще?
— Нет, это всё.
— Хорошо, сэр.
И он бочком удалился из комнаты.
Слава Богу, Смит всегда считал меня сумасшедшим, а потому никаким моим просьбам не удивляется.
Глава II
«Сэнстед Хаус» был внушительным строением в георгианском стиле. Квадратный дом стоял посередине участка в девять акров. Как я узнал, прежде дом был частным владением и принадлежал семье по фамилии Бун. В свои ранние дни поместье было обширным, но течение лет внесло перемены в жизнь Бунов. Из-за денежных потерь им пришлось продать часть земли. Появились новые дороги, отрезая порции от участка. Новые способы путешествий увлекли членов семьи из дома. Прежняя устоявшаяся жизнь деревни тоже переменилась, и в конце концов последний из Бунов пришел к заключению, что содержать такой большой и дорогой дом не стоит.
Превращение дома в школу было естественным. Для обычного покупателя он был слишком велик, а поместье, уменьшившись в размерах, стало неподходящим для богачей. Полковник Бун был рад продать дом мистеру Эбни, и школа начала свое существование.
Для школы здесь имелись все необходимые условия. Дом стоял на отшибе. Деревня находилась в двух милях от его ворот. Неподалеку море. Площадка для игры в крикет, поле для футбола, а внутри дома — множество комнат самых разных размеров, подходящих и для классов, и для спален.
Когда я приехал туда, помимо мистера Эбни, меня самого, еще одного учителя по имени Глоссоп и домоправительницы в доме жили 24 мальчика, дворецкий, кухарка, слуга на все руки и две служанки, одна помогала на кухне, вторая прислуживала за столом. В общем, настоящая маленькая колония, отрезанная от внешнего мира.
Кроме мистера Эбни и Глоссопа, унылого, нервного и манерного человека, я перекинулся словом в мой первый вечер с Уайтом, дворецким. Есть люди, которые нравятся с первого взгляда. Уайт был таким. Даже для дворецкого он обладал поразительно приятными манерами, но у него не было суровой холодности, какую я замечал у его коллег.
