Ванда Василевская - Звезды в озере
— Айда, ребята! — весело гаркнул Габриельский и хлестнул лошадей.
Поручик выстрелил, помещик повалился в телегу. Забельский одним прыжком очутился на коне.
— Рысью!
Его гнало вперед страшное слово, брошенное другим офицером. Бандиты! А кто же он иначе? Громко, отчетливо слышен был плач ребенка. Он бежал от этого плача, который преследовал его повсюду, бежал от брошенного ему ужасающего оскорбления, на которое нельзя было ответить, от глаз человека, который увидел, наверняка увидел, каким-то непостижимым образом рассмотрел отраженный в зрачках Забельского труп лежащей на земле женщины.
Они двинулись коротким галопом. Поручик с рукой на перевязи выскочил на шоссе, и вслед отряду защелкали револьверные выстрелы.
— Стреляй, стреляй на здоровье, — захрипел Габриельский. — А деревенька-то горит!
Действительно, над деревней к чистому, лазурному небу поднималось яркое, бездымное пламя.
— А где же наши? — встревожился Войдыга. Но на боковой тропинке уже зацокали подковы: восемь человек, которые выполнили задание, услышав выстрелы на дороге, объехали кругом деревню и присоединились к отряду.
Отъехав от деревни, остановились. Габриельский, ругаясь, осматривал свою раненую руку.
— Сукин сын!.. Ну, вот скажите, поручик, что же еще могло получиться, если в армии были такие офицеры? Бандиты, говорит… Да и вы тоже хороши! Ни один не решился ему в башку пальнуть… Нуте-ка, поручик, оторвите рукав от моей рубашки, надо перевязать. Что, грязная? Плевать! Я ни в какие заражения не верю, у меня кровь здоровая. Заражение только у дохляков бывает. Ишь, как прострелил, навылет. Ну вот, теперь все в порядке. Можно ехать.
В угрюмом молчании двигались они по шоссе. Один из полицейских сел на телегу и взял вожжи. Забельский ехал шагом. Он смотрел в землю, на мелкую пыль, в которую глубоко погружались лошадиные копыта. За ним шлепали остальные — медленно, с опущенными головами.
— Да что мы, словно за гробом тащимся, — обозлился, наконец, Габриельский. — А ну-ка, подгоняйте! Сейчас в сторонке должна быть деревня.
Забельский не ответил, никто не шевельнулся. Помещик пощупал свою раненую руку и поморщился.
— А вы тоже… Кой черт вас заставил удирать оттуда? Раз начали, надо было и кончать. И с этими фармазонами тоже навести порядок. Нашелся защитник у хамов, не угодно ли!.. А еще поручик…
По-прежнему никто не отзывался. Габриельский беспокойно ворочался на снопе соломы, который служил ему сидением.
— Господин поручик!
— Что?
— Вы бы хоть поближе ко мне держались. А то все молчите…
Забельский пожал плечами. К нему подъехал Войдыга.
— Тут сейчас лесок и вода. Может, стоянку сделаем?
— Можно, — глухим голосом ответил поручик.
Лес был уже полон опавшими листьями, но кое-где еще зеленел по-летнему. Пахло солнцем и землей. Они расположились на небольшой полянке под деревьями. Забельский лег на траву и стал смотреть в небо. Войдыга оглянулся было на него, но потом махнул рукой и сам отдал распоряжение.
— Ну, ребята, в деревню. Разузнайте, как там. Может, какая жратва найдется.
Охотники тотчас вызвались. Габриельский с трудом слез с телеги и, сопя, подошел к поручику.
— А вы что разлеглись, как девка перед кавалером? Настроеньице испортилось, что ли?
— Оставьте меня в покое, — огрызнулся поручик.
— Могу и оставить в покое, отчего же…
Он пожал плечами и направился к кучке полицейских, которые всегда держались особняком. Он присел к ним и заговорил, время от времени поглядывая на Забельского.
Вскоре вернулись из деревни солдаты. Они принесли поесть и рассказали новости. Забельский слушал, опершись на локоть.
— В деревне говорили…
— А деревня украинская? — вмешался помещик.
— Ага, украинцы. Болтают, будто большевики уже всюду главными трактами прошли.
— Как это так? — встревожился Габриельский.
— А вот, по главным трактам идут, на города, быстро идут… сразу по нескольким дорогам.
— Значит, как же? — удивился Войдыга. — Значит, они и впереди нас?
— Наверняка.
— Э, откуда это хамам знать, — раздраженно перебил помещик, но никто его не поддержал.
Солдаты тревожно поглядывали друг на друга. Габриельский прикладывал здоровую руку к повязке и морщился. Забельский тупо уставился на траву.
— Ну, так что же? — спросил, наконец, помещик.
— Ничего, — пробормотал Забельский. — Раздели хлеб, Войдыга.
Капрал прямо руками разламывал ковригу и раздавал солдатам большие черные куски. Они ели жадно. Габриельский махнул рукой на еду.
— Эх…
Один из полицейских сел, обхватив руками колени.
— Если большевики идут по трактам, надо обдумать.
— Что ты будешь обдумывать? — проворчал поручик. — Они идут с востока на запад — значит, можно двигаться только параллельно их маршу. Ну и куда ты пойдешь? К немцам?
— А хоть бы и к немцам, — неуверенно пробормотал полицейский.
— Только можно ли пройти? — вмешался с набитым ртом Войдыга.
— И пройти можно, и все можно, — вспыхнул Габриельский. — Но не так, как мы теперь тащимся! Раздумья, сентиментальные настроения… Можно вдоль их пути, если это правда, что они идут, — а можно и обратно повернуть…
— Ага, — насмешливо заметил Забельский. — В те деревни, которые мы сожгли? Там нас встретят, — особенно, если большевики уже пришли. С хлебом-солью нам навстречу выйдут.
— Я вижу, вы, поручик, жалеете… Лучше было сразу дать себя зарезать… А эти хамы умеют кишки из брюха выпускать, да как еще умеют! У них практика еще со времен Железняка и Гонты…[1]
— А теперь они вам кишки не выпустят, когда мы сожгли несколько деревень?
Габриельский побагровел.
— Я вообще жалею, что связался с вами! Мне показалось, что вы человек, а вы такой же слизняк, как и прочие! Вы сами согласились, пошли — и вот на тебе! Претензии! Да что, я один поджигал или ваши люди жгли, а? Это тот фармазон вас так смутил, что ли?
— Чего тут ссориться! — вмешался Войдыга. — Нужно думать, как дальше быть. А об этих большевиках, может, еще неправда.
— Все говорят, — возмутился солдат, принесший хлеб из деревни. — В местечке видели.
— Мало ли что видели, — упирался Габриельский. — А впрочем, не так страшен черт, как его малюют. Винтовки у нас есть, прорвемся и через большевиков.
— Только куда? — мрачно спросил Забельский.
— Куда-нибудь! В Румынию, Венгрию, — там наверняка создается армия! А впрочем… хоть и на запад. С культурным человеком всегда можно сговориться, а здесь что? Азия, дикость!
В сторонке солдаты собрались вокруг товарищей, которые принесли хлеб из деревни.
— Простых солдат отпускают. Только оружие сдай — и иди, куда хочешь.
— Да ну?
— Так говорят. Да и вправду, что мы им?
— Правильно…
— Ну, так как же?
Они неуверенно оглянулись на Забельского, который все еще ссорился с помещиком.
— Они нас выведут небось! Они так заведут, что родная мать не узнает.
— Вот только, может, всем вместе лучше…
— Чего там лучше! Опять что-нибудь выдумают.
Габриельский так рассердился, что махнул простреленной рукой и громко зашипел:
— А, черт, жжет как! Вам, поручик, кажется, что если уж большевики, так… Во-первых, еще неизвестно, есть ли большевики. Откуда так быстро? Глупая болтовня.
— Моторизовано все, — вмешался солдат.
— Еще что скажешь! — возмутился помещик. — Мо-то-ри-зо-ва-но! Кому ты это рассказываешь! Знаю я их, отлично знаю, не беспокойся! Но даже если большевики и пришли — все равно прорвемся! Как, поручик?
— Оставьте меня в покое, — простонал Забельский. — Я больше не могу…
— Ого, расклеился наш господин поручик… Да, война — это не прием у полковника. Война — это не парад на Саксонской площади, господин поручик. Постыдились бы — точно баба! Ну, вставайте, вставайте, пора двигаться!
— Я больше никуда с вами не пойду.
Габриельский весь затрясся:
— Ну и черт с вами! Что я, к вам в няньки нанялся? Мы ведь с вами не венчались! Нужны мне ваши нервы и настроения! Забираю своих и еду! Интересно, как вы тут справитесь с одним десятком солдат и без пулемета! Да и ваши люди что-то между собой шушукаются. Мне сдается, останетесь вы один как перст.
— Ну и пусть останусь, — простонал поручик и лег лицом в траву.
Войдыга, посвистывая, смущенно глядел в сторону.
— Ну, господа, собираем манатки и двигаемся, — бодро объявил помещик и вскочил на ноги.
Никто из солдат не шелохнулся, но полицейские собрались у телеги.
— Что касается нас, то наше положение… — начал было сержант, но Габриельский махнул рукой.
— Один черт! Попадем в руки мужикам, они нам все равно кишки выпустят — и вам и мне, хоть я и не ношу синего мундирчика. А нарвемся на большевиков, — тогда уж либо они нас, либо мы их… Поручик у нас совсем скис, пусть себе тут остается, а мы двинемся.
