Пэлем Вудхауз - Том 7. Дядя Динамит и другие

— Девица высший сорт, — сказал он. — А ты ей признался?

— Ну, что ты! Я не решаюсь. Она такая царственная, а я — какой-то сморчок.

— Не то, чтоб совсем, но, конечно, бывают мужчины покрепче.

— Я на нее смотрю и беседую о погоде.

— Толку мало.

— Да, надежд у меня нет. Но вот что, когда я уйду, передай ей мой портсигар. Больше мне нечего ей оставить. Могу я на тебя положиться?

— Да не уйдешь ты никуда!

— Уйду, — упрямо повторил Уилфрид. — Запомни, портсигар. Монике Симмонс.

— Она что, курит?

— Конечно.

— Наверное, пускает кольца свинье в нос… Уилфрид окаменел.

— Не шути этим, Плимсол. Казалось бы, такая малая услуга! Могу я на тебя положиться?

— А то! Передам, передам.

— И скажи, что я умер с ее именем на устах.

— Ладно.

— Спасибо тебе большое, — выговорил Уилфрид, прежде чем заснуть.

Оставшись один, Типтон совсем опечалился. Он был общителен и любил беседу. Обмениваясь мнениями с Уилфридом, он видел, что за решеткой ходит взад-вперед полицейский. Полицейский не идеальный собеседник, поскольку он склонен к односложности, да и то сквозь зубы, но все-таки кое-что.

Подойдя к решетке, как редкий зверь в зоопарке, он хрипло произнес:

— Эй!

Полицейский был долговяз. Руки торчали из рукавов, отливая цветом герани, лицо украшали шишки, шея превышала длиной образцы, принятые для конкурсов. Однако за всем этим таилось золотое сердце. Мошенников, воров, хулиганов наш полицейский презирал, к злодеям же этого типа относился с терпимостью, а потому ответил не резким «Заткнись», а вполне приветливым «Да?», после чего подошел к решетке, где и повел беседу, словно современный Пирам с современной Тисбой.

— Ну, как? — осведомился он.

Типтон отвечал, что у него болит голова, на что полицейский заметил:

— А кто надрался?

— Да, вроде бы выпил.

— Ну! Ребята говорят, втроем тащили.

Голос его выдавал скорее восторг, чем укоризну, но Тип-тон все же стал оправдываться.

— Вообще я не часто пью, — сообщил он. — Раньше было, ничего не скажешь, а решил жениться — все. Но это случай особый. Утешал друга.

— Худо ему?

— Хуже некуда. Представляете, музыкант, замечательный пианист, и сам сочиняет. Приехал из Англии, думал — концерты или в оркестр возьмут, но тут кончились деньги. Послал домой телеграмму…

— А они не шлют?

— Нет, послали, на обратную дорогу. Послезавтра уезжает. Его тетя Гермиона сказала, хватит глупостей, поступай на работу. Мало того, работу она нашла. Знаете, какую? Учитель в женской школе! Но и этого мало. Директорша не пьет сама и не разрешает другим. Бедный Уилли сможет выпить только на каникулах.

— Вообще-то ему надолго хватит.

— Не смейтесь, мой друг, не шутите. Перед вами — трагедия. Помню, в Лондоне, в клубе «Трутни» один человек рассказывал, что ему пришлось говорить речь в женской школе. С тех пор он дрожит, как листик. Завидит соломенную шляпу или там косички — и трясется. А уж учить девиц — чистое наказание, особенно музыке. Они будут шептаться. Они будут хихикать, что там — подталкивать друг друга. Могут бросать шарики из жеваной бумаги, И никакого утешения, нечем себя подбодрить, кроме лимонада или пепси. Вижу, вы зеваете. Я вас не задерживаю?

Полицейский сказал, что нет, он все равно на дежурстве, а поболтать приятно, время бежит быстрей.

— Это хорошо, — успокоился Типтон. — Нелегко тут торчать всю ночь. Да и вообще, полицейская служба не подарок.

— Ну!

— Однако есть и выгоды.

— Какие это?

— Видишь интересных людей, бандитов там, наркоманов, сексуальных маньяков. Можно сказать, широкий спектр, от бродяги до миллионера.

— Миллионеров у нас нету.

— Вот как?

— Ни одного не видел.

— Что ж, сейчас — видите. Просим. Полицейский удивился.

— Это кто, вы?

— Я.

— Без шуток?

— Какие шутки! Магазины Типтона знаете?

— Ну! Жена туда ходит.

— Вот и скажите ей, что сегодня ночью сторожили их владельца. Их основал мой дядя Чет. Недавно он умер, я — наследник. Купаюсь в золоте!

— Чего ж вы штраф не заплатите?

— Штраф?!

— Десятку. Я б на вашем месте заплатил.

Типтон засмеялся тем горьким смехом, каким засмеется жаба, если прохожий спросит, почему бы ей не выбраться из-под бороны.

— Очень может быть, — сказал он. — Я бы и сам заплатил, да нечем. Нет, это не биржа. Может, я и дурак, но не такой дурак, чтоб играть. Просто нет денег, кто-то спер на этой вечеринке. У меня магазины. У меня ранчо. У меня дом на Парк Авеню. У меня музыкальное издательство. А десяти долларов нет. Ирония судьбы.

Полицейский не видел в этом причины для отчаяния.

— А друзья-то есть?

— Куча.

— Вот им и позвоните. Типтон удивился.

— Тут разрешают звонить?

— Один раз.

— Такой закон?

— Ну!

— Тогда… Проснулся, Уилли?

Уилфрид Олсоп встал, застонал, поморгал, подрожал немного и присоединился к обществу. Вроде бы он стал получше. На труп, полежавший в воде, он походил, но не на печальный, а на довольно резвый.

— Знаешь, Типпи, — сказал он, — мне полегче. Наверное, не умру.

— Молодец.

— Не то чтобы легко, но полегче. Так что портсигар не передавай. А с кем ты разговариваешь? С полицейским?

— Вот именно.

— Думаешь, поможет бежать?

— Он говорит, эти звери нас отпустят, если мы заплатим по десять долларов.

— Давай заплатим.

— Откуда мы их возьмем? У тебя есть деньги?

— Нет.

— И у меня нет, кто-то спер. Но мистер… э, кх…

— Гарроуэй.

— Мистер Гарроуэй советует позвонить другу.

— Давай звони.

Типтон покачал головой и глухо застонал. Иногда, покачав головой, мы ощущаем, что нами занялась Иаиль, жена Хеверова.

— Не так все просто. Можно звонить только один раз.

— Ну и что?

— Видимо, ты не прочухался. Вы меня поняли, мистер Гарроуэй?

— Ну! Не дозвонишься — и все, сиди.

— Вот именно. Сейчас август, люди отдыхают, кто где. Вернутся не очень скоро. Просто не знаю… да не лай ты!

— Прости. Я вспомнил о дяде Кларенсе. Типтон заметил, что это очень трогательно

— Нет, он здесь, в Нью-Йорке. В отеле «Плаца». Приехал на свадьбу тети Констанс. Она выходит за такого Скунмейкера.

— И верно! — обрадовался Типтон. — Я видел в газетах. Он точно в «Плаце»?

— Точно. Тетя Гермиона пишет, чтобы я к нему зашел.

— А можно его будить в такое время?

— Конечно, ведь дело срочное. Ты ему объясни, как это важно, он не сразу поймет. Сам знаешь, какой он осел.

Действительно, девятый граф Эмсвортский, мечтательный и кроткий пэр, не принадлежал к числу блестящих умов. Сам образ жизни предрасполагал его к медлительности разума. Когда он не был в Америке, на свадьбе у сестер, он бродил по своим угодьям, размышляя о премированной свинье. Зайдя в замок, он оседал в библиотеке, читая книги о свиньях, чаще всего — монументальный труд Огастеса Уиппла (издательство «Попгуд и Грули», 39 шиллингов)

Типтон немного поостыл. Словно Гамлет, он предался колебаниям, задумчиво кусая губу.

— А вдруг он ушел в гости?

— Будет такой старый хрыч ходить ночью по гостям!

— Кто его знает..

— Дядя Галахад — пожалуйста, а дядя Кларенс…

— Не скажи. У нас в Нью-Йорке самые чинные британцы срывались Видимо, воздух. Что б вы посоветовали, мистер Гарроуэй?

Полицейский сжал рукой подбородок, напоминающий хороший таран, потом — почесал, производя довольно громкий скрежет.

— Значит, так. Хотите проверить, есть он или нету?

— Вот именно.

— Давайте я позвоню. Ответит — есть, вешаю трубку, а вы опять набираете.

Типтон смотрел на него с почтением. Даниил, иначе не скажешь, думал он. Если таков умственный уровень полицейских, вполне понятно, почему их так ценят.

— Спасибо, — сказал он, — вы просто мудрец какой-то. Передайте жене, чтобы сослалась на меня, ей все предоставят, от самого лучшего масла до бульона с вермишелью.

— Спасибо и вам, сэр. Она просто лопнет от радости. Значит, «Плаца», мистер Кларенс?

— Эмсворт.

— Простите, спутал.

И еще «лорд». Он граф. Ух, из этих?! Ладно, иду.

Полицейский поспешно вышел; Типтон зачарованно глядел ему вслед.

— Нет, какую чушь говорят! — возмутился он. — Жестокое обращение! Если уж это им жестоко… В жизни не видел такого хорошего человека.

— Именно, именно.

— Как там? Млеко незлобивости…

— Золотые слова.

— Очень может быть, что он — из скаутов.

— Вполне вероятно.

— Вот и суди по внешности. Что он, виноват?

— Ни в коей мере.

— В конце концов, что такое красота?

— Сердце, вот что главное.