Исроэл-Иешуа Зингер - Семья Карновских

— Дальше, дальше, — бормотали заправщики вслед. Они радовались, что спровадили эту странную компанию. Особенно подозрительно выглядел широкоплечий парень в расстегнутой рубашке.

Фермеры смотрели на них с еще большим подозрением.

— Может, в гостиницах, — советовали они.

— Что ж, едем дальше, — не унывал Эрнст.

Егор доставал кошелек и платил за бензин, который машина жрала с бешеным аппетитом. Он платил за дешевые сигареты, которые Эрнст курил одну за другой, за горячие сосиски и консервы. Деньги таяли на глазах, и вместе с ними таяла вера в то, что удастся найти работу. Но Эрнст продолжал веселиться, и Лотта тоже. Их приключения казались ей очень смешными.

На третий день начались неприятности.

Вдруг сломалась машина. Двигатель ни с того ни с сего заглох и ни за что не хотел заводиться. Эрнст залез под машину, потом открыл капот, с ног до головы перемазался маслом, но без толку. Оставили «фордик» на обочине и пешком дошли до места, которое Эрнст облюбовал для ночевки. Вечер выдался душный. Эрнст разделся и залез в речку, чтобы смыть пыль, пот и машинное масло.

— Эй, девчонки, айда купаться! — крикнул он.

Розалин смутилась, но Лотте было хоть бы что.

— Тут же никого, кроме нас. — И, сняв платье, она прыгнула в воду.

Тогда и Розалин последовала за ней. Егор не хотел раздеваться. Лотта звала его, и Розалин, и Эрнст, но он оставался на берегу. Эрнст начал над ним смеяться.

— Фройляйн Грета, у тебя что, месячные? — крикнул он из воды.

Девушки захихикали.

Егор молча сидел на камне и обиженно озирался по сторонам. Эрнст и Лотта были уже далеко, Розалин боялась плыть за ними.

— Эрнст, куда ты?! — кричала она. — Эрнст!

Но он даже не обернулся. Лотта плыла следом. Розалин вылезла на берег, посиневшая от злости.

— Не смотри! — визгливо крикнула она Егору и убежала за скалу.

Егор сидел на камне и молчал. Эрнст и Лотта уже скрылись с глаз, до берега долетали только плеск воды и смех. Наконец они снова появились, первым плыл Эрнст, Лотта за ним. Егор встал и ушел с берега. Он долго бродил по каменистым тропинкам, слышал, как Лотта его зовет, но не ответил. Когда он вернулся, растрепанная Розалин рыдала в голос.

— Да заткнись ты, дура, — говорил Эрнст. — Ну, подумаешь, сплавали до тех кустов.

Вдруг Розалин вскочила и рванулась к Лотте.

— Сука! — крикнула она в истерике.

Лотта расхохоталась. Ее смех царапнул Егора, как ржавая пила. Розалин попыталась вцепиться ногтями ей в лицо, и Лотта схватила ее за волосы. Эрнст с любопытством наблюдал за дракой.

— Вот так! А ну, еще! Поддай ей! — подначивал он девушек.

Егор смотрел на него с ненавистью.

На другой день пошел мелкий, нудный дождик. Продукты закончились, не осталось ни кофе, ни консервов, ни хлеба. Хмурый Эрнст собирал свои вчерашние окурки, чтобы высушить их и сделать самокрутку. Розалин ходила за ним по пятам, заглядывая ему в глаза с преданностью побитой собаки. Молча вернулись к машине. Эрнст опять залез под капот. Он гремел ключами, проклиная веселого Джимми на чем свет стоит, но автомобильчик не подавал признаков жизни. Эрнст в сердцах плюнул на двигатель.

— Надо возвращаться в город, — сказал он, вытирая руки о мокрую траву. — Тут ловить нечего. Розалин, сложи одеяла.

— Сейчас! — с готовностью отозвалась девушка.

С минуту Лотта смотрела на парней и вдруг расхохоталась.

— Плюнь ты на это дерьмо, — сказала она Егору. — Пойдем вместе, веселее будет.

— Пошла ты… — процедил Егор.

Она послушалась.

Егор смотрел, как они уходят. Их фигуры становились все меньше. В последний раз сверкнул цветастый платок Лотты. Егору не верилось, что эта чужая женщина еще вчера была его любимой, делила с ним ложе под нависшей скалой. Он стоял возле машины, безжизненной, мокрой и бесполезной, как он сам. Привязанный на счастье лисий хвост висел на радиаторе, как грязная тряпка. Проезжали машины, но Егор даже не пытался кого-нибудь остановить и попросить помощи. На обочине затормозил грузовик. Водитель, высокий, худощавый мужчина с трубкой в зубах, спрыгнул на дорогу.

— What’s the trouble?[57] — спросил он хрипло и, не дожидаясь ответа, засунул голову под капот.

Дождь припустил сильнее, но шофер не обращал на него внимания. Он не злился, не ругался, не плевался, но терпеливо осмотрел двигатель, что-то открутил, прочистил, поставил на место. Двигатель чихнул, фыркнул и заревел. Мужчина радостно улыбнулся.

— Good luck![58] — крикнул он из кабины грузовика.

Егор сел за руль. У него не было ни друзей, ни денег, ни водительских прав, ни дома, ни цели. По мокрой, извилистой горной дороге он ехал неизвестно куда.

Егор Карновский впервые остался один на один с суровой, беспощадной жизнью. Он чувствовал себя, как домашний пес, который, потеряв хозяина, мечется по улицам и не может найти себе места среди свирепых и закаленных бродячих собак.

Денег не было даже на галлон бензина. На заправке он попробовал попросить несколько галлонов в долг. Заправщик в черной кожаной куртке, на которой было написано имя Джонни, надраивал свою машину, заляпанную грязью. Егор пообещал, что сразу расплатится, как только найдет заработок где-нибудь неподалеку, но заправщик только посмотрел на него, как на дурака, и вернулся к своему занятию. Обиднее всего было то, что он даже не посчитал нужным ответить. Егор в одну секунду возненавидел Джонни, и его кожаную куртку, и подстриженные усы над презрительно поджатыми губами. Захотелось плюнуть и уехать, но ехать было не на чем. Егор проглотил комок слюны вместе с обидой.

— Я могу помыть вам машину, сэр, — сказал он.

Заправщик промолчал. Егор понял, что не добьется ничего, кроме унижения. Он вытащил из кармана ручку, подарок матери, и предложил поменять на бензин, но заправщик даже не взглянул. Лишь когда Егор предложил ему лысое запасное колесо, он кратко ответил:

— Два галлона.

Егор был так растерян, что даже не попросил наполнить бак, как собирался.

— Сэр, дайте хотя бы пять, — пробормотал он.

Заправщик отвернулся к своей машине. Пришлось согласиться.

— Снимай колесо и клади вон там, — показал Джонни.

Счетчик на бензоколонке звякнул два раза.

Дальше обиды и унижения пошли косяком. Пока бензин не кончился, Егор объезжал фермы и на очень вежливом английском просил любую работу. Но фермеры, как и заправщик, тоже были скупы на слова и даже не отвечали. Покуривая трубки, они глядели на долговязого, худого и слабого парня и молча качали головой. Только один фермер велел Егору показать ладони. Егор не понял. Тогда фермер сам взял его за руку, осмотрел ее и отпустил осторожно, будто она была сделана из стекла.

— Мне нужен работник, — сказал он, — а не студент колледжа.

— Я не студент колледжа, сэр, — возразил Егор.

— А зря, — заметил фермер. — Для тебя там самое место.

Егор поехал дальше. Подаренная матерью ручка все-таки пригодилась. Хозяин придорожного ресторанчика «Хижина дяди Тома», смуглый грек с волосатыми руками, дал за нее два гамбургера и чашку кофе. Поев, Егор снова двинулся в путь, но никто не хотел его нанимать. На последней заправке, до которой он с трудом дотянул, Егор даже не решился завести речь о бензине в кредит. Снять с машины уже было нечего, и он предложил саму машину. Сперва хозяин и слушать не захотел. Его дело продавать бензин, а не покупать всякий хлам. Пускай парень идет к скупщикам металлолома. Но потом смягчился и согласился взять развалюху за пять долларов. Егор робко возразил, что заплатил за нее двадцать.

— Повезло же продавцу! — хохотнул заправщик.

Других доводов у Егора не было. Он расстался с машиной и лисьим хвостом, который должен был принести удачу. С сумкой в одной руке, дождевиком в другой и пятью долларами в кармане он останавливал на шоссе попутки и просил подвезти.

— Беженец? — спрашивали водители.

— Нет, сэр, — отвечал Егор с сильным немецким акцентом, досадуя, что в нем узнали изгнанника.

В еврейских летних лагерях, где он искал работу, Егор тоже себя не выдавал, когда его расспрашивали, кто он и откуда. Он ехал и ехал, куда его соглашались подвезти. Ему было все равно. У него остались только одиночество и позор, позор человека, у которого ни денег в кармане, ни силы в руках.

Пока было тепло, он путешествовал, находя пропитание и унижения где попало. В летнем лагере он с утра до ночи мыл посуду на грязной, вонючей кухне, пока не нашли, что он слишком медлителен и бьет слишком много тарелок. Получив за работу обед и пару долларов, он двинулся дальше. Подрядился ворошить сено, но фермер быстро увидел, что он не умеет держать вилы, и предложил Егору убираться туда, откуда он пришел. Однако Егор переночевал в амбаре и успел три раза поесть. Однажды его наняли собирать в саду падалицу, на этой работе он продержался целую неделю. Болела спина, но зато платили доллар в день, кормили и можно было ночевать в сарае. Работники смеялись над его акцентом, городским видом и хилым сложением. Больше всех отравлял жизнь старый бродяга, картежник и пьяница. Он выпрашивал у Егора деньги на выпивку и при этом обращался с ним, как со слугой. Чтобы добиться его расположения, Егор согласился сыграть в карты и проиграл половину недельного заработка, но это не помогло, бродяга стал цепляться к нему еще больше. Однажды он заявил, что Егор его оскорбил, и вызвал его на драку. Рабочие, радуясь развлечению, собрались в круг, но Егор даже не решился приблизиться к рослому, опытному противнику и бежал под свист и насмешки. С двумя последними долларами в кармане он болтался по дорогам, питался в ресторанчиках самыми дешевыми сосисками и ночевал где придется. По ночам он вытаскивал из кармана фотографию матери, последнее, что у него осталось. Он думал, что, наверно, мать беспокоится, разыскивает его, надо бы написать ей пару слов. Но чем больше проходило времени, тем труднее было это сделать. Все сильнее становилось равнодушие ко всему и ко всем, а особенно к себе. Он привык к бродяжничеству. Его крышей стало небо, а стенами горы.