Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Мартина Чезлвита
— Ну-ка, старина Пексниф! — с таким игривым обращением он хлопнул этого джентльмена по спине, когда они подъезжали к станции. — Давайте выпьем чего-нибудь!
— С величайшим удовольствием, — отозвался мистер Пексниф.
— И поднесем кучеру! — воскликнул Джонас.
— Если вы думаете, что это ему не повредит и не вызовет в нем недовольства своим положением, тогда конечно, — промямлил в ответ мистер Пексниф.
Джонас только засмеялся и с большой живостью соскочил на дорогу, выкинув при этом довольно неуклюжее антраша. После чего он вошел в придорожный трактир и заказал горячительные напитки в таком количестве, что мистер Пексниф усомнился было, в своем ли он уме, но Джонас положил конец его сомнениям, сказав, когда дилижанс уже собирался тронуться в путь:
— Я вам выставлял угощение целую неделю и даже больше — позволял заказывать всякие там деликатесы. А теперь будете платить вы, Пексниф. — Это была вовсе не шутка, как предположил сначала мистер Пексйиф, ибо Джонас, нисколько не церемонясь, уселся опять в карету, предоставив своей почтенной жертве расплачиваться по счету.
Но мистер Пексниф отличался кротостью и долготерпением, а Джонас был его другом. Более того, его благосклонность к этому джентльмену основывалась, как мы знаем, на чистейшем уважении и на знании превосходных качеств его характера. Он вышел из трактира, сияя улыбкой, и даже повторил всю церемонию с угощением, хотя и не на такую широкую ногу, в ближайшей пивной. Настроение у мистера Джонаса было самое задорное (что редко с ним случалось), и от такого времяпровождения он не только не унялся, но, наоборот, во весь остальной путь проявлял необычайную шумливость, можно даже сказать буйство, так что мистер Пексниф не без труда поспевал за ним.
Дома их не ждали. О боже мой, вовсе нет! Мистер Пексниф еще в Лондоне предложил сделать своим дочерям сюрприз и сказал, что не станет предупреждать их ни единым словом; тогда они с мистером Джонасом захватят девиц врасплох и посмотрят, что они делают одни, когда думают, что их дорогой папочка находится далеко от дома. Вследствие этой игривой затеи никто их не встретил у придорожного столба, но это не имело особенного значения, потому что они приехали с дневным дилижансом и у мистера Пекснифа был с собой один только ковровый саквояж, а у Джонаса чемодан. Они подхватили вдвоем чемодан, поставив на него саквояж, и, не мешкая ни минуты, пошли по дороге к дому: мистер Пексниф уже и тут шел на цыпочках, как будто без этой предосторожности его почтительные дочки, находясь от него мили за две или около того, могли почувствовать любящим сердцем его приближение.
Был тихий вечер, один из тех, какие выпадают только весенней порой, и в мягкой тишине сумерек вся природа дышала красотой и покоем. День был очень ясный и теплый, но с приближением ночи воздух сделался прохладным, и в туманной дали дым из труб тихо поднимался к небу. В воздухе носился аромат молодых листьев и свежих почек; кукушка весь день куковала и примолкла только теперь; запах свежевзрытой земли — первое дыхание надежды для пахаря, после того как осенью облетел его сад, — доносился с вечерним ветерком. Это была пора, когда люди принимают благие решения, скорбят о бесплодно прошедшей юности и, глядя на густеющие тени, думают о том вечере, который придет для каждого из нас, и о том утре, которое будет для нас последним.
— Экая скучища! — сказал мистер Джонас, озираясь по сторонам. — Да тут с тоски рехнуться можно.
— Скоро мы придем к свету и теплу, — заметил мистер Пексниф.
— Они будут не лишние, когда мы туда доберемся, — сказал Джонас. — Какого черта вы не разговариваете? О чем это вы задумались?
— Сказать вам по правде, мистер Джонас, — произнес Пексниф очень торжественно, — мои мысли в эту минуту обратились к нашему дорогому другу, вашему покойному батюшке.
Мистер Джонас немедленно выпустил из рук свою ношу и пригрозил Пекснифу кулаком:
— Вы это лучше бросьте, Пексниф!
Мистер Пексниф, не зная хорошенько, к чему отнести намек, к разговору или к чемодану, воззрился на Джонаса в неподдельном изумлении.
— Бросьте, вам говорят! — злобно крикнул Джонас. — Слышите, что ли? Бросьте это раз и навсегда. Лучше бросьте, предупреждаю вас!
— Это вышло совершенно ненамеренно, — в сильном испуге оправдывался мистер Пексниф, — хотя, сознаюсь, я допустил ошибку. Я мог бы знать, что для вас это уязвимое место.
— Не говорите вы мне насчет уязвимых мест, — отвечал ему Джонас. — Я вам не позволю над собой измываться из-за того только, что мертвецы мне не по нутру.
Мистер Пексниф едва успел выдавить из себя слова: „Измываться над вами, мистер Джонас?“ — как молодой человек, сердито насупившись, снова резко оборвал его.
— Помните. — сказал он, — я этого не потерплю. Советую вам не возвращаться к этому разговору ни со мной и ни с кем другим. Вы можете понимать намеки не хуже всякого другого, если захотите. Ну, вот и довольно. Идем.
С этими словами он взялся за чемодан и зашагал вперед так быстро, что мистер Пексниф, который держался за чемодан с другого конца, потащился за ним самым неудобным и неграциозным манером, немилосердно стукаясь коленками о металлические застежки и жесткую кожу чемодана, явно в ущерб тому, что изящные джентльмены называют „шкурой“. Спустя несколько минут, однако, мистер Джонас замедлил шаг и даже допустил, чтобы его спутник поравнялся с ним и привел чемодан в относительно нормальное положение.
Было совершенно ясно, что он жалеет о недавней своей вспышке и не может решить, какое впечатление она произвела на мистера Пекснифа, ибо каждый раз как последний взглядывал на мистера Джонаса, оказывалось, что и мистер Джонас смотрит на него, — и это служило причиной нового замешательства. Однако оно продолжалось недолго: мистер Джонас довольно скоро начал насвистывать, а мистер Пексниф, последовав примеру своего друга, тоже стал напевать какой-то игривый мотивчик.
— Скоро дойдем, что ли? — спросил Джонас спустя некоторое время.
— Уже близко, добрый мой друг, — отвечал мистер Пексниф.
— Что они делают, как вы полагаете? — спросил Джонас.
— Трудно сказать! — воскликнул мистер Пексниф. — Легкомысленные вертушки! Их, может быть, и совсем дома нет. Я хотел — хе-хе-хе! — я хотел вам предложить: а что, если мы войдем с черного хода и нагрянем на них, как гром с ясного неба, мистер Джонас?
Затруднительно было бы решить, в каком отношении и какими именно из многих своих разнородных качеств мистер Джонас, мистер Пексниф, ковровый саквояж и чемодан могли сравниться с ударом грома. Тем не менее мистер Джонас выразил согласие, и оба они, обойдя кругом через задний двор, тихонько подкрались к кухонному окну, откуда лился в вечерние сумерки смешанный свет свечи и очага.
Поистине мистер Пексниф был благословен в дочерях своих, в одной из них по крайней мере. Благоразумная Черри — опора, посох, сума и сокровище ее любящего родителя — вот она сидит перед кухонным очагом, за маленьким столиком, белым как свежевыпавший снег, и записывает расходы! Поглядите, как эта скромная девушка, обратив вычисляющий взор к потолку, с пером в руках и связкой ключей в корзиночке у пояса проверяет хозяйственные расходы! Утюг, покрышка для блюд, грелка, котелок и чайник, медная подставка, начищенная графитом печка весело подмигивают ей и радуются на нее. Даже луковицы, подвешенные гирляндой к потолочной балке, сияют и рдеют, как щеки херувимов. Влияние этой овощи до некоторой степени сказалось на мистере Пекснифе. Он прослезился.
Минутная слабость, но он скрывает ее от зорких глаз своего друга, очень старательно, при помощи каких-то сложных манипуляций с носовым платком, ибо не желает, чтобы его малодушие было замечено.
— Приятно, — бормотал он, — очень приятно для родительских чувств! Милая моя девочка! Что ж, дадим ей знать, что мы тут, мистер Джонас?
— Конечно, не собираетесь же вы ночевать на конюшне или в каретном сарае? — возразил тот.
— Это, право, совсем не такого рода гостеприимство, какое я хотел бы оказать вам, мой друг, — отвечал мистер Пексниф, пожимая ему руку. Затем он набрал в грудь воздуху и, постучавшись в окно, крикнул громогласно и ласково:
— Бу-у!
Черри выронила перо и вскрикнула. Однако невинность всегда смела или должна обладать смелостью. Как только они отворили дверь, отважная девушка воскликнула твердым голосом, показав, что даже в эту трудную минуту присутствие духа не изменило ей:
— Кто вы? Что вам нужно? Говорите! А не то я позову папашу.
Мистер Пексниф протянул к ней руки. Она сразу его узнала и бросилась в его любящие объятия.
— Это было очень неосторожно с нашей стороны, мистер Джонас, очень неосторожно! — говорил Пексниф, гладя дочь по голове. — Душа моя, разве ты не видишь, что я не один?
