Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 1)
— Черт побери, он здесь?! — взвизгивает Барнс. — Он здесь, этот мерзавец и забулдыга? И как это Кью еще не свернул ему шею? Вы слышите, сэр? — кричит он отцу. — Здесь Клайв Ньюком. Сын полковника. Бьюсь об заклад, они нарочно…
— Нарочно что, Барнс?.. — переспрашивает его Этель.
— Так, значит, Клайв здесь? — говорит баронет. — Рисует свои карикатурки, да? А вы ничего не писали мне об этом, леди Анна. Да, видно, последний приступ изрядно сказался на сэре Брайене.
Этель зарделась; да, как ни странно, в письмах жены и дочери к сэру Брайену не было ни слова о Клайве.
— Мы встретили его совсем случайно, в Бонне, душа моя. Он путешествует с одним своим приятелем. Он немножко объясняется по-немецки, а это нам было большой помощью, да к тому же он всю дорогу вез кого-нибудь из мальчиков в своей бричке.
— Да, в экипаже всегда слишком тесно от мальчишек, — соглашается сэр Брайен, — лягаются, вечно суются под ноги. Помню, когда мальчишками мы ездили в карете из Клецема, я не упускал случая лягнуть братца Тома, а бедный Том тогда был вспыльчив, как черт. Вы не помните Тома, леди Анна?
Воспоминания сэра Брайена были прерваны приходом лорда Кью.
— А, Кью! — восклицает Барнс. — Ну как там Клара?
Но Кью подходит к сэру Брайену, почтительно пожимает ему руку и говорит: "Рад видеть вас в добром здравии, сэр", — а на Барнса и не смотрит. Для наших читателей давно не секрет, что мистер Барнс Ньюком отнюдь не был всеобщим любимцем.
— Вы так и не ответили мне про Клару, дружище, — настаивает Барнс. — Я слышал об ее встрече с этим мерзавцем Джеком Белсайзом.
— Не надо браниться, милейший, — отвечает лорд Кью. — По-моему, вы не настолько близки с Белсайзом, чтобы звать его Джеком иль еще как-нибудь фамильярничать. А леди Клара, насколько мне известно, всерьез занемогла.
— Как посмел он сюда явиться, черт его побери?! — негодует Барнс, немного смущенный встреченным отпором.
— "Посмел" тоже грубо. Советовал бы в таком тоне с ним самим не разговаривать.
— Что вы хотите этим сказать?! — вскинулся Барнс, и лицо его сразу вытянулось.
— Спокойней, мой друг. Не так громко. Видите ли, Этель, сегодня Джек — я его близкий друг, Барнс, а посему могу величать его, как захочу, — обедал с кузеном Клайвом. Еще там был мосье де Флорак. И вот они пошли вместе с Джеком пройтись, нисколько не догадываясь о его личных делах и не подозревая, что разразится скандал.
— Клянусь, он за это ответит!.. — громогласно восклицает Барнс.
— Несомненно, если вы его попросите, — холодно отзывается Кью, — но не при дамах. Он побоится их напугать. Бедный Джек при дамах тих, как ягненок. Я только что беседовал с французом, — светским тоном продолжает лорд Кью, явно желая придать разговору другой оборот. — "Милорд, — сказал он мне, — нам удалось немного урезонить вашего друга Жака. Он слегка безумен ваш друг Жак. За обедом он выпил чудовищное количество шампанского. А как себя чувствует charmante [114] мисс Клара?" Видите, Барнс, Флорак зовет ее мисс Кларой; в гостиных ее называют леди Кларой, а вы запросто Кларой. Вам повезло, дружище.
— Понять не могу, чего этот чертов щенок, Клайв, вечно суется в наши дела! — не унимался Барнс, по-прежнему кипя бешенством. — Что он толчется в нашем доме?! И зачем он вообще здесь?!
— Ваше счастье, что он здесь, Барнс, — сказал лорд Кью. — Юноша выказал немало ума и характера. Был страшный скандал, но не пугайтесь, теперь все улажено. Улажено, и все могут спокойно лечь спать. Барнсу не придется бежать поутру проламывать голову Джеку Белсайзу. Вы, конечно, разочарованы, мой дуэлянт с Фенчерч-стрит! Сочувствую. Но пойдемте. Как жениху, вам надо, сами понимаете, пойти осведомиться о здоровье la charmante мисс Клары.
— Когда мы вышли из дому, — рассказывал лорд Кью Клайву, — я объяснил Барнсу, что все сказанное мной наверху о примирении было чистой выдумкой и что Джек жаждет его крови и бродит с огромной дубинкой под липами, мимо которых нам надо идти. Вы бы видели, что сталось с беднягой, сэр. Наш милый юноша отшатнулся от меня и сделался желтее сливочного сыра. Потом он проговорил, что ему надо бы вернуться к себе за носовым платком, но я-то знаю, что за пистолетом. Ибо стоило мне сказать: "Джек идет", — как он, вырвав у меня руку, хватался за карман, и так до самого конца аллеи, что ведет к жилищу лорда Плимутрока.
Первые два часа после обморока леди Клары прошли в большой суматохе. Клайв вернулся с Белсайзом к себе в номер, где наш тихий Джей Джей, пользуясь последними лучами солнца, заканчивал этюд, начатый утром. Он тут же обратился в бегство, при виде свирепого незнакомца, чей бледный лик, сверкающие очи, косматая борода, огромные кулаки и непрерывные вздохи и причитания, срывавшиеся с уст, пока он мерил шагами комнату, вполне могли напугать миролюбивого человека. И впрямь, верно, страшен был Джек, когда в сгущающихся сумерках он топал по комнате, то и дело останавливаясь, чтобы выпить невесть какой по счету бокал шампанского, в ярости рычал что-то невнятное и снова кидался на постель Клайва, поникнув головой и твердя прерывающимся голосом: "Бедняжка! Бедняжечка!"
— Если старик пришлет вызов, будете моим секундантом, Ньюком? Когда-то он был человек горячий, а в Шантеклере я видел, как метко он еще стреляет. Вам известно, конечно, в чем дело?
— Я еще ничего толком не знаю, но, кажется, догадываюсь, — с грустью отвечал Клайв.
— Я не могу просить Кью — он из той же семьи; ведь он женится на мисс Ньюком. Не стоит его и просить.
При мысли, что кто-то женится на мисс Ньюком, у Клайва защемило сердце. Он знал это и раньше, — уже с полмесяца, — но тогда принимал это спокойно. Он был рад, что в сгущающемся сумраке нельзя было разглядеть его лица.
— Да ведь и я из той же семьи, — сказал Клайв, — у нас с Барнсом Ньюкомом общий дед.
— Ах да, этот старик, не то банкир, не то ткач. Совсем позабыл!.. — воскликнул бедный Джек, подскочив на постели Клайва. — У них в семействе Ньюкомов-то ни во что не ставят. Прошу прощенья, — закончил он.
Оба замолчали; только огонек Джековой сигары мерцает в темном углу, где стоит хозяйская кровать; Клайв сидит, облокотясь о подоконник и пуская в окно клубы ароматного дыма, а сам не сводит глаз с окон леди Анны Ньюком в соседнем Hotel de Hollande [115] справа за мостом над бурливой речушкой. В киосках на живописных липовых аллеях мигают фонари. Слышится отдаленный гул голосов; игорный дом сияет огнями; в курзале вечер с танцами, и, когда растворяются двери, оттуда доносятся звуки музыки. А позади, на невысоком холме, в спокойствии замер темный лес, и верхушки елей отчетливо выступают на фоне неба, освещенного серпом луны и трепетными огоньками бесчисленных звезд. Но Клайв не видит ни лесистых холмов, ни ярких звезд; он не думает ни о шумном веселье в курзале, ни о страданиях Белсайза, который находится в двух шагах от него, на его постели. Взгляд его устремлен на одно окно, озаренное красноватым светом лампы, где по временам проплывают легкие тени. Внизу, каждый огонек в каждом киоске горит своим особым светом; в небесах каждая звезда сияет по-своему, и каждое сердце человеческое загорается своими надеждами, пламенеет своими страстями, сжимается от своей боли.
Задумчивость Клайва нарушил слуга, доложивший о приходе виконта де Флорака, и к огонькам двух дымящихся сигар прибавился третий. Белсайз обрадовался приходу Флорака, с которым не раз встречался в злачных местах. "Он-то мне и поможет. Ведь он не раз стрелялся", — думает Джек. Кровь так кипела в жилах бедняги, что для него было бы облегчением, если бы ему немного ее выпустили. Он изложил Флораку свое дело: он ждет вызова от лорда Плимутрока.
— Comment donc?! — восклицает Флорак. — Il y avait donc qelqe chose! Cette pavre petite miss! Vos volez ter le pere, apres avoir delaisse la fille? Cherchez d'atres temoins, monsier. Le Vicomte de Florac ne se fait pas complice de telles lachetes [116].
— Слушайте, Флорак, — говорит Джек, садясь на постели (глаза его мечут молнии), — ей богу, мне так и хочется свернуть вам шею и выбросить вас в окошко. Весь свет, что ли, на меня ополчился? Я, кажется, теряю разум. Если кто-нибудь осмелится подумать дурно об этом ангеле, если кому-нибудь взбредет в голову, что она не так чиста, кротка, добра и беспорочна, как херувимы в небесах, если кто вообразит, что я мог подло ее обидеть, пусть он только покажется мне на глаза! — кричит Джек. — Пусть только явится, черт возьми! Тащите же его сюда, чего там! Ее обидеть!.. И это я-то!.. Нет, я дурак, дурак! Проклятый дурень! Эй, кто там?!
— Кью, — отвечает голос из темноты, где вспыхивает огонек четвертой сигары, и Клайв, убедившись, что все гости в сборе, чиркает спичкой и зажигает свечи.
— Я слышал ваши последние слова, Джек, — без предисловий начинает лорд Кью, — и совершенно с вами согласен. Но зачем вы сюда явились? Какое право имеете вы снова терзать это бедное сердечко и пугать леди Клару своей бородищей? Вы мне обещали не видеться с ней. Вы дали слово джентльмена, когда я ссудил вас деньгами на эту поездку за границу. Черт с ними, с деньгами, — я не про них! Но вы же обещали, что перестанете ее преследовать. Плимутроки уехали из Лондона до вашего возвращения, дальнейшее зависело от вас. И с бедняжкой они поступили мягко и разумно. Не могла же она выйти за такого нищего! А вы вели себя позорно, Чарльз Белсайз. Слышите, трусливо и подло!
