Нацумэ Сосэки - Ваш покорный слуга кот
Тема скрипки отодвинулась на задний план.
– Да, женщины в нашей провинции смуглые, — согласился Кангэцу.
– И все-таки выходят замуж, да?
– Ну что же делать, если все в провинции смуглые?
– Вот бедняги. Правда, Кусями-кун?
– Это хорошо, что смуглые, — сказал хозяин. — Белокожие всегда крутятся перед зеркалом и без конца восхищаются собой. С женщинами ничего не поделаешь. — И хозяин вздохнул.
– Но ведь там, где все смуглые, — сообразил Тофу-кун, — женщины будут восхищаться своей смуглостью?
– Все равно, — сказал хозяин. — Женщины — это существа, которые ни к чему не пригодны.
– Ты не очень-то, — предупредил Мэйтэй, — а то от жены попадет.
– Ничего, не беспокойся.
– Что, ее дома нет?
– Куда-то отправилась с детьми.
– Я так и думал. Что-то у вас очень тихо. Куда она пошла?
– Не знаю. Куда захотела, туда и отправилась.
– И вернется, когда захочет?
– Да. Тебе вот хорошо, ты холостой.
Тофу-кун состроил недовольную гримасу, а Кангэцу-кун заулыбался. Мэйтэй-кун сказал:
– Все женатые так думают. Докусэн-кун, ты тоже, кажется, страдалец в семейной жизни?
– Что? Подожди. Четырежды шесть — двадцать четыре… двадцать пять, двадцать шесть… двадцать семь… Думал, что мало, а здесь сорок шесть пешек. Оказывается, разница всего в восемнадцать пешек. Что ты сказал?
– Я говорю, что ты тоже страдалец в семейной жизни.
– Ха-ха-ха! Нет, только не страдалец. Ведь моя жена в меня влюблена!
– Ну, тогда прошу прощения. Докусэн-кун есть Докусэн-кун.
– Это не только Докусэн-кун, — вступился за всех жен на свете Кангэцу-кун. — Таких примеров сколько хотите.
– Правильно! — серьезно сказал Тофу-кун. — Я думаю, человек может увековечить свое имя только двумя путями: путем искусства и путем любви. Например, путем супружеской любви. Поэтому люди непременно должны бракосочетаться и строить свое счастье. Иначе они будут противоречить законам неба. Разве не так, сэнсэй? — обратился он к Мэйтэю.
– Великолепное рассуждение. Но таким, как я, не суждено увековечить свое имя.
– Если женишься, то наверняка не увековечишь, — сказал хозяин, поморщившись.
– Во всяком случае, мы, неженатые молодые люди, не постигнем смысла существования без соприкосновения с миром искусства. Именно поэтому я хочу научиться играть на скрипке и все расспрашиваю Кангэцу-куна, как это делают.
– Да, да, ведь мы собирались прослушать скрипичную повесть господина гения, — спохватился Мэйтэй и убрал наконец свои Щупальца. — Рассказывай, больше я не буду мешать.
Однако в это время Докусэн-кун принялся с важным видом поучать Тофу-куна:
– Путь к познанию не может раскрыться через скрипку. Было бы ужасно, если бы тайны вселенной познавались таким легким путем. Чтобы уловить дыхание мира, необходимо последовательно впадать в прострацию и оживать. Не имея способности впадать в прострацию, нечего и думать о познании.
Но Тофу-кун не знал из учения йогов даже начального «й», поэтому слова Докусэн-куна не произвели на него ни малейшего впечатления.
– Возможно, — ответил он. — Но я полагаю, что предел высших устремлений человечества выражается все-таки в искусстве. И я не могу отказаться от него.
– Если ты не можешь отказаться, — сказал Кангэцу-кун, — тогда я расскажу вам историю моей скрипки. Как я уже упоминал, осуществление этой затеи встретило на своем пути массу затруднений. Во-первых, как купить скрипку?
– Еще бы, разве можно купить скрипку там, где и шлепанцы достать невозможно!
– Нет, скрипки там продавались. И деньги я скопил. Но купить никак не мог.
– Почему?
– Все в округе знали друг друга, пойдешь купить — сразу заметят. А заметив, объявят, что заважничал, и потянут на самосуд.
– Гениев преследовали с древних времен, — сочувственно сказал Тофу-кун.
– Опять гений. Прошу тебя не называть меня гением. Так вот, я каждый день бродил возле магазина, где продавались скрипки, и все думал, как я куплю скрипку, как возьму ее в руки и что будет тогда с моей душой. Мне так хотелось, так хотелось… Каждый день я только об этом и думал.
– Понимаю, — сказал Мэйтэй.
– Странная склонность, — буркнул хозяин.
– Все же ты гений, — восхитился Тофу. И только Докусэн-кун промолчал, величественно пощипывая бородку.
– Может быть, вас удивит, что в таком захолустье продавались скрипки. Но ничего удивительного в этом нет. Там была и женская гимназия, а в этой гимназии преподавали скрипку. Конечно, хороших скрипок не было, но все же это были скрипки. Магазин, торговавший ими, относился к своему товару пренебрежительно. Их связывали в пучки и вывешивали на улице. Прохаживаясь возле магазина, я слышал, как они звучат от ветра или случайного прикосновения. И когда я слышал эти звуки, мне казалось, что сердце у меня вот-вот разорвется на части. Я не находил себе места.
– Плохо твое дело, — хихикнул Мэйтэй. — Существует водобоязнь, мизантропия и другие виды помешательства, а у тебя, значит, было скрипичное помешательство.
– Нет, знаете ли, — вступился Тофу-кун, — только тот, у кого вот так обострены чувства, способен стать настоящим художником. Что ни говорите, а он гений.
– Да, возможно, это было помешательство. Но услышанные мною звуки были поистине прекрасны. Сколько лет я играю на скрипке, но мне ни разу не удалось их воспроизвести. Как их выразить? Нет, выразить их словами невозможно.
– Словно голубые колокольчики в ночи, — провозгласил Докусэн-кун. К сожалению, никто не подхватил эту реплику.
– Дважды слышал я эти небесные звуки, пока бродил вокруг магазина. И когда я услыхал их в третий раз, я решил, что во что бы то ни стало куплю скрипку, хотя бы это и навлекло на меня презрение всех жителей моего края. Пусть даже насмехаются надо мной люди из других провинций, пусть даже мне суждено погибнуть во цвете лет под железными кулаками неумолимых преследователей. Пусть даже меня исключат из колледжа. Я понял, что не могу не купить скрипку.
– Вот это и есть гений, — с завистью и восторгом объявил Тофу. — Негений не способен на такие мечты. Я завидую. Я всегда мечтал, чтобы у меня возникали такие бурные стремления, но ничего не получалось. Вот хожу по концертам, внимательно слушаю, но восторга не испытываю.
– Ты счастлив, что не испытываешь восторга. Теперь я способен говорить об этом спокойно, а тогда мучился так, что трудно себе представить. И в конце концов, сэнсэй, я купил.
– Угу… И как это было?
– Был как раз вечер накануне дня рождения императора. Все мои земляки отправились на горячие источники с ночевкой. А я, сказавшись больным, не пошел в тот день на занятия и весь день пролежал в постели у себя на квартире. Я все думал о том, как вечером пойду покупать скрипку и моя мечта наконец исполнится.
– Так ты что — притворился больным и не пошел на уроки?
– Совершенно верно.
– Вот это уже немного гениально, — сказал Мэйтэй.
– Весь день я с нетерпением ждал захода солнца, то и дело высовывая голову из-под одеяла. Вечер все не наступал. Я закрывался одеялом и смежал веки, но и это не помогало. Я вновь высовывал голову, и меня бесили лучи солнца, падавшие на широкие сёдзи. Мой взгляд то и дело останавливался на узкой длинной тени, двигавшейся по сёдзи.
– Что за длинная тень? — осведомился Кусями-сэнсэй.
– А это у меня висела на карнизе связка очищенной хурмы.
– Угу. А дальше?
– Делать было нечего, я поднялся, вышел на галерею и съел одну сушеную хурму.
– Вкусно было? — спросил хозяин с завистью.
– Хурма в наших краях необыкновенно вкусна. Здесь, в Токио, невозможно даже представить ее вкус.
– Ну, будет о хурме, — нетерпеливо сказал Тофу. — А потом что ты сделал?
– Потом, вернувшись в постель и закрыв глаза, я стал творить тихую молитву о быстрейшем наступлении вечера. Мне показалось, что прошло по меньшей мере три-четыре часа, но когда я высунул голову из-под одеяла — что бы вы думали? — ослепительное осеннее солнце сияло по-прежнему, озаряя сёдзи, по которым скользила узкая длинная тень.
– Я это уже слышал, — сказал Тофу.
– Это повторяется несколько раз. Я встал с постели, раздвинул сёдзи, съел еще одну сушеную хурму и опять забрался в постель. И тут я снова стал творить молитву, прося богов поторопить солнце.
– Все на том же самом месте, — заметил хозяин.
– Прошу вас, сэнсэй, не спешите и слушайте. Я пролежал, как мне показалось, еще три-четыре часа, решил, что уже настало время подниматься, и высунул голову. Но нет! Ослепительное осеннее солнце по-прежнему озаряло сёдзи, а по ним скользила длинная узкая тень.
– Ну, так будет без конца одно и то же… — сказал хозяин.
– Я встал с постели, раздвинул сёдзи, вышел на веранду и, съев еще одну хурму…
