Цзэн Пу - Цветы в море зла
Канцлер утвердительно кивнул. Цянь Дуаньминю рассказали обо всем, что говорилось до него, и он горячо одобрил придуманные меры. После тщательного обсуждения план первоочередных действий был готов. Цянь тут же составил ответ Хэ Тайчжэню и, вызвав слугу, велел отнести его на телеграф. Поболтав еще немного о разных пустяках, все разошлись.
Вы спросите, почему Хэ Тайчжэнь не захотел спокойно губернаторствовать, а изъявил смелое желание отправиться на фронт? Идея бросить кисть и взяться за оружие появилась у него уже давно, и виной этому была еще одна маленькая история, которую нелишне здесь рассказать. Вы помните, что в первые годы правления императора Гуансюя Хэ Тайчжэнь занимал видное место в партии бескорыстных и считался редким талантом, которые встречаются на свете не чаще, чем единорог или феникс. От природы он обладал чрезвычайно ясным умом и был весьма честолюбив, досадуя, что не все в области науки, начиная с древности, создано им одним. Правда, умение разбираться в надписях на камне и бронзе, книгах и картинах было его коньком, но мог ли он удовлетвориться столь малым? В рассуждениях о мысли и чувстве, знании и действии он уступал Лу Цзююаню и Ван Янмину[292], — он сам понимал это, — зато в расшифровке древних надписей и оценке предметов старины, несомненно, мог считаться вторым Сюэ Шангуном или Жуань Юанем![293] Сей знаменитый ученый занимался сбором средств для пострадавших от стихийных бедствий, успешно трудился на строительстве речных дамб и постепенно превратился в не менее знаменитого администратора. Его подвиги в установлении границ под Гирином и служба в канцелярии диктатора севера принесли ему славу чиновника, одинаково способного как в гражданских, так и в военных делах. Во время войны между Францией и Аннамом придворные сановники, завидуя успехам Цзэн Гофаня и Цзо Цзунтана[294], любили порассуждать на бумаге о военной стратегии. Это стало своего рода поветрием, но Хэ Тайчжэнь здесь особенно отличился. Двор со своей стороны очень доверял бывшим литераторам[295], поэтому Чжуан Юпэй был послан укреплять морские границы, а Хэ Тайчжэнь — отдан в распоряжение диктатора севера. Впоследствии Чжуан Юпэй потерпел поражение, был разжалован и сослан. Но Хэ Тайчжэню еще удалось съездить послом в Сеул. Там он в 1885 году вел дело Ким Ок Кюна и вместе с Ли Хунчжаном заключил договор с японским премьером Ито Хиробуми об обязательном взаимном извещении в случае посылки войск в Корею. Можно сказать, что всю жизнь ему в парус дул попутный ветер, и его слава чиновника, обладающего военными и гражданскими талантами, все увеличивалась. А после того как он написал книгу «Комментарии десяти ученых к трактату Сунь-цзы» и брошюру «О прицеливании из ружей и пушек», жители всей Поднебесной начали взирать на него с надеждой, и каждый был готов назвать его если не Хойгуном, то, по крайней мере, Се Фу[296]. Так он дослужился до губернатора провинции, едва заступив на должность, стал трудиться без устали и усердно проявлял свою любовь к народу.
С одной стороны, Хэ Тайчжэнь уделял большое внимание культуре и просвещению, а поэтому привлек к себе многих дотоле неизвестных ученых из числа своих земляков, которые отличались хоть каким-нибудь талантом. Так, появились возле него редактор академии «Лес кистей», письмоводитель Императорской канцелярии, начальник уезда, художник и даже бродячий торговец антикварными вещами. Все эти гении толпились в прихожей Хэ Тайчжэня, создавая картину невиданного дотоле процветания.
С другой стороны, он установил связи со старыми генералами хунаньской армии. Питая к военному делу особую страсть, он сделал одного из этих генералов своим ближайшим помощником и готовился в минуту опасности пролить кровь за отчизну. Сейчас он не был полностью удовлетворен. Ему хотелось, чтобы его слава разнеслась далеко за пределы Китая и затмила собой легенды о подвигах Цзэн Гофаня и Ху Линьи[297].
И тут, на его счастье, начались переговоры с Японией! Диктатор севера отступал шаг за шагом, общественное мнение возмущенно бурлило… Однажды, когда служебные дела были закончены, Хэ Тайчжэнь пригласил всех своих земляков-сослуживцев на маленькую пирушку. Полюбовавшись для порядка на каллиграфические прописи и картины, повертев в руках древние треножники и сосуды для вина, гости не удержались и заговорили о бесчинствах японцев в Корее.
— В тот год, когда в Тяньцзине заключали договор, я был одним из полномочных представителей, — промолвил Хэ Тайчжэнь. — В договоре было всего три статьи, и вторая из них гласила о том, что обе стороны должны извещать друг друга в случае посылки войск. Сейчас я понимаю, что эта статья была роковой ошибкой. Если бы ее не было, Япония не нашла бы сейчас предлога для вторжения в Корею. Меня часто гложет раскаяние за то, что я участвовал в составлении этого договора. Если Япония начнет против нас открытую войну, я сброшу с себя чиновничий халат и отправлюсь на поле боя, чтобы смертью искупить свой грех!
— Вы слишком строго судите себя, учитель! — попытался успокоить его Ван Цзышэн. — Япония бесчинствует сейчас главным образом потому, что разглядела нашу слабость. Ей все известно о разногласиях при дворе, она задумала нанести нам оскорбление и воспользовалась этим предлогом, чтобы испытать силу своей новой армии. Ее вылазка совершенно не зависит от упомянутой статьи, а если даже и зависит в какой-то степени, то все равно главную ответственность за договор несет Ли Хунчжан! Зачем вам принимать на себя всю вину? Война вещь опасная, не стоит так легкомысленно рисковать собой!
Другие поддержали Ван Цзышэна, заявив, что учителю совсем не стоит покидать насиженное место и подвергать себя риску. Хэ Тайчжэнь громко захохотал:
— Вот как вы за меня беспокоитесь! Значит, вы думаете, что мне лучше просидеть всю жизнь, зарывшись с головой в книги и антикварные безделушки? Вы не хотите, чтобы в Сучжоу появился новый Лу Сюнь?![298]
Он еще не кончил своей тирады, когда в дверях показался довольный Юй Ханьцин, держа в руках небольшую коробочку, обтянутую древней парчой.
— Сегодня я нашел для учителя одну редкость! — радостно воскликнул он. — Она не только подлинна, но и является хорошим предзнаменованием. Если вы хотите взглянуть на нее, то должны сначала выпить за мою удачу!
Хэ Тайчжэнь засмеялся:
— Не хвастайся раньше времени! Нашел, наверное, какую-нибудь подкову и собираешься выдать ее за древнюю монету. Я не Пань Цзунъинь и не попадусь на твою удочку, старый пройдоха! Показывай, тогда и говорить будем!
— Вы напрасно меня обижаете! Это подлинная ханьская печатка, передававшаяся из рода в род. Хозяину она досталась от предков, и он ни за что не хотел ее продавать. Я поднял на ноги целую кучу людей и с большим трудом выцарапал печать за двести серебряных лян. На нее даже есть специальный лист, в котором расписывались знаменитые эксперты. Завтра я принесу вам его, а пока посмотрите!
И антиквар обеими руками поднес коробочку Хэ Тайчжэню. Тот раскрыл ее и увидел квадратную, в вершок величиной, печатку из ханьской меди, на которой был искусно отлит приготовившийся к прыжку тигр. Хэ перевернул печатку. Здесь стояли четыре иероглифа, выгравированные в древнем стиле: «Генерал, перешедший реку Ляохэ»[299].
Лицо Хэ Тайчжэня просветлело. Он схватил кубок, до краев наполненный вином, и одним духом выпил его.
— Эта печатка как раз отвечает моим замыслам! — воскликнул он, хлопнув ладонью по столу. — Древний иероглиф «переходить» сейчас означает «переплывать», а переплывать можно только на кораблях. Все решено!
Он нетерпеливо потребовал бумагу и кисть. Гости недоумевающе переглядывались. Слуга принес кисть, обильно смоченную в туши, Хэ Тайчжэнь взмахнул ею и моментально набросал на бумаге больше сотни иероглифов. Тут только гости разглядели, что он пишет телеграмму диктатору севера Ли Хунчжану. Хэ сообщал, что все его сослуживцы рвутся в бой с Японией, и просил выделить ему военную эскадру для того, чтобы отправиться с ней на передовые позиции. Закончив писать, он поставил на телеграмме гриф «срочно» и передал ее слуге с приказанием тотчас бежать в почтовое отделение. Подчиненные не осмелились больше отговаривать его.
Итак, печатка оказалась главной причиной, побудившей Хэ Тайчжэня выступить с восхвалением собственной храбрости. Ответа долго не было: телеграмма канула точно камень в море, а тем временем каждый день прибывали вести одна тревожнее другой, свидетельствующие о том, что разрыв между двумя государствами неизбежен. Потоплен крейсер «Высокий взлет», пал Асан, большое поражение под Сонхуаном, — зловещие слухи летели словно хлопья снега. Командующий Янь Цзычао, ссылаясь на несуществующие победы, домогался у двора премии в двадцать тысяч лян и повышения в чине для нескольких десятков генералов и офицеров. Благородный гнев переполнял грудь Хэ Тайчжэня. Он составил длинный телеграфный доклад двору, в котором энергично требовал объявления войны. Одновременно он просил разрешения начать подготовку флота и произвести набор солдат в своей провинции с тем, чтобы выступить против врага как на воде, так и на суше. Он хотел отправить доклад сразу же, но Лу Шивэнь удержал его, посоветовав предварительно связаться с Цянь Дуаньминем и узнать, какого мнения по этому поводу придерживаются министр Гун Пин и канцлер Гао Янцзао, так как послать доклад никогда не поздно!
