Мор Йокаи - Черные алмазы
Режиссер сожалел, что не может ответить на эти вопросы. Ей лучше справиться у импрессарио.
Крайне раздосадованная Эвелина направилась к импрессарио, но того не оказалось на месте.
Зато его секретарь – сама любезность – вручил Эвелине письмо, которое он сию минуту собирался отправить ей по поручению импрессарио.
Эвелина взяла конверт и, выйдя в вестибюль, вскрыла его и прочла письмо.
В нем сообщалось о расторжении контракта. Немедленном расторжении, мотивированном недавним провалом.
Как Эвелина вышла из театра, как оказалась на улице, она и сама не помнила. Она пришла в себя, лишь очутившись среди уличной сутолоки, и тогда она попробовала взглянуть на себя со стороны.
Удивительное это состояние, когда человек для других уже мертв, но все еще пребывает среди живых!
Он сам еще видит людей, но люди его уже не замечают.
Он по-прежнему движется, ходит, но тело и душа его более не едины, они существуют порознь.
Какое это странное ощущение – чувствовать, что превращаешься в ничто.
Стало быть, все, что говорил ей этот безжалостный юноша, – чистейшая правда!
Что радужная дымка фимиама держится лишь до того мгновения, пока не зайдет солнце.
Что весь блеск ее славы был отражением чужого сияния и лишь скрывал внутреннюю пустоту. Что очаровательное создание было всего лишь преступной игрушкой в еще более преступных руках.
Что глупая удача длится, лишь пока существуют на свете незадачливые глупцы.
Эвелина долго блуждала по улицам, пока не добралась до дому. Ведь она шла пешком.
Она не решилась нанять карету и даже не отважилась окликнуть проезжавшие мимо наемные экипажи: в глазах ее могут прочитать, что отныне она – ничто, и спросят: а кто же заплатит, если мы вас повезем?
Ей не показалось бы странным, узнай она у подъезда особняка, что здесь не проживает более женщина по имени Эвелина. Она давно умерла или съехала отсюда.
Но, к ее удивлению, в мире еще оставалось нечто способное вывести ее из оцепенения.
Пройдя через анфиладу своих покоев до гардеробной, она увидела в кресле сидящего в небрежной позе мужчину.
Перед нею был князь Вальдемар.
Здесь самое время представить читателю нашего героя, о котором мы столько наслышаны.
Безукоризненный джентльмен, изящные, непринужденные манеры. Тщательно ухоженные волосы и светлая бородка, расчесанная на две стороны, подвитые усы, большие глаза, тонко очерченный рот. Улыбка надменная и неприятная. Взгляд ласковый и оскорбительный.
Придя в ярость от неожиданности и испуга, Эвелина воскликнула:
– Сударь! Что вам здесь надо?
– Я жду вас, прекрасная дама! – самоуверенно и несколько в нос проговорил князь и даже не поднялся с кресла, где, как видно, расположился весьма удобно.
– Кто разрешил вам сюда войти? – возмутилась Эвелина.
– Я ни у кого и не спрашивал разрешения!
– Так по какому же праву вы здесь?
– Вот по какому, мадам! – сказал князь, с деланной небрежностью опуская руку в карман сюртука и извлекая оттуда газету с объявлениями, где некоторые места были подчеркнуты красным. Он протянул лист Эвелине. Газета дрожала в ее руках, пока она читала. Эвелина изумленно обратилась к князю:
– Что это? Я не понимаю!
– А между тем все предельно ясно! – ответил князь Вальдемар, наконец-то соизволив подняться с кресла. – Кредиторы господина Каульмана наложили судебный арест на ваше имущество. Господин Каульман был весьма невнимателен или забывчив, объявив ваше имущество своей собственностью, и вот теперь на него наложен арест; в ваше отсутствие при содействии представителей закона комнаты были открыты, и кредиторы тотчас же поместили у входа объявление, приглашая всех желающих осмотреть вещи, предназначенные к распродаже. В связи с этим приглашением я и имею честь здесь находиться: я осматриваю обстановку. Как видите, на мебели всюду пломбы. Я здесь в качестве покупателя!
Эвелина оглянулась вокруг и убедилась, что слова князя – жестокая правда.
– Но, сударь, это невероятно! Ведь Каульман прекрасно знал, что здесь нет ни одной вещи, которая принадлежала бы ему.
– Я верю. Во всяком случае, это вина вашего нотариуса, что он не ввел вас в права владения домом. А покуда известно лишь, что именно господин Каульман привез сюда все. Он купил дом, он же его и обставил. Что до самого господина Каульмана, то он, к сожалению, даже если б и захотел, не смог бы свидетельствовать в вашу пользу, ибо ему сопутствовало роковое невезение: на пути в Кале, заметив, что его преследует полиция, Каульман выпрыгнул из вагона и так неудачно, что свернул себе шею.
Эвелина устало опустилась на кушетку, подперев рукой лоб.
– Если вы желаете, мадам, пролить две-три слезы в память о господине Каульмане, я отвернусь! – холодно поклонился князь Вальдемар.
Эвелина не проронила ни звука.
Пропади все пропадом!
Уж раз он умер, пусть покоится с миром. Вору, которого убили при побеге, можно сказать, повезло; по крайней мере, его не повесят.
Супруга банкрота, услышав весть о гибели мужа, воздает хвалу господу. Он все устроил к лучшему!
Могила равно укроет и мужа и бесчестье.
О чем же еще ей тревожиться?
Быть может, начать тяжбу из-за несправедливо отторгнутого имущества?
Выступить на суде? Дерзновенно предстать перед судьями? Призвать свидетелей, которые подтвердят, что изъятые драгоценности и роскошная обстановка – собственность не мужа, а почтенного, убеленного сединами венгерского аристократа, и что этот аристократ безо всякой корысти, не тая никакого низкого умысла, подарил их артистке, нареченной приемной дочери? Доказывать свою правоту под издевательский хохот зала? Надеяться, что кто-то ей поверит? Сделать всеобщим посмешищем имя своего благодетеля наряду со своим собственным?
Лучше пусть уж пропадает и дом и имущество!
– Я не плачу! – промолвила Эвелина. – Продолжайте, сударь, какие еще добрые вести вы принесли?
– Мне известно многое! – сказал Вальдемар и оперся о серебряную решетку камина. – Князя Тибальда, вашего высокого покровителя, его зять и внучка передали под судебную опеку, и он тем самым лишен малейшей возможности активно воздействовать на ход событий!
– Я это знаю!
– И в результате акции на миллион форинтов – те, что были депонированы на ваше имя, – также попали под судебный арест.
– Это я тоже знаю.
– Но сама материальная основа этого дела изменилась, ибо бондаварские акции вследствие взрыва шахты и непрекращающегося пожара окончательно обесценены.
– Что мне до них!
– Ах, вам нет до них дела? Но мало этого – в Вене снят с поста тот государственный деятель, который слыл вашим самым могущественным покровителем.
– Меня не трогает его участь.
– Но и это еще не все. Аббат, что был вашим другом и мечтал о епископстве, возвратился в свой монастырь.
– Я давно это знаю.
– Похоже, что мы обо всем узнаем одновременно. Так вот, мне известно еще, что вам, прекрасная дама, сегодня утром импрессарио передал письмо, в котором сообщает о расторжении контракта.
– Вот это письмо! – сказала Эвелина, вынимая из кармана скомканный лист и бросая его на стол.
И сухими глазами она посмотрела прямо в лицо князю Вальдемару.
В эту минуту Эвелина была удивительно прекрасна.
– И вы, сударь, явились сюда только затем, чтобы сообщить мне все это? – спросила Эвелина. Глаза ее сверкнули – не слезами, а огнем.
– Я явился сюда не «только затем», – сказал Вальдемар, приблизившись к сидевшей на кушетке даме и любезно склонившись перед ней. – А затем, чтобы предложить вам нечто разумное. Как видите, настал крах всему, что доныне навевало вам золотые сны. Бондаварская шахта горит. Акции падают неудержимо. Государственный муж отстранен от власти. Князь взят под опеку. Супруг бежал и погиб. Венский дворец на улице Максимилиана занят. Парижское имущество пущено с молотка. В театре расторгнут контракт. В этой драме сыграны все пять действий. Поаплодируем ей, если угодно, и обратимся к новой! Я раздобуду для вас утраченную ренту, верну вам дворец на улице Максимилиана, перекуплю конфискованные у вас драгоценности, обстановку и выезд, возобновлю театральный контракт на условиях гораздо более выгодных, чем прежние. Вы займете еще более высокое положение, и за вами всюду будет следовать обожающий вас слуга, гораздо более верный и преданный, нежели все окружавшие вас до сих пор. Его имя – князь Вальдемар Зондерсгайн.
С этими словами он низко поклонился Эвелине.
Эвелина тяжелым, презрительным взглядом уставилась на носки его штиблет.
Вальдемар был уверен, что теперь он хозяин положения.
И поскольку Эвелина хранила молчание, он достал из правого жилетного кармана часы (это был великолепный хронометр) и вложил их ей в руку.
– Мадам! Время дорого. Меня ждут на бирже. Мне предстоит ликвидировать предприятия Каульмана. Сейчас ровно двенадцать. Я даю вам час на размышление. Решайте свою судьбу. Я буду ждать здесь. Я прошу от вас только краткого ответа: «да» или «нет».
