Ба Цзинь - Осень
— Да разве у меня на уме что-нибудь подобное?
Я просто к слову сказал. Не хочешь звать Ло Цзин-тина — ну и не надо. А злиться так — тоже не к чему.
— Пойдемте, барин, ведь барышня Шу-хуа все еще ждет, — тихо напомнила Цзюе-синю стоявшая у дверей. Цуй-хуань.
Больше Цзюе-синь не колебался: говорить с госпожой Ван было не о чем. Он распрощался и вышел.
Шу-хуа все еще ждала их в столовой; при виде расстроенного лица Цзюе-синя ей стало ясно, что визит к тетке кончился ничем. Но она не удержалась от упрека:
— Что вы так долго не шли? Вам безразлично, что другие волнуются?
— Пойдем быстрей, потом расскажу, — коротко бросил Цзюе-синь.
Выйдя из флигеля, они свернули за угол и пошли по дорожке; Цуй-хуань по-прежнему освещала дорогу фонарем. Вдруг Цзюе-синь вздохнул:
— Да… Теперь уж ничего сделать нельзя.
— Это все я испортила, барин, — извиняющимся тоном произнесла Цуй-хуань, — из-за меня вам досталось.
— Зачем винишь себя? Виноваты во всем они, — сердито вставила Шу-хуа, — Вот с моим бы характером… — Она неожиданно умолкла, но Цзюе-синь продолжил ее мысль:
— Не пеняй на себя, — растроганно успокоил он Цуй-хуань, — ведь ты думала только о Цянь-эр. Ты не сделала ничего дурного. Только вот жаль Цянь-эр, — не думал, что они окажутся такими черствыми.
Когда они проходили под окнами Шу-хуа, Цзюе-синь предложил Цуй-хуань возвратиться, но она настояла на том, чтобы проводить их до комнат.
По пути в свою комнату Цзюе-синь подробно описал Шу-хуа все виденное и слышанное в комнате госпожи Ван. Вскоре они пришли в его комнату. Шу-хуа осталась дослушать его рассказ, а Цуй-хуань собралась уходить к себе.
Брат и сестра убедили ее взять фонарь Цзюе-синя. Уже перед ее уходом Цзюе-синь еще раз успокоил ее:
— Не волнуйся. Может быть, в болезни Цянь-эр завтра произойдет перелом. Если тетя не позовет врача, я сам позову.
— Неизвестно, не поздно ли будет завтра, — с горечью произнесла Цуй-хуань, словно разговаривая сама с собой.
— А-а-а! — неожиданно прозвенел в ночной тишине громкий плач девочки. Все трое вздрогнули.
— Я больше не буду! — доносились далекие крики. Они прозвучали несколько раз, затем стали тише; был слышен только прерывистый плач.
— Барин! Барышня! Послушайте, Чунь-лань опять бьют! — страдальчески произнесла Цуй-хуань, быстро повернулась, раздвинула дверные занавески и, ни разу не оглянувшись, поспешно ушла, освещая себе фонарем дорогу.
34
Вернувшись, Цуй-хуань первым делом поставила на место фонарь, а затем отправилась к госпоже Чжан. Та еще не ложилась, — читала в спальне старый роман.
— Где же ты пропадала? — напустилась она на служанку, когда та вошла. — Никак тебя не дозовешься! Я жду тебя, чтобы ты вымыла мне ноги. — Хотя это было сказано строгим тоном, но лицо госпожи Чжан дышало добродушием.
Зная свою хозяйку, Цуй-хуань не испугалась и не стала оправдываться, а вышла и тут же вернулась с водой и тазом. Усевшись на скамеечку, она сняла с хозяйки туфли и чулки, а затем принялась потихоньку освобождать ее ноги от бинтов. Между делом она подробно рассказала госпоже Чжан все, что произошло с Цянь-эр.
Госпожа Чжан, по-видимому, слушала очень внимательно, не перебивая ее и только изредка бросая на лицо девушки испытующий взгляд. Задерживаясь несколько дольше, чем нужно, на этом красивом, полном энергии молодом лице, взгляд этот становился мягким и ласковым. Занятая мытьем ног хозяйки, Цуй-хуань не чувствовала этого пристального взгляда.
— А у тебя, оказывается, добрая душа, — похвалила служанку госпожа Чжан, когда та закончила свой рассказ.
Подняв голову, Цуй-хуань непонимающе взглянула на хозяйку, но, перехватив ее доброжелательный взгляд, благодарно улыбнулась и вновь опустила голову, продолжая мягко растирать маленькую ногу госпожи Чжан. Глаза ее не отрывались от этой бесформенной, короткой ступни — с большим возвышением на подъеме, с искривленными, подогнутыми пальцами, плотно прижатыми к подошве и напоминавшими безобразный кусок мяса с одиноко торчащим большим пальцем — эта уродливая ступня походила на остроугольный треугольник. В ней почти ничего не осталось от нормальной ноги — это был какой-то комок теста. Каждый раз прикосновение к этой ноге пробуждало у Цуй-хуань чувство жалости.
Теперь Цуй-хуань принялась вытирать ноги госпожи полотенцем. Неожиданно госпожа Чжан снова обратилась к ней. Подняв голову, Цуй-хуань увидела на лице хозяйки улыбку.
— Я вижу, ты в последнее время очень внимательна к Цзюе-синю.
Руки Цуй-хуань задрожали, лицо вспыхнуло румянцем; она снова опустила голову и тихо оправдывалась:
— Опять смеетесь, госпожа. Мы, служанки, за всеми хозяевами одинаково ухаживаем.
Госпожа Чжан замолчала, с жалостью поглядывая на Цуй-хуань. А та, покраснев до ушей, не решалась поднять головы. Вытерев ноги хозяйке, она принялась обматывать их чистым бинтом. Ей было стыдно и страшно. Не говоря ни слова, она с трепетом ожидала вспышки гнева госпожи.
— Э, нет. Тут что-то не то. Я же вижу, что ты не хочешь сказать мне правды, — недоверчиво покачала головой госпожа Чжан. Однако, к великому удивлению Цуй-хуань, голос хозяйки звучал мягко, и Цуй-хуань решилась украдкой поднять голову и взглянуть на госпожу. Увидев на лице госпожи Чжан добродушную улыбку, Цуй-хуань несколько успокоилась и даже приободрилась: — Разве я осмелюсь обманывать госпожу?
Госпожа Чжан улыбнулась.
— Тебе меня не обмануть, — уверенно произнесла она. — Неужели я, в моем возрасте, не сумею разглядеть такого пустяка? Я вижу, тебе очень нравится Цзюе-синь.
Цуй-хуань не дала ей закончить.
— Что вы, госпожа, — с неожиданной горечью в голосе перебила она, — разве может служанка сказать, что ей нравится или не нравится хозяин! — Слова госпожи вызвали у нее слишком много воспоминаний, и ни одно из них не было приятным; сама не желая того, госпожа Чжан причинила ей боль.
— Что с тобой? — изумилась было госпожа Чжан, не понимая, откуда эта горечь в голосе девушки, но тут же попробовала пояснить свою мысль: — Не пойми меня превратно, я не собираюсь упрекать тебя.
— Я понимаю, — совладав с собой, промолвила Цуй-хуань. Но, по правде говоря, она так и не поняла, что хотела сказать госпожа Чжан.
Госпожа Чжан вновь умолкла и задумалась; Цуй-хуань уже надела госпоже на одну ногу туфельку. Вдруг госпожа Чжан почувствовала, что руки Цуй-хуань дрожат, и, взглянув на нее, заметила, как вздрагивают плечи служанки; сочувствие и жалость охватили ее.
— До чего же вы, служанки, все-таки упрямы, — с лаской и сожалением в голосе принялась она упрекать Цуй-хуань, — всегда стоите на своем. Сердце у тебя доброе, но боюсь, придется тебе хлебнуть горя. Шу-ин в своих письмах наказывает мне хорошо относиться к тебе. Да ты мне и вправду по душе — твое присутствие напоминает мне о ней. Не хотелось бы выдавать тебя замуж на сторону, но и не хочу, чтобы ты терпела унижения, выйдя замуж за бедняка…
Последние слова прозвучали, как роковое предостережение. Видя, что рушится последняя надежда, Цуй-хуань набралась храбрости и перебила хозяйку.
— Тогда, госпожа, разрешите мне всю жизнь служить вам. Я с радостью буду всю жизнь с вами. — Это была ее последняя просьба, ее искреннее желание.
— Зачем ты говоришь это? Ведь ты еще так молода.
Я не хочу губить твою жизнь, — возражала ей госпожа Чжан.
— Госпожа! — разочарованно вырвалось у Цуй-хуань; надев второй туфель госпоже Чжан, она подняла голову и умоляюще глядела на хозяйку.
Госпожа Чжан жестом велела ей сесть на скамеечку.
— Садись и выслушай, у меня есть план, — мягко начала она. — Я придумала его, но, боюсь, ты не согласишься. С тех пор как умерла жена Цзюе-синя (при упоминании имени ее молодого барина Цуй-хуань медленно опустила голову, и выражение отчаяния сменилось слабым румянцем), — жизнь у него идет неудачно; оба сына его тоже умерли. Что с ним будет, если он так и останется один? Кто-то должен заботиться о нем. Мы пробовали его уговорить жениться второй раз, но он даже слушать не хочет — как мы его ни уговаривали. Теперь думаю уговорить его взять наложницу, чтобы хоть родила ему сына для продолжения рода. (Цуй-хуань еще ниже опустила голову, не произнося ни звука.) Вот я и хочу отдать тебя ему. Будешь прислуживать ему; он человек добрый, обижать тебя не станет. Да и у меня на душе спокойней будет. Не знаю только, пойдешь ли ты на это. — Госпожа — Чжан внимательно смотрела на Цуй-хуань, ожидая ответа. Видя, что девушка покраснела и молчит, низко опустив голову, она принялась успокаивать ее: — Тут чужих нет, не стыдись. Ведь разговор идет о всей твоей жизни. Так что лучше скажи мне все, что ты думаешь. — Цуй-хуань продолжала молчать, теребя полу халата. Не зная, что у служанки на сердце, госпожа Чжан попробовала пояснить свою мысль: — Я заговорила об этом только потому, что заметила, как ты заботишься о Цзюе-сине. Мне кажется, вы друг другу подходите. Правда, ты будешь считаться наложницей, но ведь Цзюе-синь не такой человек, чтобы обижать тебя. — Она помолчала и снова стала добиваться ответа: — Ну, скажи, согласна ты или нет? По-моему, ты не будешь против.
