Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 3
Гарри пришел в восторг, но Филипп от природы был человек осторожный, и он спросил:
— А вы уверены в этом, Роберте?
— То есть в чем? Что это уголь?
— Нет, что это главный пласт.
— Да, пожалуй. Похоже, что это он и есть.
— Вы с самого начала так думали?
— Нет, этого не скажу. С самого начала не думали. Много примет было, но не все — нет, не все. Вот мы и решили еще разведать малость.
— И что же?
— Слой был довольно толстый, по виду вроде бы и пласт… по виду даже наверняка пласт. Вот мы и пошли по нему. Чем дальше, тем он лучше выглядит.
— Когда вы на него наткнулись?
— Часов в десять.
— Значит, вы шли по нему часа четыре?
— Да, часа четыре с лишком.
— Ну, за четыре часа много пройти нельзя, верно?
— Это да. Больше отбивали да дробили породу.
— Что ж, похоже, что это и впрямь пласт, а все-таки примет не хватает…
— Конечно, лучше бы они были, мистер Стерлинг, но мне случалось встречать на своем веку хорошие, богатые месторождения и без этих примет.
— Что ж, и это хорошо.
— Да знаете, есть богатые, солидные шахты — Юнион, Алабама, Блэк Могаук — и всюду на первых порах все выглядело в точности как здесь.
— Ну что ж, как будто становится легче на душе. Думаю, мы его и в самом деле нашли. А про Блэк Могаук, помнится, и я слыхал.
— Смело вам могу сказать, я-то верю, что мы нашли уголь. И рабочие тоже верят, а они народ опытный.
— Ну-ка, Гарри, пойдем посмотрим, спокойней будет, — сказал Филипп.
Час спустя они возвратились довольные и счастливые.
В эту ночь им больше не спалось. Они закурили трубки, положили на стол образчик угля — и он стал средоточием всех их мыслей и разговоров.
— Разумеется, — сказал Гарри, — сюда надо будет провести железнодорожную ветку, а в гору — фуникулер.
— Ну, теперь на это нетрудно будет достать денег. Мы могли бы хоть завтра выручить кругленькую сумму. На такой уголь, да в какой-нибудь миле от железной дороги, охотники всегда найдутся. Интересно, предпочтет Боултон продать шахту или захочет сам разрабатывать?
— Наверно, разрабатывать, — сказал Гарри. — Должно быть, вся эта гора — сплошной уголь, надо было только до него добраться.
— А может быть, это и не такой уж мощный пласт, — усомнился Филипп.
— А может, очень даже мощный. Сорок футов толщиной, пари держу! Я ведь тебе говорил. Я с первого взгляда понял, что тут дело стоящее.
Потом Филипп решил написать друзьям и сообщить, что наконец-то им всем повезло. Мистеру Боултону он написал короткое деловое письмо, стараясь сохранять самый спокойный тон. Они нашли уголь превосходного качества, но не могут еще сказать с полной уверенностью, каковы размеры пласта. Разведка продолжается. Написал он и Руфи, но хотя письмо его дышало жаром, то не был жар пылающего антрацита. Филиппу не приходилось искусственно подогревать свое перо и раздувать пламень сердца, когда он принимался писать Руфи. Но надо признать, что никогда еще слова не лились так свободно, и он не отрывался от писания добрый час, дав полную волю разыгравшемуся воображению. Читая это письмо, Руфь заподозрила, что автор слегка помешался. И только дойдя до постскриптума, она поняла, откуда такая восторженность. Приписка гласила: «Мы нашли уголь».
Новость эта оказалась как нельзя более кстати. Никогда еще мистеру Боултону не приходилось так туго. У него было с десяток прожектов, любой из них мог принести ему богатство, но все они чахли на полпути и в каждый требовалось вложить еще самую малость, чтобы не пропали те деньги, которые он в них уже вложил. Вся его недвижимость до последнего клочка была заложена и перезаложена, даже тот глухой пустырь, на котором вел свои розыски Филипп и который не имел никакой рыночной ценности, если не считать обременявшего его долга.
В тот день мистер Боултон вернулся домой рано, угнетенный и подавленный, как никогда.
— Боюсь, что нам придется продать дом, — сказал он жене. — Для меня-то это не так тяжело, но я думаю о тебе и о детях…
— Это еще не худшая из бед, — бодро ответила миссис Боултон. — Лишь бы ты избавился от долгов и от тревог, которые тебя совсем измучили, а жить мы можем где угодно. Ты же знаешь, что счастливее всего мы были в гораздо более скромном жилище.
— Дело в том, Маргарет, что на меня свалились неприятности с Биглером и Смоллом — и как раз теперь, когда это для меня последняя капля. Они опять прогорели. Я должен был знать заранее, что так кончится: эти жулики — или дураки, уж не знаю, — ухитрились запутать меня на сумму втрое большую против того, что я обязался уплатить в первый раз. Обеспечение у меня на руках, но что толку? У меня нет денег, а без денег я ничего не могу сделать с контрактом.
Руфь выслушала эту невеселую новость без большого удивления: она давно чувствовала, что они живут на вулкане и огненная лава может хлынуть в любую минуту. Руфь унаследовала отцовский деятельный ум и бесстрашную предприимчивость, но не отличалась столь сангвиническим темпераментом, который мешает таким неисправимым бодрячкам предвидеть препятствия или возможность неудачи. Еще девочкой она мало верила в бесчисленные отцовские затеи, которые вот-вот разрешат все его затруднения и сделают его Крезом. А становясь старше, она все больше удивлялась тому, что дела семьи как будто процветают, и не понимала, как при всех этих блестящих начинаниях они не остались нищими. Все-таки она была только женщина и не знала, как часто в деловом мире процветание — лишь мыльный пузырь, возникший из кредита и спекуляций: одна затея помогает удержаться другой, ничуть не лучшей, и все вместе непременно превратятся в совершенный хаос, в ничто, едва лишь хлопотливый ум, их породивший, потеряет способность хитрить и изобретать или какая-нибудь несчастная случайность вызовет внезапную панику.
— Может быть, я еще стану опорой семьи, — сказала Руфь почти весело. Но когда мы снимем в городе домик, позволишь ты мне, отец, вывесить на двери табличку: «Доктор Руфь Боултон»? Ты ведь знаешь, миссис Лонгстрит прекрасно зарабатывает.
— А кто заплатит за табличку, Руфь? — спросил мистер Боултон.
Служанка принесла из конторы вечернюю почту. Мистер Боултон нехотя взял письма и не вдруг решился их распечатать. Он хорошо знал, что они ему несут: новые затруднения, новые настойчивые требования денег.
— А, вот письмо от Филиппа. Бедняга! Если его постигнет разочарование, для меня это будет не менее горько, чем моя собственная неудача. В молодости такое нелегко дается.
Он вскрыл письмо. Лицо его просветлело, и он вздохнул с таким облегчением, что миссис Боултон и Руфь разом удивленно вскрикнули.
— Читайте! — сказал он им. — Филипп нашел уголь!
Весь мир мгновенно преобразился. Для этого довольно было трех коротких слов. Всем бедам конец. Филипп нашел уголь! Это означало избавление. Это означало богатство. Тяжести на сердце как не бывало, и все семейство, точно по мановению волшебного жезла, воспрянуло духом. Деньги, милые деньги! Прекрасный демон, ты воистину творишь чудеса! Руфь почувствовала, что теперь, когда Филипп нашел уголь, она уже не столь значительное лицо в доме, и, быть может, это ее не слишком огорчило.
На другое утро мистер Боултон встал, помолодев лет на десять. Он отправился в город и показал письмо на бирже. К подобным новостям его приятели всегда прислушивались весьма охотно. В них заново проснулся интерес к нему. Если известие подтвердится, Боултон опять станет на ноги. Он без труда добудет столько денег, сколько ему понадобится. Казалось, деньги стали вдвое доступнее, чем накануне. Мистер Боултон очень приятно провел день у себя в конторе и вернулся домой, обдумывая кое-какие новые планы и готовясь привести в исполнение кое-какие идеи, за которые он уже давно бы взялся, будь у него деньги.
Филипп провел этот день в не меньшем волнении. С рассветом его письма были отправлены на почту, в Илионе стало известно, что уголь найден, и рано поутру уже сошлась толпа нетерпеливых зрителей, жаждущих убедиться в этом собственными глазами.
«Разведка» продолжалась неделю с лишком, днем и ночью, причем в первые четыре-пять дней «приметы» становились все более многообещающими, и телеграммы и письма постоянно извещали мистера Боултона о ходе событий. Но потом все переменилось, и с ужасающей быстротой надежды стали гаснуть. Под конец не осталось никаких сомнений в том, что великая находка представляет собою не пласт, а всего лишь жалкий одиночный пропласток.
Филипп совсем приуныл, больше всего угнетало его собственное легкомыслие: зачем он написал в Филадельфию, еще ничего толком не узнав и не проверив! А теперь приходится бить отбой. «Оказывается, это лишь пропласток, — писал он, — но все равно это добрый знак».
Увы! Одни только добрые знаки никак не устраивали мистера Боултона, он не мог больше ждать. Быть может, будущее и сулит златые горы, но настоящее мрачно и беспросветно. Вряд ли есть такая жертва, которая спасет его от разорения. И все-таки жертву принести необходимо, и притом немедля, если уж он надеется спасти хоть какие-то крохи своего состояния.
