Пэрл Бак - Сыновья

— Откуда же я возьму для тебя такие деньги? У меня их нет.

И он опять погрузился в ленивую дремоту, в какой проходила вся его жизнь. Но помолчав немного, он сказал:

— Человеку приходится мириться с женщинами, потому что самые лучшие из них сварливы и придирчивы. Все они таковы, и ученые и неученые, — только ученые хуже, потому что ничего не боятся. Я всегда говорил: пускай женщина хозяйничает в доме, а я поищу себе покоя в другом месте. И тебе следует делать то же.

Но от молодой жены не так легко было отделаться, и она снова и снова заставляла мужа ходить к отцу, и чтобы его оставили в покое, Ван Помещик уступил наконец и обещал что-нибудь придумать, хотя знал, что единственный способ — это продать большую часть той земли, которая у него еще оставалась. А молодая жена, получив такое обещание, начала болтать об отъезде, строила планы и только о том и говорила, сколько развлечений в приморском городе, как хорошо одеваются там женщины, и что ей нужно купить новое платье и меховой халат, и что у нее не платье, а какое-то тряпье, которое годится только в такой деревне, как эта, и всеми этими разговорами она расшевелила и мужа, так что и тому захотелось поехать и посмотреть на все чудеса, о которых она рассказывает.

Теперь младший сын Вана Помещика был уже взрослый и шел по стопам брата, и ревниво следил за тем, чтобы его в чем-нибудь не обидели по сравнению со старшим братом. Втайне он не на шутку восхищался хорошенькой невесткой и решил про себя, что когда старший брат уедет из дому, он поднимет целую бурю, лишь бы увидеть тот город, где много хорошеньких женщин такого же склада, как его невестка. Однако у него хватило ума не говорить ничего о своем плане до отъезда брата, а в ожидании он шатался праздно по дому и по городу и c презрением смотрел на все окружающее, так как знал теперь, какое чудесное место — приморский город, сколько в нем нового, сколько удивительных, новых людей, которые знают все о чужих странах. И даже на сына Вана Тигра он смотрел так, как будто бы считал его ничтожеством, и Ван Тигр, поймав этот взгляд, возненавидел молодого человека.

Но в доме Вана Купца молодые люди были с виду гораздо скромнее и, приходя вечером из лавки домой, садились боком на свои места и глядели на дядю и на двоюродного брата, и Вану Тигру доставляли тайное удовольствие те взгляды, которые эти молодые торгаши бросали на его сына; он подмечал, как они разглядывали мальчика и даже маленький золоченый меч, который он снимал иногда и клал на колени, чтобы младшие дети могли посмотреть на него и потрогать пальцами.

В такое время Ван Тигр от всей души радовался на сына и забывал о том, что мальчик был к нему холоден. Он радовался, глядя, как сын его быстро и ловко встает при входе отца или дяди и отдает честь, — так учил его воспитатель, а потом садится, вежливо подождав сначала, когда сядут старшие. И Ван Тигр поглаживал бороду, чувствуя необычайный прилив нежности к сыну, и становился весел, как никогда в жизни, насколько сын его высок для своих лет, — гораздо выше этих торгашей, которых вырастил его брат, насколько он крепче телом, насколько прямее и гибче по сравнению с бледными, изнеженными и пухлыми двоюродными братьями.

И все то время, что Ван Тигр пробыл в доме братьев, он следил за сыном, не спуская глаз. Когда сын сидел рядом с ним на пиру, Ван Тигр сам смотрел, сколько сын выпьет вина, и после того, как прислужники наливали ему третью чашку, он не позволял ему больше пить. А когда двоюродные братья звали его куда-нибудь играть с ними, Ван Тигр посылал с ним воспитателя, человека с заячьей губой и десятерых надежных солдат, куда бы он ни пошел. Каждую ночь Ван Тигр не мог успокоиться до тех пор, пока под каким-нибудь предлогом не сходит к сыну и не застанет мальчика в кровати и одного в комнате, если не считать телохранителя, который стоял на страже у дверей.

В этом доме его отца, где обоим братьям все еще жилось так хорошо и привольно, казалось, будто в стране нет голода, поля не залиты водою, и нигде нет умирающих с голода людей. Однако Ван Помещик хорошо знал, что происходит за стенами их мирного дома, и Ван Купец знал это не хуже, и когда Ван Тигр рассказывал им о своих бедствиях и о том, зачем он приехал, и закончил свою речь словами: «В ваших интересах выручить меня из беды, потому что моя власть охраняет и вас» — они поняли, что он говорит правду.

Потому что и за стенами этого города люди так же голодали, и многие из них жестоко ненавидели обоих братьев. Они ненавидели Вана Помещика за то, что он и до сих пор владел землей, и те, кто работал на ней, должны были делиться с ним, никогда не работавшим, теми горькими плодами земли, которые они добывали тяжким трудом. А когда они гнули спину над своими полями в холод и жару, в дождь и солнце, им казалось, что и земля и ее плоды принадлежат им. Обидно было, что в пору урожая им приходилось отдавать добрую половину человеку, который сидел в своем городском доме и дожидался, пока ему принесут его долю, и что в голодный год он тоже требовал свою часть.

Правда, в те годы, что Ван Старший был помещиком и понемногу продавал свою землю, он вовсе не был покладистым хозяином. Нет, для такого мягкого и безвольного человека он умел неплохо браниться и придираться, и ненависть его к земле обращалась против людей, которые обрабатывали ее, и он ненавидел их не только из-за земли, но и оттого, что ему часто дозарезу нужны были деньги для семьи и для себя самого, и он вдвойне злился, когда ему казалось, что арендаторы намеренно утаивают то, что ему полагается.

Дошло до того, что арендаторы, завидев Вана Помещика, взглядывали на него и бормотали:

— Должно быть, пойдет дождь, черти уже вылезли!

И нередко они говорили, упрекая его:

— Какой ты сын своему отцу: он был человек милосердный, — даже в старости, когда разбогател, он не забывал, что когда-то работал не меньше нашего, не торопил нас с арендной платой и не требовал зерна в голодные годы. А ты не видывал горя, и твое сердце не знает жалости!

Так велика была их ненависть, что в тот тяжелый год она прорвалась, и по ночам, когда большие ворота стояли на запоре, люди подходили к этим воротам и колотили в них, а потом ложились на ступени и стонали:

— Мы умираем с голода, а у них все еще есть рис для еды и рис для перегонки в вино!

А другие кричали, проходя мимо ворот по улице, кричали даже среди дня:

— Когда же мы перебьем богачей и возьмем себе то, что они награбили у нас!

Сначала братья не обращали на это внимания, но в конце концов наняли городских солдат сторожить ворота и отгонять всех, кто подходил к ним без дела. И правда, многих богачей в том городе и во всей округе грабили и обворовывали, потому что к концу года начали появляться во множестве бесстрашные и дерзкие бандиты, как всегда бывает в плохие времена.

Однако сыновьям Ван Луна пока еще ничто не грозило, потому что начальник полиции, стоявший во главе городских солдат, породнился с ними, отдав свою дочь к ним в дом, а кроме того, поблизости были Ван Тигр и военачальник области. И оттого, останавливаясь перед домом Ванов, люди только проклинали их со стоном и не отваживались ни на что большее.

Не стали они грабить и глинобитный дом, который принадлежал ненавистной для них семье. Он стоял высоко на холме, недоступный медленно спадавшим водам, и Цветок Груши прожила там спокойно всю эту тяжелую зиму со своими двумя питомцами. Так было потому, что все теперь хорошо знали жалостливость Цветка Груши, знали, что она выпрашивает для них припасы в доме Ванов, и многие подъезжали к ее дверям на лодках и челноках, и она кормила их. Как-то Ван Купец зашел к ней и сказал:

— В такие опасные времена ты должна переехать в город и жить в большом доме.

Но Цветок Груши ответила спокойно, как всегда:

— Нет, мне нельзя, и я не боюсь, а кроме того, есть люди, которым я нужна.

Но когда наступили зимние холода, ей по временам делалось страшно, потому что люди ожесточились от голода и резкого ветра на ледяной воде, где они до сих пор жили в лодках, привязав их к верхушкам деревьев, и были сердиты на Цветок Груши за то, что она все еще кормила дурочку и горбуна, и ворчали, принимая от нее съестное:

— Зачем кормить этих убогих, когда сильные, крепкие люди, у которых есть здоровые дети, должны умирать с голода?

И в самом деле, такой ропот раздавался все громче и чаще, и Цветок Груши уже начинала подумывать о том, не перевезти ли ей своих питомцев в город, боясь, как бы их не убили за то, что она их кормит, а она не в силах будет их защитить, когда бедная дурочка, дожившая до пятидесяти двух лет, но оставшаяся попрежнему ребенком, умерла неожиданно и быстро, как умирают все, подобные ей. Как-то раз она ела и по своей привычке играла, складывая лоскутки, а потом вышла за ворота и ступила прямо в воду, не понимая, что это вода, а не тот клочок сухой земли, где она всегда сиживала. Цветок Груши выбежала за ней, но дурочка уже намокла и дрожала от ледяной воды. От этого она простудилась и, несмотря на нежный и заботливый уход Цветка Груши, через несколько часов умерла, и умерла так же легко, как и жила.