Теодор Драйзер - Сестра Керри
«И принесло же эту миссис Вэнс! — сердился он. — Как она меня оглядела с головы до ног! Я прекрасно знаю, что она подумала».
Он вспомнил те несколько случаев, когда видел миссис Вэнс на Семьдесят восьмой улице. У нее всегда был вид богатой дамы, и Герствуд в ее присутствии старался держать себя как человек того же круга. Подумать только, что теперь она застала его в таком виде!
Герствуд страдальчески наморщил лоб.
— О дьявол! — то и дело повторял он.
Когда он уходил из дому, было уже четверть пятого. Он оставил Керри в слезах, и, значит, сегодня нечего было рассчитывать на обед.
«Какого черта! — мысленно твердил он, стараясь скрыть от самого себя свой позор. — Не так уж я плох! Я еще не вышел в тираж!»
Он оглянулся и, заметив, что находится неподалеку от крупных отелей, решил зайти в один из них и пообедать. Там он возьмет газеты и устроится как-нибудь поудобнее.
Герствуд поднялся в роскошную гостиную отеля «Мортон», считавшегося в то время одной из лучших гостиниц Нью-Йорка, расположился в мягком кресле и принялся читать. Мысль, что средства его быстро тают и что он не вправе позволить себе такую роскошь, нисколько не смущала его сейчас. Подобно морфинисту, он мало-помалу становился рабом временного забвения. Что угодно, лишь бы облегчить боль в душе и побыть в уюте и покое! Без этого он уже не мог жить. К черту все думы о завтрашнем дне! «Завтра» было таким же страшным, как всякая беда. Он всеми силами пытался отогнать мысль, что вскоре останется без гроша, как мы гоним от себя мысль о неизбежности смерти, и это ему почти удавалось.
Хорошо одетые посетители, проходившие по толстым коврам, заставили его перенестись мыслью в прошлое. Герствуду понравилась какая-то жившая в отеле молодая дама, которая играла в нише на рояле, и он пересел со своей газетой поближе.
Обед обошелся ему в полтора доллара.
В восемь часов вечера Герствуд покончил с едой. Он заметил, что посетители расходятся, а толпа искателей развлечений на улице становится гуще. Он тоже вышел на улицу, думая о том, куда бы пойти. Только не домой! Керри еще не легла спать. Нет, сейчас он ни за что не пойдет домой. Он проведет время так, как это может позволить себе человек независимый, сохранивший свое положение в обществе.
Герствуд закурил сигару и остановился на ближайшем углу, где стояли группами десятки таких же праздношатающихся, как и он — агентов, скаковых маклеров, актеров — его собратьев по духу. Невольно вспомнился ему Чикаго. Сколько раз он проводил вечера за картами с друзьями…
Его мысли вернулись к покеру.
«В прошлый раз я сглупил, — подумал он, вспомнив о том, как проиграл шестьдесят долларов. — Напрасно сдался, в конце концов я бы запугал того парня. Просто я был не „в ударе“, вот это и погубило меня».
Он стал перебирать в уме разные возможности, которые открываются в игре, мысленно представляя себе, как бы он обыграл того или иного противника, если бы только блефовал посмелее.
«Я достаточно опытен в игре и должен этим воспользоваться. Надо еще раз попытать сегодня счастья».
Ему мерещились огромные ставки. Вдруг он выиграет сотню-другую долларов. Вот это была бы удача! Он знал многих, живших игрой в карты, и живших притом весьма недурно.
«А у них было вначале не больше денег, чем у меня», — размышлял он.
Герствуд отправился в один из ближайших игорных залов, чувствуя себя почти так же хорошо, как в былые дни. Сначала гнев на Керри, а потом хороший обед, коктейль и ароматная сигара заставили его забыть о своем плачевном состоянии, и на несколько часов он снова стал почти тем самым Герствудом, каким был когда-то.
И все-таки это не был прежний Герствуд, это был человек, спорящий со своей совестью и влекомый миражем.
Игорный зал ничем не отличался от того, в котором Герствуд побывал в прошлый раз. Разница была лишь в том, что этот помещался при несколько лучшем баре. Некоторое время Герствуд наблюдал за игрой, а потом и сам присоединился к ней. Как и в тот раз, сперва все шло довольно гладко. Герствуд несколько раз выигрывал, что подбадривало его, потом проигрывал, что еще больше его затягивало. Его охватил азарт. Он наслаждался риском и как-то, имея в руках совершенно ничтожную карту, решился на блеф, чтобы сорвать крупный куш.
К величайшему удовольствию Герствуда, это ему удалось.
Победа вскружила ему голову, и он решил, что сегодня счастье на его стороне. Никто не выиграл больше. Ему попалась посредственная карта, и он попробовал открыть «праздник». Но его партнерами были наблюдательные игроки, которые почти что читали его мысли.
«У меня на руках тройка; буду держаться до конца», — подумал про себя один из них.
Началось повышение ставок.
— Ставлю еще десять, — заявил Герствуд.
— Ответил, — сказал партнер.
— Еще десять.
— Ответил.
— Еще десять.
— Ответил.
Дошло до того, что в банке набралось уже много денег, в том числе семьдесят пять долларов Герствуда. Его противник серьезно призадумался. «А вдруг, — мелькнула у него мысль, — у этого субъекта сильная карта?» Поэтому он решил открыться.
— Что у вас? — спросил он.
Герствуд открыл. Его карта была бита.
Неприятное открытие, что он потерял одним махом семьдесят пять долларов, привело Герствуда в отчаяние.
— Еще одну сдачу? — угрюмо предложил он.
— Идет! — согласился партнер.
Некоторые из игроков покинули свои места, и их сменили любопытные. Время шло, и вскоре часы пробили двенадцать. Герствуд выигрывал и проигрывал небольшие суммы. Он сильно устал и при самой последней сдаче проиграл еще двадцать долларов.
На душе у него кошки скребли.
Лишь в четверть второго вышел он из игорного зала. Пустые, холодные улицы, казалось, издевались над ним. Герствуд медленно направился домой, почти забыв о своей ссоре с Керри. Он поднялся по лестнице и вошел в квартиру с таким видом, словно ничего и не случилось. Он думал только о своем проигрыше.
Присев на кровать, Герствуд пересчитал деньги. Теперь у него оставалось всего сто девяносто долларов и немного мелочи. Он спрятал деньги в карман и начал раздеваться.
«Что это со мной в самом деле?» — растерянно подумал он.
Утром Керри почти не разговаривала с ним, и Герствуд чувствовал, что ему лучше снова уйти из дому. Он сознавал, что скверно обошелся с Керри, но не мог заставить себя сделать первый шаг к примирению. Им овладело отчаяние. Несколько дней подряд он уходил из дому и вел жизнь джентльмена, вернее, жил так, как, по его представлениям, должен жить джентльмен, а это стоило денег. После такого времяпрепровождения он еще хуже чувствовал себя и физически и морально, не говоря уже о том, что содержимое его кошелька уменьшилось на тридцать долларов.
Лишь тогда Герствуд как будто протрезвел и снова стал самим собой.
— Сегодня должны прийти за квартирной платой, — сказала Керри.
Это были ее первые слова за последние три дня.
— Вот как? — удивился Герствуд.
— Сегодня второе число, — подтвердила она.
Герствуд нахмурил брови и с безнадежным чувством полез в карман за кошельком.
— Ужасно много денег приходится платить за квартиру! — сказал он.
Приближалась очередь последних ста долларов.
37. Воля пробуждается. Снова в поисках выхода
Нет смысла рассказывать шаг за шагом о том, как с течением времени дело дошло до последних пятидесяти долларов. При той легкости, с какой Герствуд обращался с деньгами, его семисот долларов хватило до июня. Но еще раньше, чем начать последнюю сотню, он стал поговаривать о приближающейся катастрофе.
— Право, не понимаю, почему у нас так много уходит денег, — сказал он однажды, придравшись к сумме, израсходованной на мясо.
— Я вовсе не нахожу, что мы много тратим, — возразила ему Керри.
— Мои деньги почти на исходе, — продолжал он. — Понять не могу, на что только они ушли!
— Ты хочешь сказать, что у тебя ушли все семьсот долларов? — воскликнула Керри.
— Да, осталось всего лишь сто.
У него был такой безутешный вид, что Керри испугалась. Она стала понимать, что и сама беспомощно плывет по течению. Впрочем, она все время чувствовала это.
— Но, Джордж, почему же ты не поищешь работы? — воскликнула она. — Ты, наверное, мог бы что-нибудь найти!
— Я искал, — ответил он. — Не могу же я заставить людей дать мне работу!
Керри некоторое время пристально глядела на него и, наконец, сказала:
— Что же ты намерен делать? Ведь ста долларов нам хватит ненадолго.
— Не знаю, — ответил он. — Я могу только искать. Другого ничего не остается.
От слов Герствуда Керри стало страшно. Что же теперь делать? Она часто вспоминала о театре, как о двери, через которую можно проникнуть в столь прельщавшую ее, сверкающую позолотой жизнь, и теперь, как и в свое время в Чикаго, она ухватилась за эту мысль. Необходимо что-то предпринять, и как можно скорее, если только Герствуд в самое ближайшее время не найдет работы. Ведь очень может быть, что ей опять придется начать борьбу за кусок хлеба, и на сей раз совсем одной.
