Радий Погодин - ПРИБЛИЖЕНИЕ К ВЕЛИКОЙ КАРТИНЕ
В древние годы берёза русской грамоте была огородом — на берёзовой бересте писал человек человеку письмо. Из Новгорода в Киев. И прорастал разум. И расцветало искусство.
И всё же нельзя отодвигать на далёкое место среди замечательных качеств берёзы её красоту. Очень красивое дерево. Нежное. Печальное. Именно его так охотно очеловечивали наши предки — очеловечиваем его и мы, особенно в песнях.
Американец в зелёных штанах — между прочим, профессор из штата Вермонт, — провожая нас к автобусу, мне и говорит:
— Я вот всё думаю какое же дерево американское? Американское дерево! Может быть, дуб?
— Может быть. Дуб — это космос.
Вглядись в него: он важен и спокоен
Среди своих безжизненных равнин.
Кто говорит, что в поле он не воин?
Он воин в поле, даже и один.
А мой ясноглазый друг сказал мне недавно:
— Они взяли нас за горло, но поскольку рук на нашем горле оказалось много, то и получилось рукопожатие.
Как бы то ни было — результат положительный.
Был я и в самой лучшей школе Америки в пригороде Бостона, называется она Академия Филипс Андовер.
Нас принимал директор. Вкусно угощал. И конечно, в разговоре с преподавателями нам стало ясно, что, если эта Академия самая лучшая в Америке, стало быть, она и самая лучшая в мире.
— Тут дело вот в чём, — объяснил один из членов попечительского совета, — престиж Академии Филипс Андовер зиждется на трёх китах: фонд, составляющий сто пятьдесят миллионов долларов, беспримесная, можно сказать, классическая философия капитализма и, главное, высочайший уровень преподавателей. Мы их разыскиваем по всему свету.
Может быть, он не так уж и приврал.
Обучение в Филипс Академии стоит пятнадцать тысяч долларов в год. Для справки — зарплата профессора в колледже 30 тысяч долларов в год.
Всю школу нам не показали, только тот её квартал, где учащиеся обучаются искусствам. Наверное, уже сейчас в моем повествовании можно заметить растерянность — то, что мы увидели, мой опыт никак не увязывал с понятием "школа" — не кабинеты, а кварталы...
Это городок. В коттеджах живут преподаватели. Кстати, всё расположено в парке, ухоженном и сочно-зелёном. Не в подобии парка, как бы в идее парка, а в настоящем, подлинном, могучем парке, который может стать парком заросшим, но уже никогда не превратится в лес.
Учащиеся обитают в общежитиях где, по всей вероятности, каждый имеет отдельную комнату, как у нас говорят — со всеми удобствами. Нам эти жилища не показали. Объяснили, что администрация, собственно, не против, но инициатива должна исходить от самих учащихся. Администрация, мол, не может навязывать школьникам гостей.
На центральной площади, просторной и чистой, два храма: белый — католический в стиле неоклассицизма, с колоннами, бледно-зелёным куполом, портиком и красно-кирпичный — протестантский в стиле поздней северной готики. Храмы не какие-то школьные: в протестантском, на дубовых лакированных скамьях помещается тысяча двести верующих.
Нас пригласили в этот храм вечером на концерт симфонического оркестра, где мальчики во фраках играли Стравинского — "Жар-птицу" и "Весну священную". Играли хорошо, по утверждению наших коллег-композиторов, на уровне оркестров московских специализированных музыкальных школ. Большинство музыкантов в оркестре были японцы, корейцы, таиландцы...
— Ну да, — объяснил сопровождающий нас педагог. — У нас школа всемирная, мы берём всех, нужно лишь заплатить деньги, выдержать конкурс и доказать наличие таланта.
Насчёт таланта мы не поняли, и он объяснил нам, что кроме высокой стоимости, жестокого конкурса по учебным дисциплинам поступающий в Академию Филипс Андовер должен обладать талантом либо музыканта, либо художника, либо шахматиста — короче, должен иметь от Бога. "Без таланта — объяснил он, — преуспеяние в мире бизнеса и управления невозможно. Талант — наш фирменный знак".
Выпускники Академии предназначены для блестящих карьер. Они получают такую глубокую и всестороннюю подготовку, что в любом университете мира им отдают предпочтение.
Выпускник, сделавший карьеру, непременно отвалит своей любимой школе миллиончик-другой. Особенно щедры в этом смысле те, кто был принят в Академию не на платное обучение, а на стипендию. Академия позволяет себе каждый год брать некоторый процент малоимущих, но высокоодарённых молодых людей на стипендию...
Мы слушали "Весну священную", и, конечно, нам претила хитроумность капиталистов, которые и тут, в детях, прихитрились держать уровень в школе по наиболее талантливым, а не по посредственностям троечникам. Вот у нас школа — рай для дураков. Мы воспитываем миллионы троечников. Создали философию троечников. Искусство и литературу троечников. Но главное, мы создали особый тип томления троечника — алкогольную слезливость, слёзность по утраченным возможностям.
Если капиталист — каналья хитроумная, то мы — ни дать ни взять — хитромудрые. Как клопы. Мы целый год можем питаться обойным клеем.
Что же такое богатство и зачем оно? Нищее бытие, согласно классику, определяет и нищее сознание — сознание нищих. Именно потому мы так спокойно берём подачки. Но самое тяжкое то, что сознание нищих вызывает к жизни и познание нищих, то есть замешанное на корысти образование. Ну, и известна истина — где есть корысть, там нет науки.
Богатство для школы необходимо как защита от давления извне. Как условие свободы мышления как кислород. Один гений может вырасти в подвале, но уровень мышления многих, близкий к гениальному, возможен только при наличии свободы и широкого дыхания. Япония гениями не богата, но общий уровень японцев для нас пока недостижим. Мы подменили знания — указаниями, чувства — оценками поэзию — декларацией.
Если те деньги, которые мы тратили на фанеру и раскрашивание ее в радостные краски, мы направляли бы на создание и содержание спецшкол, вот именно — спецшкол для выявления гениев... Ох как они нужны. Причём всему человечеству.
Академия Филипс Андовер построена по очень простой схеме — лучшее собирается в лучшем. Богатое в богатом. При абсолютной гласности. Школа-мультимиллионер разговаривает с миллионерами на равных. Взятку не дашь — только честь.
А что это такое? Честь?
Однажды я выступал у семиклассников в одной районной математической школе. Выступать я, конечно, не собирался — не люблю я это дело, но газета "Пионерская правда" попросила меня выступить, чтобы об этом написать. Я отбивался, но всё же пошел. И не пожалел. Ребята оказались башковитыми и несуетливыми.
Случайно речь зашла о чести.
Но почему случайно? Разве теперь уже не актуальны честь, доблесть, геройство?
Выяснилось в разговоре, что по инициативе классной воспитательницы семиклассники составили путем дебатов и голосования шкалу ценностей из категорий, предложенных им учительницей. (В Академии Филипс Андовер, как мне показалось, почти все учителя — мужчины).
Категорий было семь. И расположились они в результате дебатов в следующем порядке:
1 — Профессионализм.
2 — Престижность.
3,4,5 — Материальное положение, семья, идеология. Не запомнил последовательности. Думаю идеология на пятом месте.
6 — Честь.
7 — Классовое сознание.
Вот тут меня качнуло — на предпоследнем месте честь!
На вопрос — почему они охотно ответили:
— Как не имеющее разумной мотивации. А "классовое сознание" — понятие вообще вне логики. В нашей стране возможен лишь групповой или партийный эгоизм.
Они были очень симпатичные эти семиклассники. Может, уже пошла в рост новая популяция? Сейчас, я думаю, встреть они американских ребят из Филипс Андовер Академии, они вмиг нашли бы с ними общий язык. В чём тут дело: в усреднении или в мобилизации? Думаю в последнем. Думаю, есть ещё порох в пороховницах. Но вернёмся к чести.
Профессионализм как первая ценностная категория у меня возражений не вызывал — пусть. Можно даже сказать — наконец-то. Но престижность? Я спросил, что они вкладывают в это понятие, если отрицают честь? Ведь престиж — лишь производная от чести. Собственно, и в понятии "профессионализм" честь является как бы основной, если понимать честь как высокое качество работы, отношений и высокое качество идеалов.
— Вот, — говорю, — англичане, например, понятие дворянской чести делегировали, как теперь выражаются по телевидению, в массы через организацию клубов, клубных спортивных команд и вообще через спорт. Особенно детский и молодежный. Каждая школа имеет свои цвета и свой школьный престиж, поддерживая его поведением, успеваемостью, успехами в спорте и искусствах. Ну а в дальнейшем юниорская честь наполняется респектабельной честностью в ведении дел. Так что спорт и успехи в спорте не самоцельны.
