Люси Монтгомери - Рилла из Инглсайда
Глава 4
Крысолов заиграл
Первая вечеринка в жизни Риллы стала для нее настоящим триумфом… вернее, так ей сначала казалось. У нее было так много партнеров, что приходилось делить каждый танец между несколькими. Ее серебристые туфельки, казалось, танцевали сами, и, хотя они продолжали жать ее пальцы и натирать пятки, это ничуть не мешало ей получать удовольствие от танцев. Лишь Этель Риз доставила ей несколько неприятных минут, когда с таинственным видом поманила ее к выходу из павильона и затем шепнула, с типичной для всех Ризов дурацкой улыбкой, о прорехе на заднем полотнище юбки и пятне на оборке. Огорченная Рилла бросилась в ту комнату маяка, которая была отведена под дамскую раздевалку, и обнаружила, что пятно — всего лишь крошечный след от травы, да и «прореха» — там, где вырвался один из крючков застежки — ничуть не больше по размеру. Ирен Хауард любезно пришила ей крючок на место и покровительственно сделала несколько приторных комплиментов. Рилле льстило покровительство Ирен, девятнадцатилетней девушки из Верхнего Глена, которая, казалось, всегда предпочитала общество более юных девушек… чтобы — как утверждали недоброжелательные приятельницы — разыгрывать роль королевы в отсутствие соперниц. Но Рилла считала, что Ирен — просто прелесть, и даже любила ее за покровительственное отношение. Ирен была хорошенькой и элегантной; она божественно пела и проводила каждую зиму в Шарлоттауне, где брала уроки музыки. Ее тетя жила в Монреале и присылала ей оттуда восхитительные наряды; а еще говорили, будто у Ирен была несчастная любовь… никто не знал, как именно все произошло, но сама тайна, окутывавшая эту историю, очаровывала. Рилла чувствовала, что комплименты Ирен — вершина счастья в этот вечер. Она весело бросилась назад к павильону и, на миг задержавшись в ярком сиянии огней возле самого входа, окинула взглядом танцующих. На один миг в кружащейся толпе образовался разрыв, и Рилла мельком увидела Кеннета Форда, стоящего у противоположной стены павильона.
Сердце Риллы на миг остановилось… или — если остановка сердца физиологически невозможна — она подумала, что оно остановилось. Итак, он все-таки был здесь. Она с самого начала решила, что он не придет… хотя это, разумеется, не имело ни малейшего значения. Увидит ли он ее? Обратит ли на нее внимание? Танцевать он ее, конечно, не пригласит… на такое невозможно было и надеяться. Он считал ее всего лишь ребенком. И трех недель не прошло с тех пор, как он назвал ее Долгоножкой, когда заглянул однажды вечером в Инглсайд. После этого она плакала в своей комнате и злилась на него. Но теперь ее сердце замерло, когда она увидела, что он пробирается вдоль стены павильона к ней. Неужели он идет к ней… неужели?., неужели?.. Да, к ней! Он искал ее взглядом… он остановился рядом с ней… смотрел на нее пристально сверху вниз, и в его темно-серых глазах было что-то, чего Рилла никогда еще в них не замечала. О, это было почти невыносимо прекрасно! А вокруг все шло как прежде… танцоры кружились, мальчики, которые не смогли найти партнерш, бродили по павильону, любезничающие парочки сидели на прибрежных скалах… никто, казалось, не сознавал, что произошло событие громадной важности.
Кеннет был высоким молодым человеком приятной внешности, с небрежной грацией в движениях, отличавшей его от всех остальных юношей, которые рядом с ним казались напряженными и неуклюжими. Говорили, что он потрясающе умен; жизнь в далеком большом городе и учеба в крупном университете обеспечивали ему романтический ореол в глазах девушек. К тому же его считали в известной мере сердцеедом. Но, скорее всего, причиной такой репутации был полный скрытого смеха бархатный голос, который ни одна девушка не могла слышать без сердцебиения, и опасная манера слушать собеседницу так, словно она говорила именно те слова, которые всю свою жизнь он жаждал услышать.
— Это Рилла-моя-Рилла? — спросил он негромко.
— Т-та, — сказала Рилла, и ей тут же захотелось броситься вниз головой со скалы или каким-то другим способом покинуть этот злой и насмешливый мир.
В раннем детстве она заметно шепелявила, но с возрастом это прошло. Только при особенном напряжении или волнении этот недостаток вновь заявлял о себе. Она не шепелявила уже год, а теперь, в тот самый момент, когда ей так хотелось казаться взрослой и умудренной опытом, она вдруг взяла и зашепелявила, как ребенок! Это было слишком унизительно; она почувствовала, что сейчас зарыдает… да, просто зарыдает… ей хотелось, чтобы Кеннет ушел… она жалела, что он вообще подошел к ней. Вечеринка была испорчена. Все ее надежды рухнули.
А ведь он назвал ее Рилла-моя-Рилла — не Долгоножка, не Детка, как называл прежде, когда не обращал на нее вообще никакого внимания. Ее совсем не обидело то, что он употребил ласкательное имя, придуманное для нее Уолтером. Произнесенное этим негромким ласковым голосом, с чуть заметным ударением на «моя», оно прозвучало прелестно… Все было бы замечательно, если бы она не выставила себя дурой. Она не смела поднять глаз, опасаясь, что встретит его насмешливый взгляд. Так что она печально смотрела вниз, не подозревая о дразнящем очаровании своих длинных, темных ресниц. Кеннет подумал, что, пожалуй, именно Рилла окажется наиболее красивой из трех инглсайдских девочек. Он хотел заставить ее поднять глаза… чтобы снова поймать этот застенчивый, вопросительный взгляд. Она была самой хорошенькой девушкой на вечеринке — в этом не могло быть сомнения.
Что он говорит? Рилла едва могла поверить собственным ушам.
— Потанцуем?
— Да, — ответила Рилла.
Она произнесла это слово с такой страстной решимостью не шепелявить, что буквально выпалила его, и тут же снова внутренне содрогнулась. Это «да» прозвучало так пылко… так настойчиво… как будто она просто бросалась на него! Что он подумает о ней? Ох, ну почему эти ужасные неприятности случаются именно тогда, когда девушка хочет произвести самое благоприятное впечатление?
Кеннет вовлек ее в круг танцующих.
— Надеюсь, что по меньшей мере один танец моя искалеченная лодыжка выдержит, — сказал он.
— Она еще болит? — спросила Рилла.
Ох, почему она не придумала ничего другого, что можно было бы сказать? Ведь она знала, что ему до смерти надоели расспросы о его ноге. Она слышала, как он говорил об этом, когда заходил в Инглсайд… слышала, как он сказал Ди о своем намерении носить на груди плакат, объявляющий всем и каждому, что ему уже лучше и все такое. А тут она вдруг взяла и снова задала ему этот надоевший вопрос.
Кеннет действительно устал от расспросов о его ноге. Но, с другой стороны, его не так уж часто спрашивал об этом ротик с такой очаровательной, словно созданной для поцелуев ямочкой над верхней губой. Возможно, именно поэтому он ответил очень терпеливо, что лодыжка болит все меньше и не очень ему досаждает, если он не проводит слишком много времени на ногах.
— Доктора обещают, что со временем она будет такой же выносливой, как прежде, но этой осенью мне придется отказаться от игры в футбол.
Они танцевали, и Рилла знала, что каждая девушка, которой они попадаются на глаза, завидует ей. После танца они спустились по вырубленным в скалах ступеням к воде. Кеннет отыскал маленькую весельную лодку, и они переплыли через залитый лунным светом канал к дюнам, где гуляли по песку, пока лодыжка Кеннета не дала о себе знать. Тогда они сели среди дюн. Кеннет говорил с ней так, как говорил раньше только с Нэн и Ди. Рилла, охваченная робостью, причин которой не понимала, говорила мало и думала, что он, наверное, считает ее ужасно глупой, но, несмотря на этот страх, все было совершенно чудесно: великолепная лунная ночь, сияющее море, крошечные волны, с шуршанием набегающие на песок, прохладный и озорной ночной ветер, тихонько напевающий в жестких травах на гребнях дюн, негромкая сладкая музыка, доносящаяся с маяка.
— «Под песенку лунного света танцуют русалки в воде», — негромко сказал Кеннет, цитируя строку одного из стихотворений Уолтера.
Только он и она, вдвоем, здесь, где все чарует слух и взор! Если бы только ее туфельки не жали так ужасно! И если бы только она могла говорить так же остроумно, как мисс Оливер… нет, если бы она только могла говорить так, как обычно говорит с другими мальчиками! Но она не могла найти нужных слов; она могла только слушать да изредка бормотать в ответ что-нибудь банальное. Но, возможно, ее мечтательные глаза и ямочка над верхней губой и стройная шейка достаточно красноречиво говорили вместо нее. Во всяком случае, Кеннет, казалось, не спешил с предложением вернуться на маяк, а потом, когда они все-таки вернулись, все уже сидели за ужином. Кеннет нашел для нее место за столиком у окна кухни маяка и сидел на подоконнике рядом с ней, пока она ела мороженое и торт. Рилла смотрела вокруг и думала о том, какой прелестной оказалась ее первая вечеринка. Она никогда не забудет эти танцы.
