Эжен Сю - Парижские тайны. Том I
Черты его правильны, красивы, быть может, даже слишком красивы для мужчины.
Матовая бледность лица, большие желтовато-карие глаза, почти всегда полуприкрытые и окруженные синеватой тенью, небрежная походка, рассеянный взгляд, ироническая улыбка — все это, казалось, говорило о человеке пресыщенном, здоровье которого подорвано жизнью в роскоши и аристократическими излишествами.
И однако, своей изящной белой рукой Родольф только что сразил одного из самых сильных и грозных разбойников этого разбойничьего квартала.
Мы употребили выражение «аристократические излишества» потому, что опьянение благородным вином резко отличается от опьянения каким-нибудь отвратительным, смешанным со спиртом пойлом, словом, потому, что в глазах наблюдательного человека излишества различны не только по своим проявлениям, но и по самой природе и сущности.
Иные складки лба изобличали в Родольфе глубокого мыслителя, человека преимущественно созерцательного склада… и вместе с тем твердые очертания рта, властная, смелая посадка головы говорили о человеке действия, чья отвага и физическая сила неизменно оказывают неодолимое влияние на толпу.
Нередко в его глазах сквозила глубокая печаль, а выражение лица говорило о сердечном участии и трогательной жалости. А иной раз взгляд Родольфа становился хмурым, злым, в лице появлялось столько презрения и жестокости, что не верилось, будто этому человеку присущи добрые чувства.
Читатель узнает из продолжения этого повествования, какого рода события и мысли вызывали у Родольфа столь противоречивые чувства.
В борьбе с Поножовщиком он не проявил ни гнева, ни ненависти к недостойному противнику. Уверенный в своей силе, в своей ловкости и проворстве, он испытал лишь насмешливое презрение к неотесанному верзиле, который не мог противостоять ему.
В дополнение к портрету Родольфа скажем, что у него были светло-каштановые волосы такого же оттенка, как и дугообразные, благородного рисунка брови и тонкие, шелковистые усы; его немного выступавший вперед подбородок был тщательно выбрит.
Впрочем, благодаря тому, что Родольф прекрасно усвоил манеры и язык окружающей среды, он ничем не выделялся среди завсегдатаев Людоедки. Его шея столь же совершенной формы, что и у индийского Бахуса,[30] была небрежно повязана черным галстуком, концы которого ниспадали на выцветшую синюю блузу. Его грубые башмаки были снабжены двойным рядом шипов, словом, за исключением рук Родольфа с их редким изяществом, ничто во внешности этого человека не бросалось в глаза; только решительный вид и, если можно так выразиться, спокойная отвага выделяли его среди посетителей кабака.
Войдя в кабак, Поножовщик положил свою широкую волосатую руку на плечо Родольфа и провозгласил:
— Приветствуйте победителя Поножовщика!.. Да, друзья, этот молодчик только что отдубасил меня… Предупреждаю драчунов: не связывайтесь с ним, не то останетесь со сломанной поясницей или с расколотым кочаном.[31] Грамотей и тот найдет на себя управу… Ручаюсь, голову даю на отсечение!
При этих словах все присутствующие — от хозяйки до последнего завсегдатая кабака — взглянули с робким уважением на победителя Поножовщика.
Одни, отодвинув стаканы и кувшины на середину стола, поспешили предложить место Родольфу на тот случай, если он пожелает сесть рядом с ними; другие подошли к Поножовщику, чтобы потихоньку выведать у него, кто этот незнакомец, что так победоносно появился в их кругу.
Наконец Людоедка обратилась к Родольфу с любезнейшей улыбкой и — вещь неслыханная, невообразимая, баснословная на пиршествах в «Белом кролике» — встала из-за стойки, чтобы выслушать пожелания своего гостя и узнать, что следует подать пришедшей с ним компании — такого внимания Людоедка никогда не оказывала даже пресловутому Грамотею, гнусному негодяю, наводившему страх на самого Поножовщика.
Один из двух мужчин, о которых мы уже говорили выше (человек с бескровным зловещим лицом, то и дело надвигавший на лоб свой греческий колпак и прятавший левую руку), наклонился к Людоедке, старательно вытиравшей стол, предназначенный Родольфу, и хрипло спросил:
— Грамотей не приходил сегодня?
— Нет, — ответила мамаша Наседка.
— А вчера?
— Вчера приходил.
— Один или со своей новой барулей?[32]
— Это еще что? Уж не принимаешь ли ты меня за легавую?[33] Все спрашиваешь да выспрашиваешь! Неужто, по-твоему, я капаю[34] на своих клиентов? — грубо возразила хозяйка.
— У меня сегодня встреча с Грамотеем, — ответил разбойник. — Дельце одно наклевывается.
— Хорошенькое, видно, у вас дельце, мокрушники,[35] другого названия вам нет!
— Мокрушники! — раздраженно повторил ее собеседник. — А кто, как не они, кормят тебя.
— Заткнись! Оставь меня в покое! — вскричала Людоедка, угрожающе подняв над его головой жбан с вином.
Недовольно ворча, тот уселся на свое место.
Войдя в таверну Людоедки вслед за Поножовщиком, Лилия-Мария дружески кивнула юнцу с испитым лицом.
А Поножовщик сказал ему:
— Ну как, Крючок, ты по-прежнему хлещешь купорос?
— Да, по-прежнему. По мне, уж лучше не хряпать вовсе и носить опорки на ходунах, чем обходиться без купороса в хомуте и бокуна в файке,[36] — ответил юнец надтреснутым голосом, не меняя позы и пуская густые клубы табачного дыма.
— Добрый вечер, мамаша Наседка, — проговорила Певунья.
— Добрый вечер, Лилия-Мария, — ответила Людоедка, подойдя к девушке, чтобы осмотреть одежду, которую позволила ей поносить. — Одно удовольствие давать тебе вещи напрокат… — сказала она хмуро, придирчиво оглядев несчастную, — ты чистенькая, как кошечка… Зато я уж нипочем не доверила бы эту красивую шаль таким негодницам, как Вертихвостка и Мартышка. Правда, это я натаскала тебя, когда ты вышла из тюрьмы… и, надо признаться, во всем старом городе нет у меня лучшей выученицы.
Певунья опустила голову и, казалось, отнюдь не была горда похвалами мамаши Наседки.
— Что это, мамаша, — обратился Родольф к Людоедке. — Никак, за вашими часами с кукушкой торчит ветка букса?
И он указал на освященную ветку, заложенную за старые часы.
— Да неужто мы должны жить как язычники? — простодушно заметила мерзкая баба.
Затем, обратившись к Марии, она спросила:
— Скажи-ка, Певунья, не споешь ли ты нам одну из своих песенок?
— Нет, нет, мамаша Наседка. Прежде всего мы поедим, — вмешался Поножовщик.
— Что прикажете подать вам, приятель? — спросила Людоедка у Родольфа, чье расположение ей хотелось завоевать, а может, и воспользоваться при случае его поддержкой.
— Спросите у Поножовщика, мамаша, он угощает, я плачу.
— Так чего ты хочешь на ужин, бездельник? — обратилась к нему хозяйка.
— Два литра вина по двенадцати сантимов, большую порцию бульонки[37] и три мягких краюхи хлеба, — сказал Поножовщик после недолгого размышления.
— Вижу, ты обжора, как и прежде. И всему предпочитаешь бульонку!
— Ну как, Певунья, — спросил Поножовщик, — ты еще не проголодалась?
— Нет, Поножовщик.
— Может быть, тебе заказать что-нибудь другое, детка? — спросил Родольф.
— О нет, спасибо… Мне все еще не хочется есть…
— Да взгляни ж ты на моего победителя, — проговорил с громким смехом Поножовщик, указывая на Родольфа. — Или ты не смеешь состроить ему глазки?
Певунья ничего не ответила, покраснела и опустила голову.
Вскоре хозяйка собственноручно принесла и поставила на стол жбан вина, хлеб и миску бульонки — кушанье, которое мы не в силах описать, хотя оно, видимо, пришлось по вкусу Поножовщику.
— Что за блюдо! Клянусь богом! — воскликнул он. — Что за блюдо! Чего тут только нет, еда на все вкусы, и для скоромников и для постников, для сластен и для любителей соли и перца… Ребрышки дичи, рыбьи хвосты, косточки от отбивных котлет, кусочки паштета, поджарка, овощи, головки вальдшнепов, сыр, зеленый салат, бисквит. Да ешь ты, Певунья… А как приготовлено! Уж не кутнула ли ты ненароком сегодня утром?
— Кутнула? Как бы не так! Я съела то же, что и всегда: на одно су молока и на одно су хлеба.
Появление в кабаке нового лица прервало все разговоры и всех заставило поднять головы.
Это был человек средних лет, крепко сбитый, подвижной, в куртке и фуражке. Знакомый с обычаями кабака, он заказал себе ужин на принятом здесь языке.
Хотя новоприбывший не принадлежал к завсегдатаям кабака, на него вскоре перестали обращать внимание: мнение о нем было составлено.
Чтобы узнать «своего» человека, разбойникам, как и честным людям, достаточно одного взгляда.
