Теодор Кернер - Мёртвый гость. Сборник рассказов о привидениях

— Фридерика, ты не забыла? Сегодня ведь первое воскресенье адвента — начало властвования «мертвого гостя». Беспутный принц, кажется, всегда объявлялся в разгар бури.

— Ручаюсь, мама, что этот ливень нагнал страху на наших горожан. Они, пожалуй, еще средь бела дня запирают все двери, боясь вторжения этого долговязого бледного субъекта.

В этот момент в комнату с громким, хотя и несколько странным смехом ворвался господин Бантес — странным, поскольку невозможно было догадаться, преднамеренным он был или непроизвольным.

— Чепуха и тому подобное! — воскликнул господин Бантес. — Ступай на кухню, мама, и призови девушек к порядку, иначе они бросят жаркое в суп, суп — в овощи, а овощи — в молочный крем.

— Да что там, в конце концов, стряслось? — удивленно спросила госпожа Бантес.

— Вы еще ничего не знаете? Весь город говорит о том, что появился «мертвый гость». Двое фабричных рабочих, промокнув до нитки и едва переводя дух, влетели с улицы в кассу и стали пересказывать то, о чем уже говорят повсюду. Не хочу и слышать ничего об этой чепухе; однако, проходя мимо двери в кухню, я услышал шум прислуги. Заглядываю туда: а там эти дуры при виде моего черного парика начинают вопить и шарахаться по сторонам, приняв меня за «мертвого гостя». «Вы что, одурели?» — кричу я. «О Господи! — вскрикивает Кэти. — Честное слово, господин Бантес, я очень перепугалась. У меня до сих пор колени дрожат. Мне, собственно, незачем стыдиться того, что я связалась с трубочистом Маром и что мы уже обручены. Но, раз такое случилось, лучше бы мне и не встречать его вовсе». Прокричав все это сквозь слезы, Кэти попыталась вытереть заплаканные глаза и уронила сковороду с жарившимися на ней яйцами. Сюзанна сидела в это время за печью и плакала в передник. А эта старая дева Лена, в свои пятьдесят лет, испуганно глядя на все это и захотев вытереть кухонный нож, разрезает себе палец.

— А я что говорила, мама! — воскликнула Фридерика, безудержно хохоча.

— Наведи порядок на кухне, мама! — продолжал говорить господин Бантес. — А иначе результатом первой проделки «мертвого гостя» в Хербесхайме будет то, что мы останемся без воскресного обеда.

Фридерика, смеясь, вприпрыжку понеслась на кухню, уже за дверью крикнув: «Так жестоко он с нами все-таки не поступит!» — «Вот это, — сказал господин Бантес, — плоды суеверия — мудрости толпы. Она — во всем и во всех: от конюха до министра! Все мы теперь: школьники и пасторы, повитухи и профессоры, тайные советники и тайные блюдолизы — ругаем просвещение. Мы говорим, что от него пошли непослушание, безбожие, революции, и хотим вернуть народ к его старым глупостям. Ослы в обличье новомодных рифмоплетов кропают свои вирши о чудесах и всевозможных святых, а ослы от книгоиздателей распространяют эти бабьи бредни, надеясь окатоличить язычников и турок, папу поставить над всеми королями, а государство превратить в церковный хлев. Сброд! Они и ломаного гроша не дадут на улучшение школ, зато миллионы тратят на содержание солдат и предметы роскоши. Умным людям они всегда сумеют заткнуть рты — если не хуже, — зато тех, кто прославляет разную чушь, лакейство и ура-патриотизм, щедро одаряют орденами, титулами и позументами. И вот результат: суеверие снизу и доверху. Первый адвент совпал с дурной погодой — и этого уже достаточно, чтобы это дурачье заползло в свои норы и поминутно крестилось. Они полагают, что воскресный дождь — дело рук „мертвого гостя“ и тому подобное».

Госпожа Бантес тихо засмеялась и сказала:

— Папа, незачем так горячиться: дело не стоит и выеденного яйца.

— Не стоит и выеденного яйца? Эге! Видно, в тебе самой копошится червячок суеверия. Не вздумай оправдывать суеверие, не оправдывай этот вздор! Я завещаю хоть десять тысяч гульденов на содержание одного-единственного школьного учителя, который учил бы детей здраво мыслить. Кто готов мириться с безумными фантазиями о призраках, чертях, воскресных мертвецах, мертвых гостях и подобным вздором, того устраивает, вероятно, что весь мир превращается в сумасшедший дом, а каждая страна — в рабски униженное захолустье, в котором одна половина населения вынуждена быть крепостными, а другая — удерживать послушных рабов в узде с помощью мушкетов и пушек.

— Но, папа, тебя завело слишком далеко!

— Будь проклято это суеверие! Однако я замечаю, что в нем нуждаются. Давайте продолжайте в том же духе! Англичанам это на руку. Чем глупее народ, тем легче они высосут из нас все. Так будет продолжаться до тех пор, пока снова не придет какой-нибудь Ганс Бонапарт и твердой рукой не проучит дураков.

Пока господин Бантес продолжал совершенно серьезно метать громы и молнии, быстрыми шагами пересекая комнату взад-вперед и время от времени останавливаясь на ходу, к ним осторожно вошел бухгалтер.

— Все верно, господин Бантес.

— Что верно?

— Он действительно объявился и остановился в «Черном кресте».

— Кто остановился в «Черном кресте»?

— «Мертвый гость».

— Чушь! Разве может такой разумный человек, как вы, верить всему, что скажут старые бабки?

— Но мои глаза — не старые бабки. Из любопытства я пошел в «Черный крест», а господин секретарь суда был, так сказать, моим попутчиком. Так сказать, в качестве благовидного предлога мы пропустили по рюмочке «Золотой воды». Он сидел там.

— Что?!

— Я сразу узнал его. Хозяин, кажется, — тоже, потому что, выходя из комнаты, он обернулся к господину секретарю, сделал большие глаза и состроил такую гримасу, словно хотел, так сказать, намекнуть, что тот, кто сидит там, добра не принесет.

— Пустая болтовня!

— Таможенник, который узнал его еще у городских ворот, тут же пошел к господину полицай-лейтенанту. Он нам это сказал, когда мы выходили из «Черного креста».

— Таможенник — суеверный дурак. Как он не провалился сквозь землю от стыда!

— Пожалуй. Однако, с вашего разрешения, если это был не «мертвый гость», то, во всяком случае, его близнец: бледное лицо, с головы до ног — в черном, ростом в четыре-пять локтей, на груди — тройная золотая цепочка для карманных часов, на пальцах горят бриллиантовые кольца, роскошный экипаж — спецпочта.

Господин Бантес долго смотрел на бухгалтера пристальным взглядом, в котором, казалось, боролись недоверие и удивление; наконец, до неприличия громко рассмеявшись, он воскликнул:

— И надо же было черту сыграть с нами такую шутку и послать нам этого типа как раз в первое воскресенье адвента!

— И именно в то время, когда служба в церкви уже закончилась, — добавил бухгалтер, — и люди бежали по улицам, спасаясь, так сказать, от разбушевавшейся стихии.

— Как зовут этого незнакомца? — спросил господин Бантес.

— Я так и не понял, — ответил бухгалтер, — он называл себя разными именами: то он господин фон Греберн, то — граф Альтенкройц. Мне, так сказать, показалось подозрительным, что он остановился именно в «Черном кресте». Его, вероятно, привлекло название.

Господин Бантес некоторое время молчал, пытаясь как-то осмыслить услышанное, затем быстро провел рукой по лицу и сказал: «Совпадение, странная игра случая. Забудьте о „мертвом госте“ и тому подобном. Вздор! Однако, каков случай! Сума сойти можно! Именно в воскресенье адвента, в жуткую погоду этот длинный бледный тип в черном с кольцами на пальцах, этот экипаж — ни одному вашему слову я не поверил бы, мой дорогой бухгалтер, если бы не знал вас давно как разумного человека. Но — не в обиду будь сказано — вы слышали эту сказку о „мертвом госте“; увидели незнакомца в черном — и ваше безбожное воображение тут же сыграло с вами такую злую шутку и дорисовало все недостающие детали».

На этом и остановились. Господин Бантес отказался принимать какие-либо другие объяснения.

«Мертвый гость» стал теперь постоянным предметом бесед за обеденным столом. Никого уже не оставляла равнодушным его судьба, и все присутствовавшие на последней зимней вечеринке у бургомистра с нетерпением ожидали новых подробностей о незнакомце, пусть даже не из официальных уст городского головы, а от госпожи исполняющей обязанности бургомистра, которая, не прибегая к помощи тайной полиции, вела достоверную дневную и ночную хронику Хербесхайма.

Сразу же по окончании дневного богослужения все кумушки съехались к ней. Господин Бантес пообещал прийти попозже: ему еще нужно было уладить кое-какие дела с людьми его фабрики, которых он обычно приглашал к себе по воскресеньям, в послеобеденное время.

И вот, когда он уже был готов переговорить с последним человеком и отправиться на вечеринку, до него донесся пронзительный женский крик. Господин Бантес и фабричный рабочий испуганно вздрогнули. Установилось глубокое молчание. «Посмотри-ка, Пауль, что там случилось!» — сказал господин Бантес рабочему.