Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 3

Теперь спор разгорелся жарче прежнего, ибо уважение к палате, заставляющее соблюдать порядок, когда палата заседает как таковая, значительно уменьшается, когда она заседает в качестве комиссии по отдельному вопросу. Самая ожесточенная борьба поднялась, конечно, вокруг многоточия в тексте законопроекта, где следовало проставить сумму, ассигнуемую на покупку земли.

Бакстоун. Господин председатель, я вношу предложение проставить слова: три миллиона.

Хэдли. Господин председатель, я вношу предложение проставить слова: два с половиной доллара.

Клоусон. Господин председатель, я предлагаю проставить слова: двадцать пять центов, выражающие подлинную стоимость этого бесплодного и заброшенного пустыря.

В соответствии с правилами процедуры на голосование прежде всего была поставлена наименьшая сумма. Ее провалили.

Затем проголосовали следующую по размеру сумму. И тоже провалили.

И наконец — три миллиона. После ожесточенного сражения, занявшего немало времени, это предложение было принято.

Потом, статья за статьей, был прочитан весь законопроект, обсужден, исправлен в каких-то мелочах, — и вот комиссия закончила свою работу и доложила о результатах.

В ту минуту, как палата вернулась к своим обязанностям и приняла доклад, мистер Бакстоун внес предложение о третьем чтении законопроекта, и его предложение было принято.

Столь же ожесточенная борьба вновь разгорелась из-за суммы, которую предлагалось уплатить за землю, — теперь все «за» и «против» должны были быть высказаны и занесены в протокол, каждый конгрессмен по очереди должен был проголосовать за три миллиона и, разумеется, за каждый из остальных пунктов, начиная с основной статьи и до самого конца. Но по-прежнему сторонники законопроекта держались сомкнутым строем и всякий раз голосовали единодушно. И враги их тоже.

Наступила решающая минута, но результат был так очевиден, что ни один человек даже не пытался предложить перерыв. Враг был повергнут в совершенное смятение. Законопроект почти единодушно поставили на окончательное, поименное голосование. А когда голосование закончилось, торжество оказалось полным: две трети голосов снова были поданы «за», и в конгрессе никто уже не мог ничему помешать!

Мистер Бакстоун решил, что теперь, когда винт завинчен, остается только закрепить его гайкой на веки вечные. Он предложил провести повторное голосование. Предложение, разумеется, было отвергнуто, — и, поскольку это зависело от палаты представителей, великий закон о создании Промышленного университета стал свершившимся фактом.

Перерыв объявлять не пришлось. В ту секунду, как было принято последнее предложение, враги университета поднялись и двинулись к дверям, возмущенно переговариваясь; а за ними толпой двигались его друзья, ликуя и поздравляя друг друга. Галереи сбросили свой груз, и вскоре здание конгресса опустело и затихло.

Выйдя на улицу, полковник Селлерс и Вашингтон Хокинс с удивлением обнаружили, что ночь давно миновала и солнце уже поднялось высоко. И полковник сказал:

— Дай руку, сынок! Наконец-то у тебя все хорошо! Ты — миллионер! По крайней мере скоро будешь миллионером. Дело верное. О сенате не беспокойся. Предоставь нам с Дилуорти об этом позаботиться. А теперь беги домой и обрадуй Лору. Бог мой, вот это отменная новость, просто первоклассная! Ну, беги. Я дам телеграмму жене: пускай приезжает сюда и поможет мне с постройкой дома. Теперь все хорошо!

Вашингтон был совсем ошеломлен своим счастьем и сбит с толку ослепительно яркими мечтами, которые уже шествовали нескончаемым парадом в его мозгу; он долго бродил, сам не зная где, и так замешкался в дороге, что, добравшись наконец до дому, вдруг с досадой сообразил: да ведь Лора, наверно, давно все знает! Сенатор Дилуорти, конечно, уже добрый час как дома и сообщил ей новость. Вашингтон постучался к сестре, но ответа не было.

«Герцогиня» верна себе, — подумал он. — Всегда невозмутима. Ее не выведешь из равновесия — уж во всяком случае, не надолго. Вот, пожалуйста, она преспокойно улеглась спать, как будто она каждый день находит на улице по миллиону долларов!»

И Вашингтон пошел к себе и лег. Но ему не спалось; он поднялся и написал длинное восторженное письмо Луизе, и другое — матери. Оба письма он закончил одними и теми же словами:

«Лора теперь станет королевой Америки, вся страна начнет ей рукоплескать, окружит ее почетом и лаской. Ее имя, как никогда прежде, будет у всех на устах, за нею будут ухаживать и повторять все ее остроты. И мои тоже, наверно; хотя мои слова, кажется, уже пользуются большим успехом, чем они того заслуживают. Жизнь стала так хороша, так радостна! Все тучи рассеялись, наша долгая борьба окончена, и все наши беды позади. Теперь уже ничто никогда не сделает нас несчастными. Вы так долго и терпеливо ждали и теперь те, кто вам верен и дорог, будут вознаграждены. Наконец-то доказано, как мудр был наш отец! И я глубоко раскаиваюсь в том, что бывали времена, когда я терял веру и говорил, будто его бесценный дар целых четверть века был для всех нас не благословением, а проклятием и приносил нам одни лишь разочарования. Но теперь все хорошо — мы покончили с бедностью и тяжким трудом, с усталостью и горестями. Весь мир озарен солнцем!»

ГЛАВА XV

ЛОРА УБИВАЕТ ПОЛКОВНИКА СЕЛБИ

Forte e l'aceto di vin dolce[164].

No bid swylc cwenlis pcaw

idese to efnanne,

peah de hio aenlicu sy,

paette freodu-webbe

feores onsaece,

aefier lig-torne,

leofne mannan.

Филипп вышел из Капитолия и вместе с сенатором Дилуорти направился по Пенсильвания-авеню. Стояло погожее весеннее утро, дышалось легко и весело; ярче зеленели живые изгороди, розовели цветущие персиковые деревья, словно нежным румянцем покрылись Арлингтонские холмы, и южный ветер дышал теплом, — во всем ясно чувствовалось ежегодное чудо обновления земли.

Сенатор снял шляпу и, казалось, раскрывал душу навстречу сладостному утру. После духоты шумного зала с его тусклым газовым светом, льющимся из-под стеклянного свода, после лихорадочного возбуждения и борьбы страстей, длившейся всю ночь напролет, этот спокойный мир под открытым небом казался настоящим раем. Сенатора охватил не бурный восторг, но скорее благочестивая радость, подобающая истинному христианину и государственному деятелю, чьи благотворительные замыслы разделило и одобрило само провидение. Великая битва окончена, но закон должен еще предстать перед бдительным оком сената, а воля божья подчас проявляется в двух палатах по-разному. И все же сенатор был спокоен, ибо он знал, что сенату присущ esprit de corps[166], которого нет в палате представителей; в силу его каждый сенатор относится со всей любезностью к проектам других сенаторов, и они оказывают друг другу взаимную поддержку, о которой грубые люди сказали бы: «рука руку моет».

— По воле божией в эту ночь палата славно поработала, мистер Стерлинг. Правительство основало учреждение, которое вдвое облегчит разрешение проблемы Юга. И это хорошо для наследников Хокинса, очень хорошо. Лора будет почти миллионершей.

— А вы думаете, мистер Дилуорти, что Хокинсы много получат из этих денег? — наивно спросил Филипп, вспоминая судьбу ассигнований на развитие судоходства по реке Колумба.

Сенатор испытующе посмотрел на своего спутника, стараясь понять, нет ли тут намека на личности.

— Без сомнения, без сомнения, — сказал он. — Я принимаю их интересы весьма близко к сердцу. Будут, разумеется, кое-какие расходы, но вдова и сироты получат все, о чем мечтал для них покойный мистер Хокинс.

Пели птицы, когда они пересекали площадь перед Белым домом, сверкающую молодой изумрудной травой и нежной зеленью деревьев. Они подошли к дому сенатора Дилуорти и остановились на минуту, любуясь открывшимся видом.

— Вот воистину благодать господня, — благочестиво произнес сенатор.

Войдя в дом, он позвал служанку:

— Подите к мисс Лоре и скажите, что мы ее ждем. Мне следовало еще полчаса назад послать к ней верхового с запиской, — прибавил он, обращаясь к Филиппу. — Она будет восхищена нашей победой. Оставайтесь завтракать, будете свидетелем ее радости.

Вскоре служанка вернулась, лицо ее выражало полнейшее недоумение.

— Мисс Лоры нету, сэр, — доложила она. — Видно, всю ночь дома не была.

Сенатор и Филипп разом вскочили на ноги. В комнате Лоры на всем видны были следы торопливых, беспорядочных сборов, ящики наполовину выдвинуты, разная мелочь раскидана по полу. Постель не тронута, — очевидно, хозяйка не ложилась. Из расспросов выяснилось, что Лора накануне не вышла к обеду, извинившись перед миссис Дилуорти и сославшись на сильную головную боль, и слугам велела не беспокоить ее.

Сенатор был ошеломлен. Филипп тотчас подумал о полковнике Селби. Неужели Лора бежала с ним? Сенатор этого не думал. Нет, не может быть. Генерал Леффенуэл, представитель от Нового Орлеана, вчера вечером к слову упомянул, что Селби с семьей накануне утром выехал в Нью-Йорк и намерен сегодня отплыть в Европу.