Ирвин Шоу - Нищий, вор
Рудольф подошел к Гретхен, и она представила его как своего брата и одного из тех, кто финансировал картину. Куда отправился Билли, она не спросила. Когда один из фотографов предложил им стать рядом, Рудольф спросил ее, где Доннелли.
— Догадаться нетрудно. — Она улыбнулась Рудольфу, глядя в объектив.
Рудольф пошел в бар; там с мрачным видом, сгорбившись над стаканом виски, сидел Доннелли.
— Наслаждаетесь весельем и забавами знаменитого фестиваля? — спросил Рудольф.
Доннелли бросил на него сердитый взгляд.
— Не надо было мне сюда приезжать.
— Почему? — удивился Рудольф.
— Этот мальчишка, ее сын Билли, так на меня посмотрел в аэропорту…
— Вам показалось.
— Не показалось. Боюсь, теперь он из-за меня устроит Гретхен веселую жизнь. Он что, ревнует?
— Нет. Вероятно, просто беспокоится: все-таки вы намного ее моложе, он боится, как бы ей потом не пришлось мучиться.
— Он вам это сказал?
— Нет, — признался Рудольф. — Он ничего не говорил.
— Она рассказывала мне о нем. — Доннелли допил виски и знаком велел бармену подать еще. — От него и в детстве была одна морока.
— Он сказал, что открывает в своей жизни новую страницу.
— В аэропорту в Ницце он не открывал никаких новых страниц — это уж точно. А где второй парень — этот Уэсли? Гретхен сказала, что они должны были вдвоем приехать на машине из Испании.
— Он здесь, — неопределенно ответил Рудольф.
— Где это «здесь»? — не отступался Доннелли. — Когда мы прилетели, его здесь не было, а он, черт побери, должен был ее встретить после всего, что Гретхен для него сделала. — Он с жадностью отпил из стакана. — Держу пари, все это дело рук ее сыночка.
— Ну зачем так нервничать из-за одного взгляда в аэропорту? Уверяю вас, все будет в порядке.
— Хотелось бы надеяться. Потому что, если он испортит своей матери и эти две недели, я сверну ему шею. Так и передайте. И скажите, что я сделал его матери предложение.
— И что же она ответила?
— Засмеялась.
— Поздравляю.
— Я настолько на ней помешался, что ничего не вижу кругом, — мрачно сказал Доннелли.
— Вы будете лучше видеть, если перестанете так налегать… — и Рудольф слегка постучал стаканом по стойке бара.
— Вы тоже решили меня перевоспитывать?
— По-видимому, Гретхен уже затрагивала эту тему?
— Конечно, затрагивала. Я обещал ей, что, если она за меня выйдет, я перейду на вино.
— И что она ответила?
— Опять засмеялась.
Рудольф улыбнулся.
— Желаю вам хорошо провести время в Канне.
— Постараюсь, но только если у Гретхен все будет о'кей. Между прочим, за день до нашего вылета из Нью-Йорка мне звонил адвокат и сказал, что, по его мнению, наше дело в Коннектикуте уладится до конца года.
— Вот видите, все складывается в нашу пользу, так что не надо сидеть с таким трагическим видом.
Рудольф дружески похлопал Доннелли по плечу и вышел из бара. Пресс-конференция в холле закончилась, но рекламный агент Симпсон еще собирал бумаги.
— Ну как, прошло нормально? — спросил его Рудольф.
— Прекрасно, — ответил он. — Она умеет их очаровать. Вы знаете, я был на просмотре в Париже и думаю, что одно из первых мест нам обеспечено.
Рудольф согласно кивнул, хотя, пожалуй, ни один рекламный агент на свете не признает в первую неделю работы, что его клиента ждет провал.
— Мне хотелось бы, чтобы в газетах было побольше фотографий Уэсли.
— Никаких проблем, — сказал агент. — О нем уже и так все говорят, что он — чудо, и фотографии не повредят.
— Он сейчас тоже здесь, и, если его начнут узнавать на улице, мы сразу его найдем. Тогда газетчики смогут взять у него несколько интервью еще до того, как картина будет показана.
— Будет сделано. Мне этот материал и самому пригодится.
— Спасибо, — сказал Рудольф и поднялся к себе в номер. Чемодан стоял на стуле — там, где он его оставил. Он набрал шифр и открыл его. Пистолет по-прежнему лежал на месте. Какой отвратительный предмет, подумал он, снова запирая чемодан. Он поймал себя на том, что открывает чемодан не меньше десяти раз в день.
Он пошел в ванную и принял две таблетки успокоительного. С тех пор как он приехал в Париж, он находился в крайне возбужденном состоянии — у него даже появился нервный тик. Действия таблеток хватало на два часа.
Когда он вошел в спальню, зазвонил телефон. Он снял трубку, и женский голос произнес:
— Можно попросить мистера Рудольфа Джордаха?
— Я у телефона.
— Вы меня не знаете, — сказал женский голос. — Я знакомая Уэсли. Меня зовут Элис Ларкин.
— Да, Уэсли рассказывал мне о вас. Вы где сейчас?
— В Нью-Йорке. А Уэсли с вами?
— Нет.
— Вы не знаете, где он?
— В данный момент, к сожалению, нет.
— Он должен был позвонить мне еще на прошлой неделе, — сказала Элис. — Я хотела перенести свой отпуск и на несколько дней приехать в Канн. По-моему, с отпуском все будет в порядке, но мне хотелось бы знать, не переменились ли у него планы.
— Мне кажется, вам следует немного подождать, прежде чем принимать решение. Дело в том, что Уэсли куда-то исчез. Если он появится, я скажу ему, чтобы он вам позвонил.
— С ним ничего не случилось? — с беспокойством спросила она.
— Насколько мне известно, нет, — ответил Рудольф, взвешивая каждое слово. — Хотя утверждать не берусь. Он человек непредсказуемый.
— Что верно, то верно. — Теперь ее голос звучал сердито. — Во всяком случае, если вы его все-таки увидите, пожелайте ему от меня самого большого успеха.
— Непременно. — Он медленно положил трубку. Таблетки еще не подействовали. От этого одержимого можно сойти с ума. Может, подумал он, когда я его найду, отдать ему этот проклятый пистолет и умыть руки? Рудольф подошел к окну и посмотрел на море — синее и спокойное. Внизу на набережной Круазетт гуляли люди; над их головами светило солнце и весело хлопали на ветру флаги фестиваля. Счастливцы, подумал Рудольф, глядя на пеструю толпу. Поменяться бы с кем-нибудь из них местами!
Билли вернулся в свой номер, когда уже стемнело. Весь день он мотался по старому порту, рассматривал яхты, заходил в бары и рестораны. Уэсли нигде не было. Он позвонил матери в гостиницу, но телефонистка ответила, что миссис Берк просила ни с кем ее не соединять. Наверное, в постели со своим бородачом. Лучше уж об этом не думать.
Он разделся и принял душ. После долгого жаркого дня это было настоящее блаженство — стоять под острыми струйками холодной воды, забыв обо всем на свете и чувствуя лишь их приятное покалывание.
Когда он выходил из душа, в дверь номера постучали. Билли обмотал вокруг бедер полотенце и, оставляя на ковре мокрые следы, подошел к двери. Перед ним стояла улыбающаяся Моника.
— О! — выдохнул Билли.
— Я вижу, ты готов к приему гостей, — сказала она. — Можно войти?
Он бросил взгляд в коридор, проверяя, одна ли она.
— Не беспокойся, это просто светский визит. Со мной никого нет. — Она проскользнула в номер, и Билли закрыл дверь. — Ну и ну, — сказала она, оглядывая огромную, красиво обставленную комнату. — Мы растем! Это совсем не то, что в Брюсселе. Капитализм тебе к лицу, мой мальчик.
— Как ты меня нашла? — спросил Билли, пропустив мимо ушей ее слова о Брюсселе.
— Очень просто. На этот раз ты оставил свой новый адрес.
— Постараюсь избегать подобной ошибки в дальнейшем. Что тебе надо?
— Мне просто хотелось с тобой повидаться. — Она села скрестив ноги и улыбнулась ему. — Ты не возражаешь, если я закурю?
— А если я скажу, что возражаю?
— Я все равно закурю. — Она засмеялась, вынула из сумочки сигарету, но огня к ней не поднесла.
— Пойду оденусь. Я не привык принимать посторонних дам в голом виде. — Он направился было в ванную, где были брюки и рубашка, но Моника, бросив сигарету, схватила его за руку.
— Не надо. Я вовсе не посторонняя. Кроме того, чем меньше на тебе надето, тем лучше ты выглядишь. — Она подняла голову и посмотрела на него. — Поцелуй меня.
Он попытался высвободиться, но она его крепко держала.
— Ну и что ты теперь задумала? — спросил он резко, хотя уже почувствовал знакомое возбуждение.
— Все то же, — усмехнулась она.
— В Испании того же не было, — заметил он, проклиная внезапно возникшее желание.
— В Испании я была занята другими делами. И к тому же я туда приехала не одна, если ты помнишь. Теперь я одна, ничем не занята и все будет по-старому. Я, кажется, тебе как-то говорила, что «новые левые» меня не удовлетворяют. С тех пор ничего не изменилось.
— О господи! — Он был уверен, что в конечном счете пожалеет об этом. — Пойдем в постель.
— В общем-то за этим я и пришла. — Она встала, и они поцеловались. — Я по тебе скучала, — прошептала она. — Иди ложись, я разденусь.
Он лег, не снимая обмотанного вокруг бедер полотенца. Моника через голову сдернула платье. Он закрыл глаза. Один последний раз, подумал он, в конце концов, какого черта? Этажом выше мать, по-видимому, занимается тем же. Он слышал, как Моника босиком идет к кровати. Щелчок выключателя — она погасила свет. Билли отбросил полотенце. Она упала на него с тихим стоном, и он крепко ее обнял.