Отсрочка - Жан-Поль Сартр
— Катрин! — крикнул он.
Ответа он не услышал. Он покачивался над порогом, носильщик сзади него о чем-то распоряжался, ноги Шарля опустились, ему показалось, что он падает.
— Осторожно! Осторожно! — сказал он.
Но он уже видел звезды на черном небе, было холодно.
— Ее несут за мной? — спросил он.
— Кого? — спросил носильщик с птичьей головой.
— Соседку. Это моя подруга.
— Женщинами займутся потом, — ответил носильщик. — Вас разместят в разных местах.
Шарль задрожал.
— Но я думал… — начал он.
— Вы что, хотите, чтоб они мочились прямо перед вами?
— Я думал… — сказал Шарль, — я думал… Он провел рукой по лбу и вдруг заголосил:
— Катрин! Катрин! Катрин!
Он раскачивался в их руках, он видел звезды, свет фонаря брызнул ему в глаза, потом снова звезды, потом опять фонарь, он снова закричал:
— Катрин! Катрин!
— Он что, ненормальный? — спросил носильщик сзади. — Вы замолчите или нет?
— Но я даже не знаю ее фамилии… — сказал Шарль прерывающимся от слез голосом. — Я потеряю ее навсегда.
Они поставили его на пол, открыли дверь, снова подняли его, он увидел зловещий желтый потолок, услышал, как снова закрылась дверь, он попал в ловушку.
— Мерзавцы! — сказал он, когда они ставили носилки на землю. — Мерзавцы!
— Ну, ты там, потише! — сказал субъект с птичьей головой.
— Ладно, — успокоил его другой. — Ты же видишь, у него котелок не варит.
Он услышал их удаляющиеся шаги, дверь открылась и закрылась.
— Вот и встретились, — услышал он голос Бланшара. В тот же миг Шарль получил струю воды прямо в лицо.
Но он молчал и застыл неподвижно, как покойник, широко открытыми глазами он смотрел в потолок, в то время как вода текла ему в уши и по шее. Она не хотела спать, она лежала неподвижно на спине в темной комнате. «Сейчас он ложится, скоро он уснет, а я охраняю его сон. Он сильный, он чистый, сегодня утром он узнал, что уходит на войну, и даже бровью не повел. Но теперь он безоружен: он будет спать, это его последняя ночь дома. Ах, — подумала она, — как он романтичен!»
Это была благоухающая теплая комната с атласным светом и цветами повсюду.
— Входите, — сказала она.
Гомес вошел. Он огляделся, увидел куклу на диване и подумал о Теруэле. Он там спал в такой же комнате с лампами, куклами и цветами, но без запаха и без потолка; посередине пола была дыра.
— Почему вы улыбаетесь?
— Здесь очаровательно, — ответил он. Она подошла к нему:
— Если комната вам нравится, можете приходить сюда, когда хотите.
— Я завтра уезжаю, — сказал Гомес.
— Завтра? Куда?
Она не сводила с него красивых невыразительных глаз.
— В Испанию.
— В Испанию? Значит…
— Да, — сказал он. — Я солдат в отпуске.
— И на чьей же вы стороне? — спросила она.
— А вы как думаете?
— На стороне Франко?
— Ну уж нет!
Она обвила руками его шею.
— Мой красивый солдат.
У нее было чудесное дыхание; он поцеловал ее.
— Всего одна ночь, — сказала она. — Это так мало. И именно тогда, когда я нашла мужчину, который мне нравится.
— Я вернусь, — сказал он. — Когда Франко выиграет войну…
Она еще раз поцеловала его и мягко высвободилась.
— Подожди меня. На столике есть джин и виски. Она открыла дверь туалетной комнаты и исчезла. Гомес подошел к столику и налил себе джина. Грузовики ехали, стекла дрожали. Сара внезапно проснулась и села на кровати. «Сколько же их? — подумала она. — Им нет конца». Тяжелые грузовики, уже с маскировкой, с серыми чехлами и зелеными и коричневыми полосами на капоте, они, должно быть, набиты людьми и оружием. Она подумала: «Это война», и заплакала. Катрин! Катрин! Два года у нее были сухие глаза; и когда Гомес сел в поезд, она не проронила ни слезинки. Теперь же слезы лились ручьем. Катрин! Спазмы приподняли ее, она упала на подушку, она плакала, кусая ее, чтобы не разбудить малыша. Гомес выпил глоток джина, джин ему понравился. Он прошелся по комнате и сел на диван. В одной руке он держал бокал, другой схватил за шею куклу и посадил себе на колени. Он слышал, как в туалетной комнате текла вода из крана, хорошо знакомое тепло поднималось вдоль его бедер, как две гладкие ладони. Он был счастлив, он выпил и подумал: «Я сильный». Грузовики ехали, стекла дрожали, текла вода из крана, Гомес думал: «Я люблю жизнь, я рискую жизнью, я жду смерти завтра, скоро, я ее не боюсь, я люблю роскошь, и я скоро познаю нищету и голод, я знаю, чего хочу, я знаю, за что сражаюсь, я командую, и мне подчиняются, я отказался ото всего, от живописи, от славы, и я доволен». Он вспомнил о Матье и подумал: «Не хотел бы я быть на его месте». Она открыла дверь, под розовым халатом она была голой. Она сказала:
— Вот и я.
— Вот те и на! Черт! — сказала она.
Она провела в туалетной комнате полчаса, моясь и душась, потому что белые всегда не любят ее запах, она подошла к нему улыбаясь и раскрыв объятия, а он спал совсем голый на кровати, зарывшись головой в подушку. Она схватила его за плечо и яростно затрясла.
— Ты проснешься? — прошипела она. — Маленький паршивец, проснешься ты или нет?
Он открыл глаза и мутным взглядом посмотрел на нее. Он поставил бокал на этажерку, положил куклу на диван, неторопливо встал и обнял ее. Он был счастлив.
— Ты можешь это прочесть? — спросил Большой Луи. Служащий оттолкнул его.
— Ты в третий раз меня об этом спрашиваешь. Я тебе уже сказал: тебе надо в Монпелье.
— А где поезд на Монпелье?
— Он отправляется в четыре утра; пока еще не сформирован.
Большой Луи с беспокойством посмотрел на него:
— Как это? Что же мне делать?
— Сядь в зале ожидания и вздремни до четырех. У тебя есть билет?
— Нет, — сказал Большой Луи.
— Ну так пойди возьми. Нет, не сюда! Ну и осел! В кассе, олух.
Большой Луи подошел к кассе. Кассир в очках дремал в окошке.
— Эй! — сказал Большой Луи. Кассир вздрогнул.
— Мне надо в Монпелье, — сказал Большой Луи.
— В Монпелье?
У кассира был удивленный вид; он еще толком не проснулся. Подозрение, однако, закралось в душу Большого Луи.
— Здесь действительно написано Монпелье? Он показал свой военный билет.
— Монпелье, — подтвердил кассир. — Со скидкой с вас пятнадцать франков.
Большой Луи протянул ему сто франков той женщины.
— А теперь? — спросил он. — Что мне делать?
— Идите в зал ожидания.
