Жак Шардон - Эпиталама
— Ты хочешь, чтобы я спела? — спросила Берта, подбрасывая мальчугана:
В Париже на серой лошадке…
— Спеть… дама-тартинка…
— А! Ты, значит, тоже любишь эту песенку… Мне когда-то пела ее тетя Кристина, — проговорила Берта, повернувшись к Эмме. — Помню, от этих слов у меня слюнки текли. Ну, хорошо! Слушай, — сказала она, убирая локоны со лба ребенка.
Медленно и загадочно, словно убежденная в важности и чудодейственности слов, она запела, глядя на маленькое сияющее личико:
Жила-была дама-тартинкаВ замке из свежего масла.Где стены — конфеты с малинкой…
* * *— Ты присматривай за дочкой! — сказала госпожа Дегуи, выглядывая из окна своей комнаты. — Я боюсь, как бы осы ее не покусали.
— Бай-бай, нужно спать! — сказала Берта, поправляя зонтик над люлькой.
Она поднялась к себе в комнату за почтовой бумагой и замедлила шаг у двери госпожи Дегуи, отдыхавшей после обеда. Подумав, что Эснер придет, может быть, как раз сегодня, она, проходя мимо зеркала, взглянула на свою блузку, потом подумала и надела другую.
Ей вдруг вспомнился один очень давний случай: как-то раз она увидела Эснера на скалах в Медисе; он держал тогда под мышкой, прикрывая рукой, дамский плащ. У Берты до сих пор был перед глазами этот плащ в черно-белую клетку с каемкой гранатового цвета, и она подумала, спускаясь с бюваром в сад: «Интересно, но тогда мне это показалось вполне естественным. Лишь много позже я поняла, что это был плащ Мари Брен».
Горячая тень под пихтой пахла смолой. Кончиком ветки Берта смахнула с железного столика песок, оставленный детьми, потом села, нажала на крышку чернильницы, которая, подпрыгнув, открылась, и начала писать письмо Альберу.
Ненадолго погрузившись в полудрему, она откинулась на спинку кресла и чуть погодя продолжала: «Пишу тебе в саду. Погода великолепная. В Фондбо, кажется, приехал Лазар Эснер».
Она снова прижалась спиной к креслу и закрыла глаза. Погрузившись в розовый тепловатый туман, она слышала доносившиеся с разных сторон звуки фортепьяно, раздававшиеся то совсем рядом, то откуда-то издалека. Она с трудом открыла глаза, заметила стоявшую перед домом Селину, вновь закрыла глаза, потом встала, легла в шезлонг и заснула.
Во сне она почувствовала, что на нее кто-то смотрит. Она открыла глаза и увидела Лазара Эснера.
— Простите, — сказал он. — Госпожа Пакари, если не ошибаюсь? Мне показалось, что это Эмма, я хотел застать ее врасплох и вошел через огород. Несколько лет назад в Париже я имел удовольствие встречаться с вашим мужем. Вас я тоже когда-то видел…
— В Медисе, — ответила Берта.
— Да, в Медисе. Вы были тогда совсем ребенком. Я хорошо это помню.
Он разглядывал Берту своими маленькими неподвижными глазами, и какая-то кривая улыбка застыла в его коротких вислых усах.
Фортепьяно стихло. На крыльцо вышла Эмма. Берта оставила их одних, вернулась под пихту, забрала бумагу и отнесла ее в комнату.
Спустившись снова в сад, она подошла к детям, которые как сумасшедшие бегали туда-сюда и издавали дикие крики.
— Твои маленькие друзья уже поели? — спросила она Рене.
Мерседес подошла к Берте, подставила щечку и опустила глаза.
— А Пьер не хочет играть, — сказала Жанетта Фрапен. — Дурачок, он боится белой кошки.
Берта взяла Пьера за руку и увела его в сторону, чтобы не встречаться с Эснером и Эммой, подходившими к дому.
— Идем! Пошли поищем ее вместе.
Дети обступили Берту со всех сторон. Они медленно продвигались в глубь сада, всматриваясь в подозрительные заросли, где, съежившись, пряталась белая кошка, готовая пуститься наутек, как только ее обнаружат. Они ступали осторожно, с напряженным вниманием, затаив дыхание, и до такой степени уверенные в том, что вот-вот им придется бежать, что на поворотах у рощиц они буквально замирали.
— Дети вас обожают, — сказал Эснер, когда Берта подошла к Эмме.
— Благодаря им после обеда я неплохо поразмялась. Я заметила, что совсем разучилась бегать.
— Госпожа Дюкроке просила напомнить вам, что она хотела бы видеть вас у себя. У нее очень обширная увеселительная программа. Намечаются пикники…
— Я смотрю, в Фондбо не разучились развлекаться? — заметила Берта.
— Госпожа Дюкроке — женщина энергичная; ведь удалось же ей заставить меня сюда приехать. Но такого ига я, право, не ожидал. Я по-прежнему предпочитаю молодость, очень веселую и очень утомительную, за которой можно угнаться разве что на машине или на коне. Извините, — проговорил он, взглянув на часы, — я боюсь опоздать.
Эмма и Берта проводили его до дороги.
— Ну, так значит, я передам, что вы придете, — сказал Эснер, повернувшись к Берте, когда сестры остановились.
Он перестал улыбаться и с серьезным выражением лица пожал Эмме руку.
— Вам не обязательно проходить через Нуазик, — сказала она. — Идите лучше по сент-илерской дороге…
— Я сразу его узнала, — сказала Берта после паузы, закрывая калитку сада. — Хотя я представляла его себе другим. Он постарел.
Она отмахнулась рукой от зависшего в воздухе, похожего на столб дыма, мельтешащего роя мошкары и спросила:
— Ты часто видела его прежде?
Ей хотелось, чтобы Эмма рассказала ей о Мари Брен, к тому же она внушила себе, что нужно вопросами отвлекать сестру от ее мыслей. Но Эмма оставалась безмолвной. Любое новое лицо, малейший контакт с внешним миром, нарушая ее привычки, усугубляли страдание.
Она вошла в дом. Берта осталась в саду и села на скамейку. В сумерках стаи птиц слетелись на большой вяз и устроили там невообразимый концерт.
«Он производит хорошее впечатление, — подумала Берта. — Только мне не нравится его улыбка. И какие у него маленькие глаза!»
Она вновь увидела его задержавшийся на ней взгляд, слегка смущенное и ласкающее выражение, за которым она сразу инстинктивно разглядела слабость мужчины, порабощаемого женщинами; потом ей вспомнился образ внушающего робость человека, каковым она представляла его еще совсем недавно.
После ужина Берта вышла в сад и опять вернулась на ту же скамейку. Через окно темной гостиной видна была голова госпожи Дегуи, сидящей в столовой под самой лампой.
Внезапно, откуда ни возьмись, из ночной тьмы перед Бертой появился мужчина.
— Вы! — воскликнула Берта, узнав Андре.
— Вы меня еще не ждали, — ответил он. — Да! А я вот взял и приехал! Иду сегодня утром мимо вокзала Монпарнас. Уже сильно припекало. Знаете, какая мглистая жара на серых улицах? И мне подумалось: «В Нуазике сейчас солнце приятное, деревья зеленые. Берта сидит в своем саду». Вот я и говорю себе: «Если я сяду в поезд, который отправляется в десять двадцать, то сегодня же увижу ее».
— Но ваш экзамен! Что скажут ваши родители!
— Посмотрим. Я сейчас прямо с вокзала.
— Какой же вы все-таки проказник!
— Хорошая это штука, железная дорога. Сегодня утром я был в Париже, а теперь вижу вас. Еще недавно я полагал, что прогресс науки быстро истощит наш мир, но сейчас вынужден признать, что он преподносит нам все новые и новые сюрпризы, порою даже весьма приятные. Париж отсюда мне кажется невероятно далеким. Более далеким, чем если бы я приехал в дилижансе.
— А как же ваш экзамен?
— Я должен был сдать его, я подготовился. Но подвела трусость. Я и раньше часто так отступал, в тот самый момент, когда успех был уже обеспечен. Ну да ладно! Я сыт по горло Парижем.
— Надеюсь, завтра утром вы сядете в поезд и возвратитесь в город.
— Нет, я хочу присмотреть за вами. Мать написала мне, что сюда приехал Эснер. Это опасный человек. А вы тут одна.
— Вы считаете, что я в опасности? — спросила она, смеясь.
Она выпрямилась на скамье и бросила взгляд на Андре, чье лицо в темноте с трудом различала.
— Вы же знаете, что я женщина благоразумная.
— Это вы полагаете, что вы благоразумны, но полной уверенности у меня нет.
— Какой вы смешной! А кстати, вы часто слышали про него: скажите мне, что он за человек, этот Эснер?
— Человек, который любит женщин.
— А Мари Брен?
— Она долгое время была его любовницей. Он любил ее по-своему, заставляя страдать, и одновременно любил всех попадавшихся ему на пути женщин. Вы знаете, она покончила с собой. Этот удар сильно подействовал на него. Он покинул свет из отвращения к себе и сейчас сохраняет строжайшую верность этой бедной женщине. Можно, конечно, сдерживать себя какое-то время, только я сомневаюсь, что человек может измениться; суть все равно остается прежней.
— Будьте спокойны, я не собираюсь будить его чувства. Вы не хотите повидаться с Эммой? — спросила Берта, коснувшись руки Андре.
— Нет, я пойду ужинать. Завтра я вернусь. Не говорите, что вы меня видели. До свидания, очаровательная сударыня! — произнес он, бесшумно ступая по лужайке.
