Нацумэ Сосэки - Ваш покорный слуга кот
Я сказал «умывались». Но умываться по-настоящему умели только две старшие, которые ходили в начальную школу, а третья была так мала, что могла передвигаться самостоятельно, только держась за подол одной из старших. Должно быть, она не умела ни умываться, ни пользоваться белилами и румянами. Она вытащила из ведра половую тряпку и усердно терла ею лицо. Вероятно, это очень неприятно — мыть лицо половой тряпкой. Но стоит ли удивляться? Это такая девочка, которая при землетрясении кричит: «Ой, как интелесна-а!» Возможно даже, что она еще более прозревшая, чем Докусэн-кун. Старшая дочь, понимавшая всю ответственность своего положения, швырнула на полку стакан с водой, который держала в руках, и принялась отнимать у маленькой сестры тряпку. При этом она приговаривала: «Малышка, это же грязная тряпка!» Однако малышка ничего слушать не желала и изо всех сил тянула тряпку к себе. «Уйди, дула!» — вопила она истошным голосом. Что такое «дула» — никому не известно. Не известно, от какого корня происходит это слово. Известно лишь, что малышка употребляет его, когда капризничает. Итак, малышка и старшая дочь изо всех сил тянут половую тряпку в разные стороны. С тряпки капает грязная вода и пачкает ноги малышки. Если бы только ноги, то еще полбеды, но весь подол платья также оказался выпачканным. А малышка хоть и малышка, но одета в красивое платье.
Обнаружив, что подол нарядного платья намок, малышка — она называет себя не малышкой, а «мыской» — принялась плакать еще громче. Скверно будет, если она из-за этого простудится. Но тут из кухни вылетела О-Сан, выхватила у воюющих сестер половую тряпку и обтерла ею подол промокшего платья малышки. Среди этого переполоха относительно спокойной оставалась лишь средняя дочь хозяина, барышня Сунко. Она усердно мазалась пудрой, завладев пудреницей, упавшей с полки. Обмакнув палец в пудру, она для начала провела им по носу. На носу появилась белая полоса, и теперь сразу видно, где у Сунко нос. Затем она провела пальцем по щеке. Когда на щеке образовался белый круг, О-Сан, вытиравшая половой тряпкой платье малышки, заодно стерла той же тряпкой и пудру с лица Сунко. Кажется, Сунко была недовольна этим.
Налюбовавшись тем, что происходило в ванной, я прошел через столовую и заглянул в спальню хозяина. Я хотел узнать, встал ли он, но, к изумлению своему, обнаружил, что голова его исчезла. Вместо головы из-под одеяла торчала нога сорок пятого размера с высоким подъемом. Итак, хозяин спрятал голову, чтобы его не будили. Черепаха, да и только! В этот момент в спальню явилась хозяйка с веником и выбивалкой. «Как, вы еще не встали?» — осведомилась она с порога, ища глазами голову мужа. Ответа не последовало и на этот раз. Тогда хозяйка решительно двинулась вперед, стукнула веником об пол и настойчиво повторила: «Вы что, еще не встали?» Хозяин, конечно, уже не спал. Он перешел к обороне под одеялом, надеясь выдержать натиск супруги. Видимо, он всерьез думал, что, если его голова будет под одеялом, жена не сумеет его найти. Но не тут-то было. Пока голос раздавался за дверью, хозяин еще мог отлеживаться, но когда веник застучал по полу в нескольких вершках от его изголовья, хозяин испугался. Да и голос хозяйки звучал теперь вдвое энергичнее. Хозяин понял, что дальнейшее сопротивление бессмысленно, и отозвался тонюсеньким «угу».
– Вам же нужно поспеть к девяти. Надо спешить, иначе опоздаете.
– Ладно, хватит, сейчас встану, — глухо донеслось из-под одеяла.
Хозяйка уже привыкла к тому, что после подобных заявлений супруг все-таки остается в постели, и это ее не успокоило. «Поднимайтесь же, поднимайтесь!» — тормошила она хозяина. Неприятно, когда тебе кричат «поднимайся!», если ты уже сказал, что поднимаешься. Тем более это было неприятно такому упрямцу, как хозяин. Он не выдержал, сбросил с себя одеяло и, резко поднявшись, закричал:
– Ну, чего ты орешь? Сказал, что встану, значит встану!
– Вы всегда так говорите, но не встаете.
– Кто? Когда? Что ты врешь?
– Всегда.
– Вот дура!
– Еще неизвестно, кто дурак.
Вид у хозяйки был весьма воинственный. Она стояла у изголовья мужа, уперев руку в веник. В этот момент громко заплакал Ят-тян, сынишка рикши. Ят-тян всегда принимается плакать, когда хозяин сердится. Так ему приказывает жена рикши. Ну ладно, допустим, ей нравится, чтобы Ят-тян плакал, когда хозяин сердится, но при чем тут сам Ят-тян? Однако ничего не поделаешь. Раз у него такая мать, ему приходится плакать с утра до вечера. Хозяину следовало бы понимать это и сердиться поменьше, тогда бы жизнь Ят-тяна стала намного легче. Заставлять плакать ребенка — хотя бы и по просьбе Канэда — величайшая глупость. В этом отношении мамаша Ят-тяна пошла еще дальше, чем Страж Небесной Справедливости. Пусть бы Ят-тяну приходилось плакать только для хозяина, но ведь он плачет и тогда, когда шалопаи Канэда досаждают продавцу имадояки. Вообще, исходя из предположения о том, что хозяин непременно рассердится, Ят-тян начинает вопить заранее, когда еще неизвестно, будет хозяин сердиться или нет. В таких случаях не разберешь, кто-кто, Ят-тян ли хозяин, или хозяин — Ят-тян. Тумак Ят-тяну равносилен пощечине хозяину. Говорят, что в древние времена в Европе существовал любопытный обычай: если преступнику удавалось удрать за границу, изготовляли и предавали сожжению его изображение Видимо, в шайке Канэда есть стратег, хорошо знающий историю Европы. Превосходная тактика. Будь то мальчишки из «Ракуун-кана» или мать Ят-тяна — все они, по мнению беззащитного хозяина, представляют собой огромную силу. А кроме них существует достаточно других враждебных хозяину сил. Возможно, весь квартал настроен враждебно по отношению к хозяину. Впрочем, сейчас это не относится к делу.
Едва заслышав вопли Ят-тяна, хозяин разгневался, хотя утро было прекрасное. Он вскочил на ноги с необыкновенной энергией. Все было забыто — и совершенствование в пассивности, и Яги Докусэн. Хозяин принялся чесать голову с такой свирепостью, словно хотел содрать с себя скальп. Перхоть, накопившаяся за месяц, тучами обрушилась на его шею и плечи. Зрелище было грандиозное. А усы? Они грозно загнулись кверху. Видимо, они решили, что непозволительно им пребывать в покое, когда хозяин гневается, и каждый волосок торчал так, как ему нравилось. Это тоже было достойное зрелище. Вчера перед зеркалом они подражали усам его императорского величества кайзера, но за ночь забыли всю муштру и вернулись в первобытное состояние, точно так же как хозяин забыл о совершенствовании духа и вернулся в лоно природной дикости. Лишь теперь я понял, насколько просторна Япония, если человек с такими дикими усами работает преподавателем и никто его не изгоняет. На ее просторах за людей сходят и Канэда-кун, и собака Канэда-куна. Хозяин тоже убежден, что ему не следует опасаться увольнения, пока Канэда-кун и его собака умудряются сходить за людей. В крайнем случае можно отправить в Сугамо к Стражу Небесной Справедливости письмо с призывом о помощи.
Затем своими дремучими доисторическими глазами, с которыми я познакомил вас вчера, хозяин уставился в нишу. В нишу были вставлены две книжные полки. Нижняя полка располагалась на высоте одного метра, так что взгляд хозяина всегда останавливался на ней. Полка была затянута узорчатой бумагой, которая прорвалась во многих местах, и через дыры можно было рассмотреть ее внутренности. Внутренности, как известно, бывают разные. Одни бывают печатные, другие рукописные. Одни в обложках, другие без обложек. При виде этих внутренностей хозяину захотелось читать. Может показаться странным, что хозяин, которого только что обуревал великий гнев, хозяин, который только что жаждал изловить жену рикши и стукнуть ее головой об сосну, — этот самый хозяин вдруг захотел читать макулатуру, сваленную на книжной полке. Но у веселых психопатов такие перемены настроения не редкость. Они как ребенок, которому достаточно показать пончик, чтобы он перестал плакать и начал улыбаться. Действительно, хозяин смеется, радуется, печалится больше, чем обыкновенные люди, но ни одно из этих состояний не сохраняется надолго. Выражаясь мягко, характер у него переменчивый, легко поддающийся различным влияниям, а говоря попросту, хозяин вздорный, упрямый и оголтелый мальчишка. А поскольку он вздорный мальчишка, нет ничего удивительного в том, что он вдруг забыл про свои воинственные намерения и стал читать названия книжек на полке. Сначала взгляд его упал на перевернутый томик Ито Хакубуна. В верхней части томика было написано: «28 сентября, 11 год Мэйдзи». Видимо, уже в те времена губернатор Кореи плелся на поводке императорских указов. Интересно, чем тогда занимался этот дяденька? Разобрать было трудно, но я все-таки умудрился прочесть: «Министр финансов». Гм, большой, однако, был человек, и остается министром финансов, хотя лежит вниз головой. Левее — еще один министр финансов лежал на боку. Понятно. Этот вниз головой не выдержал. Из-под него свисает бумага, на которой оттиснуты только две буквы: «Ты». Дальше не видно, хотя очень хотелось бы прочесть. В следующей строке виднеется слово «быстрее». И тут тоже хотелось бы прочесть дальше, но невозможно. Будь мой хозяин сыскным агентом, я бы еще попробовал вытащить эти бумаги, не спросив разрешения. Как известно, сыщики не имеют высшего образования и способны пойти на все ради выявления фактов. Тут уж ничего не поделаешь. Хорошо бы, конечно, предложить им вести себя поскромнее. Полагаю, этого можно было бы добиться, если не давать им никаких фактов до тех пор, пока они не станут скромнее. Они, как я слыхал, объявляют преступниками честных граждан, опутав их сетью законов. Это уже настоящее сумасшествие — превращать в преступника собственного нанимателя. Я взглянул на среднюю часть полки. Там совершала сальто-мортале книга о провинции Ойта. Ну, если Ито Хакубун стоит вниз головой, то почему бы провинции Ойта не совершить сальто-мортале? Дойдя до этого места, хозяин поднял вверх сжатые кулаки. Он готовился зевнуть.
