Пассажир «Полярной лилии» - Жорж Сименон
Дверь была приоткрыта, женщина причесывалась перед зеркалом, почти голая… Кажется, она очень красивая… Она пришла к моей кузине попросить у нее набедренную повязку, кузина засмеялась и дала ей, женщина повязалась ею и пошла купаться.
Мужчина сначала оставался дома, потому что сердился… Потом пошел к ней на берег лагуны. Он кричал, чтобы она вернулась, а она заплыла очень далеко.
Оуэн прикрыл глаза, в руке он держал стакан, сигара в углу рта почти потухла. Он слушал этот бесхитростный, путаный рассказ, и он казался ему красноречивее любого подробнейшего отчета.
Радист, он видел его, был высоким застенчивым парнем, как говорят, хорошо воспитанным. Майор мог бы побиться об заклад, что он из семьи скромного достатка и даже что его воспитывала только мать-вдова, окружая его мелочной опекой.
Хороший ученик, один из тех, кто, не имея ярко выраженных склонностей, наделен завидным трудолюбием и добивается пусть не первого, но второго или третьего места в классе.
В карты он наверняка не играет. По вечерам он учился при свете лампы. Он делал успехи в математике. Занятия в университете были ему не по карману, и он выбрал профессию, открывавшую перед ним широкие горизонты.
Легко представить себе, как в маленькой мещанской квартирке мать и сын праздновали получение новеньких нашивок. На столе — пирог, возможно, бутылка шампанского или некрепкого вина. И наверное, она поехала с ним в Марсель проводить его в первое плавание.
Были ли у него женщины? Трудно сказать. Если и были, то проститутки, к которым наверняка он испытывал отвращение.
«Арамис»… Солнце, взошедшее над безбрежной сине-золотой гладью у Азорских островов… Мартиника и ее креолы, неистовство на балу Дуду, а утром ярко расцвеченный рынок… Колон… Панама…
В какой момент он обнаружил пассажирку?.. До Оуэна?.. После?
Тайна их существования там, наверху, на шлюпочной палубе…
Ухищрения, чтобы ее не обнаружили… Перешептыванье… Женщина иногда приходила размяться к нему в каюту… А он, Оуэн, должно быть, казался им каким-то пугалом…
Какую они выдержали борьбу этой ночью в таитянской хижине, затерянной среди зелени!
Наверное, он не хотел оставаться здесь? О чем он ее умолял? Чего ждал от нее?
Они спали порознь. Она, не стыдясь, совершала перед ним туалет, купалась в лагуне, пока он звал ее с берега.
— Когда днем он увидел пароход, разразилась новая сцена, — рассказывал Кекела. — Они почти не ели. Женщина легла, а он нервно расхаживал вокруг дома… Час назад подъехала машина — господин Оскар и второй, которого ты знаешь… Они захотели поговорить с женщиной… Сначала казалось, что молодой человек не пустит их — ляжет поперек двери… Они насмешливо поглядели на него… Вошли внутрь. Им было неважно, что она спит.
Они долго говорили с ней, и, слушая их, она встала, надела платье, снова причесалась.
Господин Оскар вышел поговорить с радистом. Они пошли вдвоем по дороге, а те остались в доме.
Молодой человек опустил голову… Не знаю, что ему говорил господин Оскар… Думаю, он не слишком старался его утешить, понимаете?
Он хотел увезти женщину, но без спутника… Он должен был запугать его, наверное, сказал ему, что если он вернется в Папеэте, его поймают и посадят в тюрьму… Потому что он не имел права оставлять судно…
Женщину посадили в машину… Ты ее видел… А его оставили здесь.
Кекела смеялся. Толстуха смеялась. Для них эта история была все равно что кино — для европейца. Забавный, ничего не значащий эпизод. Им были неведомы душевные терзания.
— Где он сейчас?
— Заперся в комнате. Лежит на кровати одетый, уткнувшись в подушку. Видно через окно. Он плачет и изредка говорит сам с собой.
— Я хотел бы увидеться с ним.
— Мамма Руа не против. Но я не знаю, откроет ли он дверь.
На него смотрели с любопытством. Теперь должна была произойти еще одна сцена, и им не терпелось узнать — а вдруг она будет забавнее предыдущих?
Оуэн опорожнил стакан, для солидности зажег потухшую сигару и спустился по ступенькам, отделявшим веранду от сада. Они смотрели, как он идет. Он прошел к хижине, отодвигая длинные листья банановых деревьев, и постучал в застекленную дверь. Мужчина уже не лежал, он был на ногах. Наверное, он знал о появлении Оуэна. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга сквозь стекло, потом дверь распахнулась.
— Это вы! — произнес радист с ненавистью. Затем продолжил с горькой усмешкой:
— Слишком поздно, ее уже здесь нет…
Может быть, он вообразил, что Оуэн влюбился в незнакомку? По наивности первого чувства он не мог представить, как это можно — не любить его идеал?
— Да, если вы из полиции, я готов следовать за вами… Мне это безразлично, вы слышите? Мне все безразлично…
Начал он иронически, а последние слова выкрикнул с отчаянием, и губы его дрожали.
Не выходя из себя, очень спокойно Оуэн спросил:
— Мужчины, которые приходили, знакомы с ней.
Парень, с трудом удерживаясь от рыданий, буквально заорал:
— Откуда я знаю? Я даже не предполагал, что со мной произойдет… Там, на борту, я верил…
Нет. Он не хотел сдаваться. Он резко остановился, с недоверием посмотрел на Оуэна:
— Что вам нужно?.. Зачем вы здесь?
— Я мог бы помочь вам…
— Зачем?
Он был прав — зачем?
— Корабль ушел, моя карьера кончена… Впрочем, мне на… на карьеру!
Как все застенчивые люди, привыкшие выбирать выражения, он специально употребил грубое слово — яростно выкрикнул его.
— Разве нельзя оставить меня в покое?
И чуть не добавил: «Мне хочется спать».
Оуэн угадал эти готовые сорваться у него с губ слова. Но молодой человек не произнес бы их ни за что на свете. Однако так оно и было — он валился с ног. Сколько часов удалось ему поспать после Панамы? У него было землистое лицо, воспаленные веки.
— Почему они заставили вас остаться здесь?
— Откуда я знаю?.. Наверное, чтобы я был подальше от нее… Тот, худой, увел меня на дорогу и рассказывал байки — будто меня ищут в Папеэте, что посадят в тюрьму до прихода «Арамиса», что…
И он остановился перед англичанином.
— А вам, вам-то что нужно. Признайтесь, не я, она вас интересует… У вас деньги… Вы считаете, что с деньгами можно все получить… Сознайтесь!
— Я пришел помочь вам… — осторожно произнес Оуэн.
В ответ саркастический, горький смех.
— Может быть, вы мне ее вернете?
— А почему бы и нет?
