Оскар Лутс - Лето

– Хи-и! – насмешливо попискивает Кийр. – А где у тебя свидетели? Кто знает, что мы держали пари на пять рублей? Теперь можешь что угодно врать, можешь выдумать даже, что я тебе сто рублей проиграл.

– Вот как? Ну что ж, делать нечего. Тогда доставь мне хоть одно удовольствие – не попадайся мне сегодня больше на глаза. Черт знает, у меня правая рука чешется, а это всегда предвещает приличную потасовку… почти дружеский разговор, примерно такой, как тогда на раяском лугу.

С этими словами Тоотс поворачивается к рыжеволосому спиной и представляет старому господину Лесту.

– И не надо, – говорит он, – пусть друг Рафаэль отправляется куда хочет. Вместо него с нами пойдет мой школьный товарищ Леста… Ваш коллега и писатель.

– Вот как? Коллега? – снова приподнимает брови аптекарь. – Очень приятно! Хотелось бы на прощанье и вам сказать несколько назидательных слов.

– Я полагаю, – говорит Тоотс, беря на себя почин, – лучше всего нам пойти к подручному мельника, это мой старый знакомый. Там и каннель есть, Леста потешит нам душу музыкой. А-а, вот и он сам, парень с мельницы. Здравствуй! Как живешь?

Компания направляется в комнату Мельникова ученика и здесь рассаживается за столом и на кровати. Парень, разумеется, готов выполнить все, что пожелают господин аптекарь и господин Тоотс. Сию минутку! Не успевают они сосчитать до ста, как он уже снова здесь. Вскоре к обществу присоединяется и арендатор с церковной мызы; при виде старых знакомых и друзей его удивлению и радости нет границ. И в этот предвечерний час на паунвереской мельнице снова произносится немало назидательных слов, немало припоминается давних, милых сердцу воспоминаний.

В это время Кийр, полный радужных мыслей, семенит но дороге в Рая. Ага-а! Так-так! Девица, значит, уже всполошилась! Да-да, в другой раз пусть будет умнее, пусть не ломает комедию с солидным мужчиной. Хи-хии, Тоотс! Тоотс «опять» в беду попал, как цыган в лужу, пускай бродит теперь по деревне и подписи собирает! Да кто такому мошеннику и пропойце даст поручительство! Не жаль, что ли, паунвереским людям своих денежек, чтобы давать подпись и одалживать свои кровные рублики какому-то прохвосту, явившемуся из России! Как знать… может быть, хутор Тоотса скоро пойдет с молотка… Да-а, а что если взять да и откупить его? Двести рублей у него, Георга Аадниэля, положены на свое имя в банке, у старика есть еще около пятисот…

С такими широкими планами в голове Кийр добирается до Рая и врывается прямо в горницу с видом победителя.

– Ну, Тээлечка, – начинает он, снимая свою узкополую шляпу, – как поживаешь? Здравствуй! Давно с тобой не виделись, так можно и совсем друг от друга отвыкнуть. Так когда же мы собираемся замуж выходить и свадьбу справлять?

Несколько минут Тээле молча, испуганно смотрит на Кийра, потом, медленно чеканя слова, спрашивает:

– Что с вами? Вы пьяны, что ли?

– Хи-хии, – смеется рыжеволосый. – Пьян, конечно, но пьян от счастья, а не от водки и пива. Да, Тээле, теперь ты сама видишь, много ли ты выиграла от этой канители, все равно получилось то же самое.

– Ничего не понимаю, – покачивает головой хозяйская дочь. – Если вы не пьяны, то, наверно, стукнулись, и притом довольно крепко.

– Нет, нет, – мило улыбается Кийр. – И не стукнулся я. Я принес весточку…

– Опять весточку! Вы все время приносите весточки, целое лето приносите весточки. Что за весточка? Откуда? От кого?

– Хи-хии, конечно же, от самого себя, от кого же еще мне приносить. Да ну, не будь такой сердитой, Тээле, я пришел с тобой мириться. Давай поговорим по-серьезному: когда ты думаешь справлять свадьбу? Забудем наши прежние ссоры, давай жить дружно. Чего нам цапаться! Я, правда, во многом мог бы тебя упрекнуть – ну да ладно! У каждой девчонки свои фокусы, но мы, мужчины, должны быть умнее и вовремя уступать. Давай по-деловому – когда ты хочешь играть свадьбу?

Тээле снова покачивает головой.

– Нет, вы все-таки стукнулись. Вы так крепко стукнулись, что и сами не помните. Но…. если вас так уж интересует, когда я собираюсь справлять свадьбу, то… может быть, очень скоро.

– Ну вот! – весело произносит Кийр, выпрямляясь.

– Да, но только не с вами, Кийр.

– Н-не… н-не… не со мной? А с кем же?

– Это мое дело.

На несколько мгновений рыжеволосый совсем немеет. Потом он смахивает с бровей муху, глядит на стенные часы и запинаясь спрашивает:

– Не… не с Тоотсом же?

– Именно с Тоотсом. Он – земледелец.

– Х-хэ! – с невыразимым презрением восклицает Кийр. – Тоже мне – земледелец! Тоотс сейчас ловит по всей деревни копейки и клянчит подписи, чтобы опять занять денег, не то хутор с молотка пойдет.

– Ну, из этой беды его выручу я.

– Да, выручите! Гм… Кроме того, он еще я мошенник. Мы с ним сегодня пошли на пари, он проиграл мне пятерку, а теперь отказывается, не хочет платить.

– Тогда я заплачу. Постойте, вот вам пять рублей,

– Ну да… пятерка пятеркой, но… он ведь еще и пьяница. Что вы будете с таким забулдыгой делать? Сначала Заболотье пропьет, а потом и Рая. Идите посмотрите, что он там творит на мельнице, в каморке у батрака. Пьют, буянят с аптекарем, прямо смотреть страшно.

– Такие привычки он скоро бросит, дорогой Кийр. Долго это не продлится. И все-таки он – земледелец, а не чучело гороховое, как вы.

– Как вы смеете так говорить!

Кийр выпячивает грудь и таращит глаза.

– А как вы смеете бранить моего жениха?

– Так он же мошенник и вор. Не помните разве, что он в школе с моими пуговицами проделал?

Лицо девушки заливается пунцовой краской и, подыскивая слова для ответа, ока беспомощно озирается вокруг.

– Лийде, иди ты наконец сюда, – зовет она обернувшись к дверям, – избавь меня от этого субъекта!

–Что случилось? – испуганно спрашивает младшая сестра Тээле, появляясь на пороге.

– Ничего не случилось, – бурчит себе под нос Кийр, хватает со стола пятирублевку и удаляется, с треском захлопнув за собой дверь.

– Боже милостивый! – всплескивает руками Тээле. – И откуда только такой взялся!

Письмо Арно

Получил, Вирве, твой короткий привет и каждый день перечитываю эти строки. И у меня такое чувство, будто я каждый день получаю от тебя все новые письма, все новые приветы.

Несколько дней подряд я страстно ждал от тебя новых вестей и, видя, что не приходит ни единой строки, ощущал острую душевную боль. Теперь я уже не жду – ничего больше не придет. Я не хочу в этом письме допустить ни одной фальшивой нотки, ведь ты все равно рано или поздно увидела бы, как я теряю пестрые перья, которыми украсил себя, страстно стремясь к чему-то.

Я теперь вижу яснее, чем когда-либо раньше: я обречен страдать всю жизнь. Правда, одна частица моего "я" понимает, что на свете есть дорогие тебе существа, ради которых стоит жить, близость которых даже доставляет радость; я люблю, например, своих родителей, еще нежнее люблю свою бабушку, которая мне рассказывает чудесные сказки; но другую, более требовательную частицу моего "я" это не удовлетворяет, она жаждет большего счастья, которое вознесло бы мою душу к солнечным высотам. Тщетность исканий и ожиданий и составляет трагедию моей жизни; впрочем, это могли бы сказать о себе и многие другие. Я совсем не рисуюсь, говоря: возможно, я кончу свою жизнь очень печально. Это у меня совсем не показное, я не собираюсь ничего доказывать, не думаю ни в чем винить ни людей, ни обстоятельства, и если это действительно так случится, то пусть это отнесут полностью на мой собственный счет, так же, как я сам это отношу на свой собственный счет.

Часто гляжу я на заходящее солнце, которое золотит березы на лугу, – это всегда была близкая моей душе картина, ею я любовался еще ребенком. Теперь я любуюсь ею, как милым воспоминанием детских лет, и чувствую, как вместе с заходящим солнцем исчезает надежда, так же, как с годами исчезла радость жизни. Иногда, как бы в утешение, я говорю себе: «Быть может, солнце закатилось лишь для того, чтобы с восходом принести тебе неожиданное счастье». Иной раз мне кажется – малейшая нежность с твоей стороны могла бы отогнать мою печаль, но тут же охватывает меня предчувствие: капля эта утолила бы мою душевную жажду лишь на одно мгновение, а потом снова ждали бы меня разочарование и муки.

Так и живу я – тяжелый крест для самого себя, а возможно, и для окружающих.

Иногда вспоминаются мне дни, когда мы мечтали о будущем, вернее, мечтал один я, а ты слушала, улыбаясь мягко, а порой и насмешливо. Помнишь, мы хотели отправиться в далекое путешествие, повидать чужие страны к. народы, пожить на берегу Средиземного моря, побывать на родине Жан-Жака Руссо, повинуясь только собственным настроениям. Наш багаж мы представляли себе таким же легким, как легко было у нас на сердце. Нам ничего не стоило бы в течение десяти минут покинуть место, где мы поселились на десять лет. Эта последняя мысль принадлежала тебе, и ты очень часто ее повторяла. А потом, помнишь, мы воображали, что ты – знаменитая певица, которую я сопровождаю в ее триумфальном шествии по свету. С той поры я растерял немало своих пестрых перьев. Может быть, придется их терять и в будущем. Я не мечтаю больше о далеком путешествии вместе с тобой, но часто думаю, о еще более дальнем пут и… где я буду один. Много всяких мыслей бродит у меня в голове в последние дни, но зачем говорить обо всех, выскажу лучше одну, наиболее ясную, причем нисколько не хочу тебя в чем-либо упрекать.