Пэлем Вудхауз - Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник)
Пилбем оживился, как оживлялся всегда при виде чековой книжки.
— Ну, все в порядке, — сердечно сказал он.
— В порядке? — вскричала леди Констанс.
— Вы хотели, — проверил сыщик, — чтобы я уничтожил эту рукопись? Что ж, я ее уничтожил.
— Как?!
— М-м… так. Собственно говоря, я предал ее огню, — уточнил Пилбем, бросая взгляд на книжку и облизывая губы.
Все опять помолчали, на этот раз смущенно. Такое смущение царит тогда, когда воспитанные люди должны ответить собеседнику: «Неправда!» — а уж тем более когда они при этом знают, как опасно его обидеть.
Кроме того, можно ли вообще платить большие деньги при таких усиках? Поистине, дилемма.
— Х-р-ф-ф-ф! — обобщил эти чувства сэр Грегори.
Перси Пилбем проявил неожиданную покладистость.
— Я не надеюсь, — сказал он, — что вы мне поверите на слово. Пожалуйста, вот образчик. Остальное сгорело.
И, вынув из кармана клочок бумаги, он протянул его сэру Грегори. Бурно заморгав (по странной случайности, там было слово «креветки»), тот передал его леди Констанс. Та молча взглянула на сестру. Сестра кивнула. Проследив за всем этим, баронет направился к столу и выписал чек.
Воцарилось то легкое веселье, которое бывает после очень важных собраний.
— Мы так вам обязаны! — воскликнула леди Констанс.
— Скажите, Пилбем, — спросила леди Джулия, — почему вы передумали?
— Простите?
— Ну, перед обедом вы так упорно…
— Кларенс! — ахнула ее сестра, как часто ахала при виде старшего брата, а уж тем более в такой ответственный момент.
Вероятно, впервые в жизни девятый граф не был рассеян. Он буквально ворвался в комнату. Что-то такое с ним случилось.
— Кто брал мою книжку? — крикнул он.
— Какую книжку?
— Такую! Телефонную! Положил в библиотеке, а ее нет! Ха! Спрошу Биджа.
Он перелетел к камину и позвонил.
— Что вы скачете, холмы, как агнцы?[69] — томно осведомилась леди Джулия. — Тут паркет, ногу сломаешь.
— Ты бы ушел, Кларенс, — подсказала леди Констанс. — У нас важный разговор.
— И у меня! — парировал граф. — Это подумать, берут книжку! Не иначе как ты, Конни. Возьмешь — а на место положить некогда! Ха-ха!
— Да не брала я твою книжку, — устало ответила сестра. — Зачем она тебе?
— Надо ему позвонить.
— Кому?
— Я тебе ясно сказал — ему. Речь идет о жизни и смерти. Забыл номер.
— Чей?
— Как это чей? Ветеринара.
— На что он тебе? Ты заболел?
— То есть как «на что»?! Она съела эту бумагу.
— Какую? — поинтересовалась леди Джулия. — Что она любит, что читает? Я думаю, консервативные газеты, скажем — «Морнинг пост».
— О чем ты говоришь, Кларенс?
— Как это о чем? Императрица — съела — рукопись — Галахада. Пилбем вам не сказал?
— Что?!
— Съела. Мы у нее были, она доедала последнюю главу. Бидж!
— Да, милорд?
— Как его номер? Вы понимаете, чернила. Она может отравиться.
— Матчингем 221, милорд.
— Вызовите его и проводите в библиотеку. Съела бумагу. С чернилами.
Произнеся эти фразы, граф кинулся к выходу и, чуть не споткнувшись о Биджа, отпрыгнул вправо. В ту же сторону отшатнулся дворецкий. Граф прыгнул влево, как и Бидж. Шестой из лордов Эмсвортов одобрительно взирал на них с портрета: он тоже в свое время плясывал менуэт.
— Бидж! — заорал девятый граф.
— Милорд?
— Стойте тихо.
— Простите, милорд. Я неверно определил направление вашего прыжка.
Все это лишило лорда Эмсворта последних остатков здравого смысла и склонности к самообузданию. Да и вообще, только акробат может беспрепятственно прыгать по сверкающему паркету. Раздался грохот; граф отлетел от горки с фарфором, потирая левую лодыжку.
— Говорила я! — напомнила леди Джулия с удовлетворением удачливой Кассандры. — Больно?
— Кажется, я вывихнул ногу. Бидж, доведите меня до библиотеки.
— Сию минуту, милорд.
— У Ронни есть какая-то мазь, — сказала леди Джулия.
— Зачем мне мазь? — возмутился пострадавший, прыгая рядом с Биджем. — Мне нужен ветеринар! А потом можно доктора.
Дверь закрылась. Сверкая глазами, сжав губы, леди Констанс подошла к столу и разорвала чек в клочья. Пилбем закричал. Она окинула его взглядом.
— Надеюсь, — осведомилась она, — вы не думаете, что вам заплатят? Дела вы не сделали. Платить не за что.
— Прекрасно сказано, Конни, — одобрила ее леди Джулия.
— Так этой штуки же нет! — несмело заметил Пилбем.
— Вы тут ни при чем.
— Вот именно, — поддержал сэр Грегори. — Ни при чем. Ее съела свинья.
— Орудие Божьего Промысла, — определила леди Джулия.
— Да. Именно — Промысла. Ни гроша не заплатим!
— Но…
— Простите, — вмешалась леди Констанс, обретая царственный вид, — я не вижу оснований продолжать эту беседу.
— Тем более, — подсказала леди Джулия, — что у нас есть дела поважнее. Конни, главное — Кларенс!
— Конечно, конечно! Чуть не забыла.
— В отличие от меня. Не обессудьте, сэр Грегори, мы ненадолго.
Баронет выглядел так, как выглядел вельможа времен Регентства, внезапно выиграв банк.
— Ну что вы, леди Джулия! — заверил он. — Я уж и сам домой собрался.
— Я вызову машину.
— Не надо, не беспокойтесь. Я пройдусь. Когда нет этой мерзкой книги… Фу! Я десять миль пройду пешком.
Схватив клочок бумаги, он мелко его изорвал, сунул в карман и вышел, как выходит человек, из чьей жизни исчезла история о креветках. Перси Пилбем сидел и смотрел в пространство.
Глава XV
Пока все это происходило, неподалеку, в «Гербе Эмсвортов», сидел молодой человек и ел рыбу. То было второе блюдо запоздалой трапезы, за которой укоризненно наблюдал толстый и бледный лакей, надеявшийся уйти еще полчаса назад. Зайдя в столовую кабачка, каждый бы прежде всего заметил (если отмести животворящий запах пива, пикулей, капусты, подливки, ростбифа, вареной картошки и очень старого сыра), что молодой человек исключительно мрачен. Судя по всему, он взглянул на жизнь и признал ее пустою. Слава Богу, рыба в этих кабачках обладает таким вкусом, что и не заметишь, обратилась она в пепел или нет.
Направляясь на встречу с газетным магнатом, Монти Бодкин не ждал слишком многого. И все же, против внушений разума, он питал пусть ничтожную, но надежду. Владелец «Мамонта» прикончил ее за пять минут.
Никакие оправдания его не тронули. Когда Монти сообщил, что Пилбем ничего бы не сделал, если б не он, магнат насмешливо фыркнул. Когда же, немного позже, герой наш назвал бывшего шефа вероломным хряком, беседа вообще кончилась, ибо тот удалился, заложив руки за спину.
Вот Монти и обедал в тоске, буквально изнывая от боли. Тишину нарушало только сопение лакея, которому давно бы пора сходить к ларингологу.
Каким бы оптимистом ни был наш герой, он понимал, что дело плохо. Если кое-кто не отринет кое-какие предрассудки, что вероятно лишь на три процента, блаженству не бывать. Этого достаточно, чтобы впасть в скорбь, не говоря о непристойной с виду смеси костей, глазных яблок и черной резины, которую ему подали. Баранье жаркое (то было оно) тоже обратилось в пепел, равно как и гарнир, состоящий из картошки и брюссельских капусток. Пудинг стал пеплом еще в кухне. Взглянув на него, Монти бросил салфетку байроническим жестом, отказался от портвейна и сыра и выбежал в сад.
Топча влажные травы, он размышлял о мести. При всем своем добродушии он понимал, что поступки Пилбема и Тилбери просто вопиют к небу. Как на беду, через десять минут он еще ничего не выдумал. Видимо, злодеи могли процветать, как кедры на Ливане.
Оставалось одно — пойти и написать Гертруде, умоляя и заклиная, чтобы, следуя велению сердца, она презрела волю отца. Дабы этим заняться, он пошел в гостиную.
Как и во многих сельских кабачках, то была тесная, душная, печальная комната, скудно освещенная и давно нуждающаяся в ремонте. Но не это вконец допекло вошедшего в нее Монти. Его допекло то, что в одном из двух кресел сидел лорд Тилбери, с сигарой во рту, явственно счастливый.
Завидев Монти, он немного опечалился.
— Мне больше нечего сказать, — напомнил он. — Мое решение вам известно, не вижу надобности в спорах.
Монти холодно поднял брови.
— Какие споры? — удивился он. — Я не собираюсь с вами беседовать. Мне надо написать письмо.
— Пишите еще где-нибудь, — сказал лорд, — я жду одного человека.
Презрев эти слова, Монти решил сесть к столу и делать свое дело, не удостаивая противника взглядом, но у стола заметил, что там нет ни бумаги, ни ручки, ни конвертов, а в чернильнице — тонкий слой вещества, напоминающего черный мед.
Мгновение-другое он помечтал, как будет отрешенно листать журналы, которые, по-видимому, издавались исключительно для кабатчиков, и, многозначительно фыркнув, снова вышел в сад.
