Хербьерг Вассму - Сто лет
Через карман он грубо стиснул свой детородный орган так, что от боли чуть не рухнул на колени. Потом разжал руку, повернулся и твердым шагом пошел обратно к дому. Помедлил в коридоре, но все-таки не смог заставить себя подняться наверх к Саре Сусанне.
Вместо этого он рванул дверь на кухню и кивнул на потолок:
— Оооннна ссслллишшшкккоом ссслллаббба! Пппозззаббботттьтттесссь о нннней!
В тот день Сара Сусанне не встала с постели.
Когда Юханнес сказал Саре Сусанне, что к ним едет доктор, она попыталась собраться с силами. Хотела сказать, что она не больна, но это не получилось. Подумала, что надо одеться. Но у нее не хватило сил. Что-то мешало ей. Что-то находившееся у нее в голове. Управляющее руками и ногами. Раньше все было так просто.
Увидев доктора в дверях, она отчетливо вспомнила все, что случилось в последний раз. Белый сверток.
— Добрый день, Сара Сусанне! — приветствовал он ее, прошел через комнату и сел на край кровати. Матрац продавился под его тяжестью. Доктор словно исчез.
Он не спешил. Потом встал, вынул что-то из своего чемоданчика. Налил в таз воды. Пока он осматривал ее, он казался ей только тенью. Не имевшей к ней отношения. Но ей все равно было стыдно. Ей бы не так хотелось с ним встретиться.
— Уже совсем скоро. И ребенок живехонький! — услышала она.
Она хотела что-то сказать ему, но не сказала.
— Ваши дети идут один за другим. Но мы с вами поможем друг другу. И все будет хорошо! — сказал он и кашлянул.
Он и сам не очень-то в это верит, подумала Сара Сусанне.
Закончив осмотр, Вениамин прикрыл ее одеялом и подвинул к кровати стул. Он так долго молчал, что она с удивлением посмотрела на него.
Он ответил прямым взглядом. Слабой вопросительной улыбкой. Наклонился к ней. Лицо его выросло. Превратилось в большую светлую плоскость, окруженную темной растительностью. Если бы у Сары Сусанне были силы, она могла бы в ней спрятаться. От него пахло камфарой и табаком. Солью. А может, это от нее самой пахло морем?
— Вы ждете только плохого? — шепотом спросил он.
Почему он так с ней разговаривает?
— Расскажите мне, о чем вы думаете. Я ваш доктор, — послышался шепот из темных, склонившихся над ней зарослей.
Где она уже слышала эти слова? В Стейгене!
Ты можешь говорить со мной обо всем... Я твой духовный пастырь, Сара Сусанне.
— Меня гложет одна мысль. Я чувствую, как она гложет мой мозг, — не успев подумать, с трудом выдавила она. Какой позор...
— Вы думаете о ребенке, который умер?
Она кивнула и обхватила руками свой большой живот. Он высился под одеялом, как занесенная снегом гора.
— И боитесь, что это повторится?
Она не ответила.
— Думаете о том, что сказали мне в тот раз? Что мальчик умер, потому... потому что он был для вас нежеланным?
— Я не знаю... я ничего не знаю...
— А этот ребенок, он тоже нежеланный? И вы хотели бы...
— Пожалуйста не надо!
Ей показалась, что она крикнула, но ее голос был похож на слабый шелест.
Он схватил ее руку. Успел поймать до того, как рука упала на одеяло.
— Скоро вы будете думать иначе. Обещаю вам! Совершенно иначе.
Как громко он говорит, этот человек. Слишком громко.
Он подвинул стул еще ближе. Ножки стула царапнули пол. Ей не хотелось видеть его лицо так близко. И в то же время хотелось.
— Когда я первый раз увидел вас в Страндстедете, я подумал, что вы необычная женщина, Сара Сусанне. Сильная и смелая. Ваши краски сверкали. Так же, как на портрете, что висит у вас в гостиной. Как она прекрасна! Так я подумал тогда. Да, вы прекрасны! В земной жизни горе и счастье чередуются друг с другом. Иногда все становится черным. Но ненадолго. Я это знаю. Со мной тоже было такое. Со взрослым мужчиной. Но сдаваться нельзя, ни вам, ни мне. Мы все переживем. Все вытерпим. Можете открыть глаза и посмотреть на меня? Вот так, хорошо. Мы все вытерпим, и вы и я!
— А какое горе случилось у вас, доктор? — шепотом спросила она.
Он просиял, как будто получил от нее подарок.
— Я вам расскажу. Но не сегодня. Сегодня мы должны думать только о вас.
— Я хочу сегодня узнать вашу историю, — попросила она.
— Вы уверены?
— Да!
— Это некрасивая история. Она так страшна, что мне трудно начать с самого начала. Подождем с ней, пока вы снова не начнете есть.
— Я могу поесть уже сейчас, — сказала она.
Кухарка сама отнесла наверх кофе и бутерброды и горячее для доктора. И вернулась, потрясенная увиденным.
— Она разговаривает! Хозяйка разговаривает с молодым доктором! — взволнованно сообщила она.
Горничные и экономка хотели тут же послать кого-нибудь с этим сообщением в контору к самому.
— Нет, надо подождать! — твердо решила кухарка.
Время от времени она не ленилась подниматься по лестнице, чтобы послушать, звучат ли в комнате голоса. Но поднималась невысоко, чтобы наверху не услыхали ее шагов. Ведь они могли подумать, что она подслушивает! Некоторое время был слышен только голос доктора. Но и сама иногда вставляла несколько слов. Это точно.
Кусочки хлеба застревали в горле. Но их следовало глотать. Как и жирное, вызывающее тошноту молоко. Сара Сусанне снова была девочкой, которой следовало есть, иначе она умрет. Так полагалось.
Вениамин ел быстро и жадно. Иногда он поднимал глаза и с удовлетворением смотрел на Сару Сусанне. Наконец он поставил пустую тарелку на пол и сделал глоток водки.
— То, что я расскажу, должно остаться между нами. Только между нами...
— Обещаю! — Она попыталась приподняться в кровати.
Он встал и помог ей. Подхватил под мышки, сказал "о-па!". И она села.
— Так удобно? — спросил он.
Она кивнула, чувствуя, как комната на мгновение поплыла у нее перед глазами.
Он снова сел, откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
— Собственно, все мои несчастья начались тогда, когда к нам в Рейнснес приехал русский, которого звали Лео.
— Какие несчастья?
— Он отнял у меня мать. Я даже жалел, что родился. Думал, что ничего для нее не значу.
— Она вышла за него замуж? За этого русского?
— Нет, он умер. От пули.
— От шальной пули?
— Можно сказать и так... Но после этого уже ни мать ни я не могли стать прежними. Она как будто вышла за дверь и не вернулась. Ко мне.
— Вы упрекаете ее за это?
— Теперь уже нет. Этим она заставила меня хотя бы уехать из дома. Конечно, без нее. Так или иначе, я отправился в далекий мир. Сейчас она живет в Берлине. Но когда мать моей дочери умерла, я понял, что чуть не поступил так же, как моя мать.
— Вы тоже вышли за дверь?
— Нет, я чуть не бросил свою дочь в Копенгагене.
— Ничего удивительного. Ведь вы мужчина.
Он засмеялся и снова сделал глоток из рюмки.
— Вы думаете, я перестал быть мужчиной от того, что привез свою дочь в Рейнснес?
— Нет, упаси боже... Ведь вы знали, что в Рейнснесе есть женщины, которые вам помогут.
Вениамин громко засмеялся. Сара Сусанне тоже невольно улыбнулась.
— Вы правы. И теперь я настолько свободен, что хочу обзавестись матерью и для себя и для Карны.
— Думаю, этого ждать недолго. Вы встречаете много людей и непременно найдете женщину, которую полюбите, — быстро сказала она.
— Я уже люблю одну женщину. Но она не желает меня знать.
— В это трудно поверить!
— Между тем это так, — сказал он неожиданно серьезно.
— Она не из наших мест?
— Она из Копенгагена.
— О господи, как велик мир! — воскликнула Сара Сусанне.
— Это правда.
— А вы спрашивали у нее?
— О чем? Не хочет ли она приехать ко мне сюда? Спрашивал.
— Подумать только, жить в таком большом городе... Копенгаген! Конечно, ей страшно уехать от всего, к чему она привыкла... Вот она и не едет к вам...
— Спасибо, но скорее она не едет потому, что старается держаться от меня подальше.
— Вы плохо обошлись с ней? — спросила она и откусила кусочек хлеба. Прожевала.
Он выглядел смущенным.
— Да не совсем красиво.
— Значит, вы знаете почему...
— О да! Да и что ей тут делать, когда наступит полярная ночь? — Неожиданно в его голосе послышались твердые нотки.
— Вы ей изменили... один раз, правда?
Вениамин покраснел и покрутил шеей, словно ему жал воротник рубашки.
— Да. Я ей изменил.
— Каким образом?
Несколько минут царило молчание.
— Я не могу говорить об этом. Не сегодня. Это не для человека, которому и без того трудно поправиться, — прошептал он.
— Нет, вы не поэтому не хотите говорить об этом.
— Вы правы. Мне стыдно за себя, — сказал он и протянул ей блюдо с бутербродами.
Доктор остался в Хавннесе на ночь. К его удивлению его желудок переварил не только бутерброды, съеденные с Сарой Сусанне, но и обед в столовой с Юханнесом который захотел узнать все.
